claire de lune ; kpop

querelle, prison et fleurs

— Ты не имеешь право так поступать с ней!

Ты.

Лёд ударяется о пламя, совсем не жалея об этом. Взгляд Джинёна слишком пугающий, слишком показывающий свое превосходство. Он не ребёнок, не смазливый парнишка, он — Пак Джинён.

— Похоже ты забыл свое место, мальчишка, — сквозь зубы говорит отец, сжимая кулаки. Фамильный перстень — единственное украшение мужчины.

— Нет, это ты забыл. Ты не имеешь никого права унижать мою сестренку, решать за неё с кем быть, — голос срывается на крик. — Не имеешь ни единого права выставлять её слабой. Свою родную дочь.

Розанна сильнее сжимает ручку стула, где сидит, будто в огне. Очередной скандал, холод, пламя, жестокость и приказной тон. Мать лишь поправляет воротничок своей идеально выглаженной блузки, и молча наблюдает за представлением. На часах уже полдень, слуги не осмеливаются постучаться, позвать на обед и прервать семейный «совет». Джинён давно опрокинул свой стул, и теперь лишь стоит с высоко поднятой головой. Розанна боится, Розанна волнуется.

— В карцер, — тихо.

Джинён хмыкает, затем смотрит на мать. Она не отвечает на взгляд, разглядывая свою бархатную юбку. Неотразимо красива, непредсказуемо тверда. Впрочем, Леди Пак никогда не была столь заботливой мамой, лишь изредка кормя своих детей из собственной груди в детстве. Она всегда была отчужденной, но глядя на неё, дети чувствовали себя, как дома. Никто, конечно же, не расскажет это вслух.

Милая Рози в ужасе ахает, и встает рядом с братом. Тот качает головой, но девушка берет холодные руки, и они выходят из комнаты.

— Ты жесток с ними.

— Мы оба знаем, что они это заслужили, ma dame. Они оба — разочарование нашего рода, — вздыхает мужчина, доставая виски из зеркального шкафа.

***

Джинён проводит рукой по давно знакомым стенам. Темница всегда встречала его, как старого приятеля. Эти страшные, прохладные стенки когда-то окрашивались багровой краской. Он помнит свои крики, слёзы и металлический привкус крови во рту. Парень не плакал перед слугами, не просил о пощаде на глазах у них, потому что до этого доводил только отец. В карцере никто не оценит твои сшитые на заказ костюмы, белую кость и аристократическую грацию. На тебе тюремная одежда (да, отец постарался на славу), что пропитана запахом твоей собственной крови и поношенная обувь, обязательно на один-два размера меньше. Его били разными предметами. До того, как ему исполнилось тринадцать лет, слуги просто издевались над ним, желая подохнуть тут. Но Джинён лишь усмехался, улыбался, и никогда не давал им усомниться в своей силе воли. В тринадцать Нён сделал из маленьких кубиков льда огромный айсберг, и если его пороли, то только отец, потому что слуги боялись, что Джинён начнет сам их наказывать.

***

Розэ насчитывает примерно тридцать звезд на небе, и самую яркую называет Лалисой. Она отправляет ей не письмо, а приглашение в гости. Девушка не хочет жаловаться ей, показывать свою слабину, но не может устоять, отказать себе в том, чтобы увидеть её. Розанна не видела Лалису месяцами, боясь, что слишком частые встречи окажет дурное влияние на них обоих: Рози не умела контролировать свои чувства, а любимую Лалису не хотелось потерять, запачкать своим грехом. По её мнению, она и так подпортила жизнь братику, не будучи достаточно сильной перед отцом. Розанна бывала в карцере не так часто, как её брат, и пороли её раза три. Девушка помнит вмятины и синяки, кровавые следы на своей розово-бледной коже. Её шелковая спина покрылась бордовыми, алыми и пунцовыми линиями. Ей не давали ни тюремную одежду, ни старую обувь. Розэ думала и все еще думает, что это лишь потому, чтобы она видела, как пачкаются её платья пастельных цветов о темные маковые оттенки, как запах свежей крови пропитывается в каждую ниточку, забывая об ароматных весенних цветах.

***

Дворецкий улыбается, когда Дженни осматривает хризантемы из семейного сада. Она поёт какую-то английскую песенку себе под нос, аккуратно садясь на корточки, чтобы осмотреть цветы.

— Марк, купи завтра семена орхидеи. Их нет в саду, я хочу и их вырастить, — говорит девушка на ходу, натягивая белые перчатки. Она садится за стол, ни разу не спуская ровную осанку.

— Хорошо, мисс.

— Мсье Паку понравился рисунок? — спрашивает она, пододвигая чашку мятного чая поближе. — Он прислал письмо в тот раз, но мне не хочется присылать ему еще одно, объявив о том, что я вернулась. Быть навязчивой — невежливо.

— Да, госпожа. Он говорил о том, как вы далеко уехали. Я уверен, ему понравился подарок, — уверяет парень, видя как Нини расплывается в улыбке.

— Больше ни о чем не разговаривали? — говорит она, сделав глоток чая. Марк колеблется, но прикусывает губы.

— Ни о чем, мисс. Он мне больше ничего не говорил.