сожаление

7

Казалось, что прошла целая вечность после того как с моста пара переместилась на лавочку, которая уже доживала свой век.

Эдди заснул на плече у Ричи, крепко сжимая ладошками его руки, а тот ещё долго наблюдал за спящим мужчиной, и понимал, что ему безмерно повезло встретить его. Да, поздно. Но лучше поздно, чем никогда. Верно?

Ричи оставляет лёгкий поцелуй на губах Эдди и одёргивает себя в порыве прижаться к своей паре и никогда не отпускать.

Парень аккуратно отстраняет от себя мужчину и укладывает его голову на лавочку. Эдди, не чувствуя под собой родного тепла, мгновенно понимает, что заснул и, что голова его сейчас должна лежать на плече у Ричи. Мужчина резко подрывается на месте, судорожно оглядываясь по сторонам.

— Ричи! Нет… ты не можешь… ты не можешь оставить меня здесь одного, Ричи! Слышишь?!

Всё внутри заполняется острой, сквозящей болью. В груди, будто что-то с треском разрывается. Эдди судорожно вдыхает ртом воздух, плотность которого резко увеличилась в несколько раз. Только лишь потому, что ему было страшно. Действительно страшно, что Ричи всё-таки оставил его. Почему… Почему он это сделал?!

Глупое, надорванное переживаниями и жестокой реальностью, сердце не намеренно принимать простую истину — живым с мёртвыми никак нельзя.

— Ричи! Ты идиот, знаешь? Какой же идиот, — мужчина нервно засмеялся и принялся судорожно копаться в своём рюкзаке.

Обычно для своих рисунков Эдди пользовался кистями, но также он экспериментировал и с пером. Его любимое это тонкое стальное перо, которое он чаще всего использовал с тушью для проработки мельчайших деталей в своих композициях. А сейчас он будет использовать его не по назначению.

На бледном лбу выступили капли холодного пота. Правой дрожащей, посиневшей от холода рукой, с выступающими оливковыми венами на ней, мужчина крепко, впившись ногтями в ладонь, сжимал острое перо. По щекам беспрестанно скатываются слёзы, которые стекают к губам и исчезают в мягком вороте тёплой кофты.

Казалось, что всё вокруг сейчас падёт, но было тихо, только сдавленный стон, охрипший, сорванный, не живой, он отдавался в чёрных ветвях, сквозь шёпот ветра. Сейчас Эдди действует на поводу у своих желаний: проводит острием пера по хрупкой коже запястья и что-то тихо шепчет сквозь слезы.
"Я больше  не могу"

Сдаётся, потому что его никто не осудит, не ткнёт носом в проявленную слабость.

По руке стекает горячая кровь, паром оседая на подрагивающей, словно в лихорадке, руке. Сознание Эдди медленно отключается, и мужчина, будто сквозь сон слышит тихое, но такое родное:

— Любимый мой, что же ты наделал?