***
Я открываю глаза. И не верю им. Кругом огонь, и я не могу понять, то ли это тараканы расшалились в моей голове, то ли это реально, и я сейчас сгорю заживо. Запах палёной кожи заглушает боль, и я резко одёргиваю ладонь, вскакивая. Огонь реален.
Он тут, он повсюду. И уже подбирается ко мне. В воздухе витает едкий чёрный дым, с каждым вдохом забирающийся всё глубже и глубже в мои лёгкие. Рефлексивно поднося руку к лицу, чтобы закрыть рот и нос, я задержал её перед глазами и посмотрел на обожженную ладонь. Теперь она – один большой обгоревший кусок мяса.
Тело диллера, кажется, пару минут назад лежавшее около моих ног и корчащееся в предсмертных конвульсиях превратилось в груду обугленных костей. Я удивляюсь тому факту, что запах его горелой плоти и свежей крови вырубили меня, ведь до этого со мной никогда такого не случалось. Я просто... отрубился, черти меня дери!
Голову саднит, будто я хорошо приложился ею об асфальт, она болит и кружится, будто с жуткого похмелья. Прикладываю пальцы к виску, и они тут же влезают во что-то густое и противное. Моя собственная кровь. Я отнимаю их, и смотрю: в ярко-оранжевом свете бушевавшего вокруг меня пламени, тёмно-бордовая кровь казалась чёрной.
К горлу подкатывает комок и только с нечеловеческими усилиями мне удаётся подавить рвоту. Если ослабну сейчас, - сдохну минуты через две максимум.
Всё-таки закрываю рот и нос ладонью и оглядываюсь по сторонам в поисках более безопасного и подходящего пути отступления. Потолочные балки, объятые огнём и уже почти догоревшие, начали обрушаться вниз с хрустом и треском, и одна из них чуть ли не задела меня, но я отскочил в сторону.
Чёртов завод стал одним большим костром, который вот-вот взорвётся. И если я не успею добраться до выхода и отойти на безопасное расстояние – взлечу на воздух вместе с ним. Мои обгоревшие кости покажут в утренних новостях, назвав меня либо поджигателем, либо жалкой жертвой. Либо заложником. Нет, тут всё как раз-таки наоборот. Диллер Василевски стал моей жертвой. И я не остановлюсь, пока не доберусь до Дениса и его папаши. Но для этого я сначала должен выбраться отсюда.
Появившиеся из ниоткуда силы, внезапно разжигают во мне жаркое желание жить. Хотя бы ради мести. Я собираю всю волю в кулак и начинаю идти, шатаясь из стороны в сторону. Во мне клокочет злость и ненависть, ноги прогибаются, словно ватные, мне приходится обходить столбы огня, практически в последнее мгновение отпрыгивать в сторону от летящих на меня огненных кусков, некогда бывшими гниющим деревом и ржавеющим железом. Идти, стараясь выжить и практически не осознавая ничего.
Я задыхаюсь, мне жарко, моё тело отказывается меня слушать, ладонь обгорела, висок каким-то образом пробит. Но я хочу выжить в этой игре, и не доставить Василевски радости присутствовать на моих похоронах с улыбкой победителя в пол-лица и не в силах скрыть радость. Нет. Это я перережу ему глотку и буду наслаждаться его кровью на своих руках.
Когда мне всё-таки удаётся выбраться из этой чёртовой дыры, из огромного, размером с завод, костра, я отнимаю ладонь от лица и судорожно глотаю свежий ночной воздух, приятно заполняющий лёгкие и горло.
А дальше мне приходится бежать. Бежать из-за того, что время игры заканчивается, и минуты через две здание взлетит на воздух. Грёбанное кровотечение. Мне приходится держаться за висок, чтобы более-менее остановить кровь и не потерять свои мозги по дороге.
Я ничком падаю на всё ещё мокрый от вечернего дождя асфальт. Сначала мне кажется, что я спотыкаюсь, - всё происходит как в бреду, но небо окрашивается в ярко-оранжевый. На небе расцветает зарево, и я понимаю, что меня отбросило взрывной волной.
