Butterfly [Заморожено]

ᴛʜᴇ sᴇᴄᴏɴᴅ: ᴘᴀɪɴ ᴀɴᴅ ᴛᴇᴀʀs

Порок сердца делал её кожу необыкновенно прозрачной, глаза удивительно большими, а недостатки характера простительными.

***

Тэсс смотрела, как тени перебираются с раковины на сушилку для посуды, потом на шкафчик со столовыми приборами, потом на плиту... и глотала чёрный кофе без сахара, при этом изредка поглядывая краем глаза на разъярённого Альфреда.

— Гвен, мы сново возвращаемся к этой теме. Ты не хочешь исправляться, — нервно постукивал по столу Клиффорд.

— Отец, не начинай, пожалуйста, — не сводя взгляда от чёрной густой жидкости, промямлила девушка.

— Как не начинать?! — повысил голос забеспокоившийся мужчина. — Мне звонят и говорят, что мою дочь увезли на скорой. Гвен...? Что происходит?! — проговорив, он глубоко вдохнул и начал отсчёт до десяти.

— Все же хорошо, — расслабленно ответила девушка. — Я сижу перед тобой целая и невредимая.

— Как же ты не понимаешь, что я не готов к потере. Подумай обо мне. У меня в этом мире нет никого, кроме тебя.

— Ты врешь самому себе. Ты думаешь, что я поверю твоему опыту актерства? — ухмыльнувшись, вскочила с места Тэсс. — Клиффорд, ты убил мою мать! Ты не спас её. Ты не дал ей жизни. Ты выбрал мою жизнь. Ты выбрал порок... — никчёмные слёзы текли один за другим. — Я чувствую вину. Вину существования. Я недостойна каждого вдоха, каждого выдоха.

— Гвен... — Альфред с сочувствием посмотрел на бедняжку. — Я знаю, сейчас не найти слов, которые принесли бы тебе облегчение, но мне правда очень-очень жаль. 

— Прошу... Дай мне спокойно умереть. Не пытайся уберечь меня. Просто отпусти. Отпусти меня... — девушка схватила рюкзак с барной стойки и последний раз взглянула на растроганное лицо отца. — Спасибо за все, — едва слышно произнесла она и ушла, громко захлопнув дверь.

                                       ***

«Пап, а что эта бабочка означает? — она сняла серебряную цепочку с шеи, и он засиял словно алым пламенем на солнечном свету.

— Любопытная моя... — мужчина нежно погладил её маленькие пальчики. — Ты все узнаешь, не спиши.

— Но... — Гвен недовольно скорчила гримасу, вздохнула, с досадой откинула прядь темно-русых волос и, наконец, уселась.

— Твоя мама говорила, что когда душа отделяется от тела и приобретает окончательную свободу, тогда человек начинает жить, только тогда он чувствует себя на крыльях бабочки. И только тогда ты сможешь узнать, что же олицетворяет эта бабочка, — беззаботно улыбнулся Альфред, подмигнув непонятливому взгляду.

— Так нечестно! —  вскрикнула Гвен обиженным видом, на что Альфред тихо хихикнув, обнял дочку.»

— Мама... — крупные, беззвучные слёзы катились по худенькому личику, серые, материнские глаза смотрели с невыразимой тоской на бездонное небо. — Почему моя душа не отделяется от тела, почему я не приобретаю окончательную свободу, почему я не живу? — мучительно закричала девушка, упав на колени перед матерью.