от прекрасного кавермейкера Ани MILANIZA 🥰♥️
P.S. я надеюсь, вы включите песню в определенный момент, потому что она шикарна... Словите кайф, не зря же я ее залила ради ТАКОГО на ютуб😏💜
Джи
Квартира отца находится в Паркдейл в сером невысоком здании недалеко от Стадиона Содружества, откуда частенько слышны крики поклонников футбола. Двухкомнатная, небольшая и уютная, но больше всего мне нравится выход на веранду. Там расположен небольшой оазис, в виде растений в кадках, двух потрепанных кресел и парочки стареньких светильников. Хоть я здесь бывала не так часто, но квартира отца куда приятнее, чем огромный дом, в котором я ощущала себя всегда одиноко, будто ненужный предмет.
Я разбираю рюкзак и раскладываю вещи в комод; мы берем парочку пледов и устраиваемся с чашками горячего чая на веранде, наблюдая, как на Эдмонтон ложатся сумерки, загораются огни вывесок, фонари и первые звезды на небе. Я давненько не чувствовала такой душевной идиллии и спокойствия. За последние полтора месяца произошло столько событий... Невероятно. Этот момент, как глоток свежего воздуха: папа, я, горячий чай и вечер разговоров.
Перед сном переписываюсь с Тинки, рассказывая о приезде отца и новом жилье. В последнее время мы видимся только в школе: он занят конференциями, я — репетициями. Мы никак не можем выбраться и немного отвлечься от круговерти.
«Ты уверена, что тебе это надо?»
Я задумчиво смотрю на экран смартфона.
«О чем ты?», — печатаю, прекрасно зная, что имел в виду друг.
«Не прикидывайся... я о группе... Эвансе... ты не собираешься поступать в универ?»
«Я не знаю, как все сложится».
«Ты прекрасно все знаешь, просто не хочешь принимать этот факт. Разве люди, которые любят петь, любят музыку, не выглядят как сумасшедшие? Эванс чокнутый, помешанный на группе. Ты не похожа на человека, который хочет потратить на такое всю жизнь».
Отбрасываю телефон и тяжело вздыхаю. Приходит еще одно смс, и я пробегаю глазами по тексту:
«Ты это делаешь, чтобы быть рядом с ним».
Пару раз моргаю. Палец замирает над буквами, но я ставлю смартфон на блокировку и кутаюсь в одеяло, подтягивая коленки к груди. Возможно, Тинки прав. Он всегда говорит разумные вещи, но мне нравится петь. Нравится происходящее, нравится отдавать людям всю энергию и снова наполнять ею опустошенное тело, словно сосуд. Да, я не в восторге от того, что на меня слишком много навалилось в последнее время, зато чувствую себя нужной. Раньше схема практически не менялась: школа, дом, уроки, сон, посиделки с Тинки, вылазки в город — всё. Скучная, однообразная и неинтересная жизнь, пока в ней не появился Син Эванс и зажег внутри искорку.
В тот момент, когда он предложил место в группе, я действительно думала, что мне чертовски повезло, ведь мы будем видеться каждый день, но сейчас... Сейчас, узнавая неординарную противоречивую натуру парня, вливаясь в коллектив, музыку, понимаю: я это делаю не только для того, чтобы стать ближе к Сину Эвансу. Мне нравятся изменения. Я не чувствую себя той слабой девчонкой, которая пряталась, старалась быть невидимкой, смущалась, краснела, запиналась. Я рада, что сейчас во мне постепенно оживает более уверенная Джи Браун.
Утром следующего дня, когда мы с отцом заходим в гараж Шема, парни удивленно смотрят на нас, открыв рты. Затем быстро приходят в себя и уважительно жмут руку папе и знакомятся. Я наблюдаю за этим с застенчивой улыбкой на губах и кошусь на Сина. Брюнет сидит без особого энтузиазма с лицом: «без настроения, лучше не трогать» — написано на лбу большими буквами.
— Ладно, ребятки, удивите старика, — папа устраивается в кресле и ободряюще улыбается.