Бедные мои мозги. У них наверняка сотрясение. Теперь не только висок, но ещё и из носа вытекает тёплая густая кровь. Я чувствую её кисловато-сладкий, отдающий железом вкус на своих губах. В животе образуется тугой узел, не дающий вдохнуть, и я резко дёргаюсь, пытаясь подняться, но вместо этого получается только встать на колени.
Пробую ещё раз. И ещё раз. Встать получается только с шестой попытки и я, с помутившимся рассудком, шатаясь и истекая кровью, тащусь по трассе к своей машине, которую я на всякий случай оставил недалеко в лесу.
***
Девушка сжимает шприц со светло-голубой жидкостью в ладони, пытаясь сосредоточиться, но мысли заняты совершенно другим. Сейчас она выполняла свою ежедневную работу, а точнее, вкалывала какое-то странное успокоительное подопытным, делающее из них зомби.
- Не дёргайся, пожалуйста,- мямлит она лишенным интонации и эмоций голосом. Таблетки стали единственным способом существовать так, чтобы не испытывать боли, ни потрясения, не пробовать покончить с собой, а просто существовать, хотя бы и полуживой-полумёртвой куклой с застывшей на лице маской безразличия. – Будет не больно, обещаю, - брюнетка пытается выдавить из себя подбадривающую улыбку, но ничего не выходит, и Милана поджимает губы.
- Ты всегда так говоришь, - недоверчиво хнычет мальчик, лет одиннадцати-двенадцати с чёрными-чёрными волосами и смуглой кожей, чем-то до боли напомнивший ей Стаса. – А потом всё равно больно. Больно и противно. Я хочу плакать и кричать, когда они делают это со мной, но я не могу. С тобой когда-нибудь такое делали? Нет?! Ты ведь не знаешь, но обещаешь, что всё будет прекрасно.
- Так нужно, Вадим. Давай сюда, - тихо произносит девушка, подходя ближе и беря мальчишку за запястье. Мальчик мгновенно напрягается, но стоит игле впиться в его вену, как он сразу расслабляется. Препарат подействовал мгновенно.
Милана быстро собирает свои инструменты в маленький металлический кейс, больше похожий на автомобильную аптечку, берёт универсальный ключ от камер с маленького железного столика, видимо, предназначенного для еды и, окинув Вадима тревожным взглядом, быстро выходит из камеры.
- Так и знал, что найду тебя здесь, трудяга.
Девушка поднимает глаза и видит спускающегося по лестнице брата. Денис держит в руках чёрный пакет и направляется напрямик к ней, ослепительно улыбаясь, словно Чеширский кот.
- А я уже закончила. - Милана поспешно стянула перчатки и обняла Дениса, собственно, как делала уже несколько месяцев. Правда, сначала скрепя сердце, а потом осознанно, по-сестрински. – Что в пакете? - попытавшись украдкой заглянуть в пакет, полюбопытствовала она.
- Не-а-а, - потянул блондин, растягивая губы в ухмылке. - Пошли, я покажу наверху.
***
Тугая повязка противно сдавливает голову. Бинт перетягивает замазанную йодом ладонь. Я словно маленький ребёнок, упавший с велосипеда.
«И получивший сотрясение мозга», - язвительно добавляет подсознание.
- В эфире вечерние новости.
Я сел на диван и прибавил звук. Диктор, молодая девушка с короткими ярко-рыжими волосами говорила чётко и уверенно, но при этом была расслабленной, будто сидела у себя дома перед своим телевизором и любовалась Брэдом Питом в «Мистер и миссис Смит».
- Минувшим вечером, в двадцать четыре двадцать восемь произошел взрыв на загородном заводе И.П. Лорина, заброшенном семь лет назад по причине технической неисправности. По планам, здание должно было быть снесено в июне две тысячи четырнадцатого года, но несколько часов назад оно загорелось и взорвалось. На месте взрыва были обнаружены останки двадцатипятилетнего Олега Савина, считавшегося пропавшим без вести полгода. Предположительно, он и являлся поджигателем. Наш телеканал будет держать вас в курсе всех последних событий. - Экран тухнет. Наступает тишина.