Парни пару минут настраивают инструменты, Шем с широкой улыбкой на губах крутит палочками за ударной установкой, весь наготове, а я поворачиваюсь к Эвансу, спрашивая:
— С чего начнем?
— People are strange, — сухо бросает он и проводит пальцами по струнам гитары.
— Окей, — отворачиваюсь, глядя на внимательно наблюдающего отца.
— Люди для тебя чужие, когда ты просто прохожий. Их лица выглядят уродливыми, когда тебе одиноко. Женщины кажутся порочными, когда тебя не хотят, а улицы кривы, когда ты чувствуешь себя подавленным.
— Когда ты чужой, ты видишь лица, словно через завесу дождя...
Распахиваю глаза и оторопело смотрю на Сина, сосредоточенного на Гибсоне. Боже... Зачем им вокалистка, если голос Эванса... Даже не знаю, как описать. Бывает такое, когда получаешь наслаждение, слушая только тембр, и уже не важно, какая внешность у человека.
— Джи?
Хлопаю ресницами, осознавая — все в ожидании уставились только на меня, пока я пребываю в немом шоке.
— Простите.
Син насмешливо хмыкает, и мы играем заново. Все никак не могу привыкнуть к тому, как он поет. Его голос такой насыщенный, переливающий всеми красками, глубокий, чистый. Черт, только от одного бэка Эванса аудитория будет наша — от пары фраз все превратятся в лужицы. ПОЧЕМУ ОН НЕ ПЕЛ РАНЬШЕ? Я не понимаю.
Перевожу взгляд на отца и замечаю, как он с интересом изучает Сина, не Райта или Оззи — всем его вниманием завладел Эванс.
— Что ж, ребятки, неплохо, неплохо, — произносит Руперт, когда заканчивается композиция. — Есть один момент: сыграйте первый куплет, а ты, Син, спой.
Я перевожу взгляд с отца на замершего Эванса. С ним что-то не так. От парня исходит такой неимоверный холод, что бегут мурашки по коже: челюсть напряжена, на лбу появилась испарина. Подхожу и осторожно дотрагиваюсь плеча.
— Син...
Он как будто выныривает из своих раздумий и бросает на меня тяжелый взгляд. Опускаю руку и сжимаю пальцы в кулак, не отрывая обеспокоенного взгляда от потемневших сапфиров. Руперт Браун сидит со сдвинутыми к переносице бровями и постукивает нетерпеливо по подлокотнику.
— Хорошо, — выдавливает Эванс лишь одно слово.
Присаживаюсь на краешек дивана, внимательно глядя на парней. Голос Сина разливается по помещению, моим сосудам, органам, и я вновь задыхаюсь от восторга. Как глупо... Глупо прятать такой бриллиант. Он талантливый не только гитарист, но и певец. Не понимаю, почему Син старательно закапывает дар. Восхищенно слушаю каждую строчку, слово... Но все заканчивается с первым куплетом, а я сижу с разинутым ртом.
— Как видите, любая песня звучит по-другому, когда ее исполняют разные люди, — произносит, откашливаясь, мой отец. — Было бы неплохо петь дуэтом: баритональный тенор и драматическое меццо-сопрано. Что ж, давайте подробнее обсудим игру каждого...
Он поднимается и разговаривает с парнями, используя непонятные термины типа сустейн (продолжительность звучания извлечённой ноты), фидбэк (обратный сигнал, при котором струны резонируют с выходным сигналом), баррэ (приём игры на гитаре и некоторых других музыкальных инструментах, когда указательный палец играющей на грифе руки, зажимает одновременно все или несколько струн на грифе).
— Думаю, замечания вы поняли, — отец по-доброму улыбается и складывает руки на груди. — Син, на пару минут.
Руперт прощается со всеми, добавляя:
— Джинни, ты же будешь ночевать дома?
— Пап, — закатываю глаза и хмурюсь.
Он подмигивает и выходит, Эванс следует за ним.
— Твой отец крутой, — говорит Оззи, дергая за колечко в брови. — Зачетный мужик.
— Угу, — буркаю под нос.
Через пару минут Син возвращается с еще более мрачным выражением на лице, хватает гитару и цедит сквозь зубы:
— Продолжаем.
Цокаю языком, недоумевая, о чем они разговаривали, что Эванс вдруг с цепи сорвался. Устрою потом отцу допрос.
Вечером в гараже появляется Черелин, повисает на Шеме, и несколько минут они беспрерывно лижутся. Беру пакетик сока и стараюсь не обращать на них внимания. Наконец, голубки друг от друга отрываются под недовольное ворчание Райта и Оззи, а Черри вытягивает меня на улицу.
— У Шема завтра день рождения, — шепчет она с придыханием, сверкая синими глазами. — Я решила устроить барбекю, как думаешь, хорошая идея?
— Ого, я не знала, — округляю глаза, поглядывая в сторону гаража.
Черелин кивает и смущенно опускает взгляд.
— Я приготовила ему сюрприз. Останусь ночевать и поздравлю после полуночи.
Она расстегивает кожаную курточку, поддевает свитер, показывая кружевное белье насыщенного красного оттенка.
— Ох... Вау... Думаю, Шем обрадуется, — смущенно бормочу, отводя глаза от шикарной груди девушки, и вспоминаю о своем первом размере. На моем детском теле такое белье смотрелось бы смешно и нелепо, к сожалению.
Черри кивает и заговорщицки спрашивает:
— А как дела у вас с Сином? Мне кажется, вы в последнее время не ладите. Что-то случилось?
— Э-э-э... ну... нет, просто он не в духе... — передергиваю плечами и перевожу взгляд на вышедшего Эванса. Парень достает сигареты и закуривает. Наши взгляды пересекаются, ежусь от пронизывающих холодных сапфировых озер и первой разрываю контакт.
— Черри, ты всех отвлекаешь, — недовольно произносит он, докуривая.
— Ой, да что ты говоришь? Хватит быть говнюком, — язвит девушка, и мы возвращаемся в гараж. Истину глаголет: хватит быть говнюком, Эванс!
***
Син
Сегодня у Шема день рождения, и сестрица устроила барбекю на заднем дворе его дома. Днем мы жарили стейки и лосось, а вечером, взяв гитару, устроились у костра. Оззи конкретно надрался и завывал излюбленную песню своего кумира Оззи Осборна «I Just Want You». Я смотрел на этот цирк с насмешкой и покачивал головой: кого-то понесло не в те степи.
— Эй, чувак, ну харэ! Вызвони свою Люси и трахни, если так хочешь, — бросает раздраженно Райт, а красноволосый замолкает и впивается стеклянными пьяными глазами.
— Какая еще нах*й Люси?
Басист обалдело смотрит на него и мычит:
— Красноволосая с прослушивания. Ты же рассказывал, какая она горячая цыпочка...
— Что-о-о? — непонимающе моргает Оззи, и все громко хохочут над его смешной рожей. — Да пошли вы.
Он бросает на землю гитару и, пошатываясь, исчезает в доме. Перевожу взгляд на подвыпивших веселых друзей, не видя светлой шевелюры. Хмурюсь и осматриваюсь, но Джи нигде нет. Проходит еще некоторое время, а девушка не появляется. Недовольно цокаю и иду на ее поиски, прихватив бутылку джека — все равно мы ночуем у Шема, потому что его родаков нет.
Обхожу вокруг дома, собираясь войти внутрь, но замечаю тлеющий уголек на веранде, платиновые локоны и застываю: зашибись, она еще и курит. Никак не могу привыкнуть к ее взбунтовавшемуся поведению, изменившейся внешности и тому, что меня это чертовски заводит. Воевать с ней, вызывая на лице гневное выражение, будто она хочет меня убить. Я сам того не осознавая, пробудил в Джи Браун чертиков, которые мне дико нравятся. Да, мои демоны в восторге от них.