Непереносимая тишина, которая давит на мозг. Заставляет думать. Думать о том, что это я виновен во всём этом. Что это я убил этого Олега, о том, что завод загорелся по моей вине. Когда я только начинал мстить этой трёклятой семейке, я был адекватен, тщательно просчитывал каждый свой шаг, а теперь стоило появляться хоть малейшему упоминанию о Василевски, во мне начинал клокотать гнев и слепая ярость, в цепкие лапы которой я сдался.
Я до последнего надеялся, что во мне осталось ещё что-то человеческое, что-то, что не будет показывать меня со стороны ужасного монстра, которым я стал. Но не осталось ничего человеческого. Ничего хорошего. Ни доброты. Ни сочувствия. Ни любви. А только монстр, разрушающий и убивающий всё на своём пути. В том числе и себя.
- Эй-й, страдалец-поджигатель с шилом в заднем месте. - Лёха садится напротив меня в кресло и кладёт на столик между нами чёрный конверт, придвигая его ко мне, а сам садится и, упираясь локтями в колени, кладёт подбородок на сложенные руки. Я непонимающе смотрю на него, выходя из транса, и недолго думая придвигаю к себе конверт с серебристым орнаментом. Я мгновенно узнаю гадюку, овивающую шприц, на игле которого распускается прекрасная роза. Мои глаза мгновенно расширяются, и я метаю к Лёхе взгляд удивлённого и одновременно испуганного параноика.
- Что. Это. Такое? – вкрадчиво произношу я каждое слово, не думая даже вскрыть конверт. С некой брезгливостью бегу его двумя пальцами и отшвыриваю на противоположный край кофейного столика. – Какого хрена это делает в нашем доме?! – я выжидающе смотрю на него, буравя взглядом и им же требуя объяснений.
- Открой, - друг, будто не замечая выражения моего лица, ослепительно улыбнулся и кивнул на конверт, снова пододвигая его ближе ко мне. - И сам узнаешь. Может быть, тебя это даже заинтересует.
- Это насчёт Миланы? – у меня внезапно вспыхивает догадка. В горле пересохло, а сердце неуверенно стукнуло в груди, и в нём затрепетала чёртова надежда. А надежда – самая опасная штука в мире.
- Может быть, - коварно ухмыляется он. – Я ж ещё не открывал. Просто нашел в почтовике. - Он пожимает плечами, и смотрит на меня в упор: - Ну, так что? Сам откроешь, или я?
Я вздыхаю, зная, что, так или иначе это письмо (или что там?!) будет вскрыто, но если там что-то касающееся Миланы, я обязан узнать это первым, а если нет...
- Сам открою. - Я дергаю рукой, резко подавшись вперёд, и буквально вцепляюсь в конверт. Отрываю край, и вместо ожидаемого белого листа бумаги с изящно выведенными буквами, я обнаруживаю два таких же чёрных, как и конверт листочков, вытаскиваю и протягиваю Лёхе. Он что-то невнятно пробурчал, отделил одну и вернул мне.
«Майоров Станислав Петрович» - моё имя похоже на серебренные завитки, и я с трудом разбираю надпись ниже, выполненную ещё более изящно:
«Вы приглашаетесь на Вечер Объединения в ЗАО (незарегистрированное) «Гондола» 19 марта в 19:00. В этот вечер наша Семья позволит желающим Отступникам вновь присоединится к Нам, либо же провести один день без противостояния. С/у,
Семья Аришиных», - меня распирает смех.
Серьёзно?! Они решили устроить Вечер Объединения?! И пригласить туда меня, ежедневно убивающего одного-двух их людей? К чёрту логику, дамы и господа! Аплодисменты чокнутой семейке!
На обратной стороне белым корректором добавлен постскриптум, который я только-только замечаю и стараюсь прочитать не смеясь. Вдруг что-то серьёзное.