— Что это мы тут делаем? Балуемся? — выхватываю из тонких пальчиков сигарету, затягиваясь, и сразу выкидываю в пепельницу. Ненавижу разные добавки типа ванили или вишни. И когда она стала курить?
Джи вздрагивает, на лице появляется недовольная гримаска, от которой уголки моих губ ползут вверх. О да-а-а... Мое любимое злобное выражение.
— Не наглей, Эванс, — бросает угрюмо девушка и тянется к стакану с коньяком. Опережаю и забираю емкость, насмехаясь над ее сердитым личиком.
— Напиваешься в одиночестве? Женский алкоголизм не излечим, Джинет.
— Как и мужской нарциссизм, — фыркает она, не оставаясь в долгу, подтягивает коленки и кладет на них голову.
— По-твоему, я нарцисс? — удивленно протягиваю, поглядывая на профиль девушки.
— По-моему, ты самовлюбленный придурок с кучей странностей, — равнодушно бросает Джи, а я многозначительно хмыкаю.
— Если бы я не был странным, нравился бы тебе?
Джи удивленно вскидывает брови, тихо смеется, выдыхает и качает головой.
— Вот это самооценка: уровень — Бог. Почему ты решил, что мне нравишься? Раньше — возможно, но не сейчас, когда я знаю, какой ты.
— Значит, не нравлюсь, — повторяю и пробую слова на вкус.
Она дерзко смотрит прямо в глаза и вопросительно выгибает бровь. С заднего двора доносятся отрывки песни Civil Twilight «Believe», нарушая безмолвную борьбу наших взглядов: «Эй, что ты со мной делаешь? Дай мне что-нибудь, во что я могу поверить. Эй, что ты со мной делаешь? Дай мне что-нибудь, во что я могу поверить...». Ухмыляюсь, а в голове мелькает мысль: «Как символично, бля...».
Хватаю тонкое запястье, вздергивая с лежака Джи, и прижимаю к себе, чувствуя, как бьется под тонкой тканью сердце: бешено, передавая импульсы через кожу. Плед сползает с худеньких плеч, бирюзовые глаза округляются, а мой взгляд замирает на ее пурпурных губах. Провожу большим пальцем, стирая ненавистную помаду. Давно мечтал об этом.
— Что ты делаешь? — еле слышно спрашивает Джи.
«Эй, что ты со мной делаешь? Дай мне что-нибудь, во что я могу поверить...»
— Проверяю, врешь ты или нет, Джинет.
Наклоняюсь, поглаживая ее подбородок, и ощущаю на губах еле заметный вкус вишневых сигарет и алкоголя. Она тихо выдыхает, а я провожу носом по коже, пахнущей... молоком? Какая странная смесь. Удовлетворенно улыбаюсь, глядя в искрящиеся бирюзовые глаза, которые заволокло дурманящей пеленой. Черт, какая же она...
— Вру-ниш-ка, — шепчу в приоткрытые губы и целую.
Рука зарывается в мягкие светлые волосы, скользящие между пальцев. Миниатюрное тело Джи расслабляется, становится податливым пластилином в руках. Маленькая, хрупкая обманщица. Но мне этого недостаточно... Язык скользит по теплым губам, пробуя, изучая, запоминая новые будоражащие ощущения. Мало... Углубляю поцелуй, сходя с ума под музыку и упоительную смесь из вкусных запахов, но происходит самая неожиданная вещь — Джи кусает за нижнюю губу и тяжело выдыхает:
— Я не тупая фанатка, Эванс, и нечего проверять! Хватит играться!
Слизываю с ранки кровь, недоверчиво качая головой. Черт, она укусила меня! Маленькая вампирша!
— Ненормальная.
— Козел.
«Эй, что ты со мной делаешь? Дай мне что-нибудь, во что я могу поверить...», — поет вокалист. Джи прерывисто дышит, резко отворачивается, поднимает плед и направляется в сторону стеклянных дверей.
«Мы еще не закончили...», — думаю, глядя вслед уходящей девушке, и беру бутылку джека.