«P.S. Хотя бы завтра постарайся никого не грохнуть. Стрёмно будет», - печатные буквы, по которым невозможно определить почерк, но у меня всё-таки получается узнать ехидные нотки, присущие только одному надменному козлу. Ну а кому ж ещё?
***
Всё настолько противное, что мне хочется развернуть и уйти. Вылететь отсюда к чертям собачьим, лишь бы не видеть гравировки в виде герба Аришиных на мраморных стенах фойе, не пить чёртового шампанского, которое даже не лезет в глотку от одной мысли, что оно как-то связано с Ними и, наверное самое ужасное – грёбанный смокинг, в котором я выгляжу словно чёртов клоун на детском утреннике... но Лёха держится рядом, не спуская с меня взгляда непривычно серьёзных голубых глаз, и в отличие от меня, он вёл себя так, будто это было обычным делом. Хотя, если разобраться, это не странно. Он всегда себя так ведёт.
- Расслабься, чувак. - Лёха по-приятельски хлопает меня по плечу. Я дёргаюсь, словно в подтверждение того, что мои нервы скоро сдадут. И повторюсь, я бы не пришел сюда, если бы на данный момент не являлся предводителем Отступников. – Это всего лишь чёртов маскарад.
- Это-то меня и беспокоит, - вздыхаю и неожиданно даже для самого себя вздрагиваю, увидев в толпе пепельно-белую шевелюру. А рядом с ней, чуть пониже, тёмно-каштановые кудри, уложенные в высокую причёску. – Вон они. - Я киваю в их сторону и говорю, понижая голос. – Увидел?
- Господи, чувак, - Лёха закрывает глаза и снова открывает их буквально через секунду-две, видимо, подобрав нужные слова. - Она как-то... повзрослела, что ли. Но у меня до сих пор в голове не укладывается, как она могла стать одной из них, а тем более, сейчас обнимать этого придурка! – шипит он. Я пожимаю плечами. Что я должен сказать?!
- Это её право. Он как-никак её брат, и если она выбрала сторону своей семьи, то посчитала так нужным. - Говорить спокойно стоит мне с силой сжатых кулаков. В глубине гортани зарождается звук, похожий на рык, но я подавляю его. Я не хочу выставлять себя несдержанным психом, как и перед своими людьми, так и перед гондоловцами. Я просто-напросто не хочу позволять им дьявольски улыбаться при виде моего раздраженного и искаженного слепой яростью лица.
Кто-то громко хлопнул в ладоши, и все замолкли, расступившись вокруг организаторов, тем самым образовав полукруг. Моё сердце пропустило удар: Милана стояла перед Денисом, и он обнимал её за талию, сложив руки в замок на животе девушки. Её улыбка была натянутой, но при этом девушка не была напряжена, словно ей было всё равно, что происходит.
Она была невыносимо красивой: серебряно-чёрное платье с множеством пышных юбок, вверх был отделан чёрными лентами и, держу пари, её взгромоздили на каблуки. Странно, что она всё ещё оставалась Денису по плечо.
- Дамы и господа. - Властный твёрдый голос Александра вернул меня в реальность. – Сегодня мы проводим Вечер Объединения, дабы показать, что «Гондола» даёт шанс исправить свои ошибки и даёт шанс каждому одумавшемуся Отступнику, - Аришин произносит слово с некой брезгливостью, будто говорил слово «падаль» или ещё что-то похуже, - вновь вернуться на нашу сторону. А ещё сегодня я хотел представить своих детей, прямых наследников – Дениса и Милану. Наша семья наконец-то воссоединилась после многолетних поисков моей дочери. Это был ещё один повод, чтобы провести один день как в старые добрые времена – без бесконечной вражды. Сегодня мы даём вам шанс исправиться. Вечер Объединения объявляется открытым! – Быть честным, меня чуть не вырвало от его слов, которые являлись очень убедительной ложью. Такой можно было запросто поверить, даже заслушаться ею, но я, наученный многолетним опытом, уже не верил ни единому его слову – в каждом из них был какой-то подвох и, веря им, я добровольно вставал бы на мину.
- Придурок, - буркнул я в адрес Александра, принимая фужер с шампанским и вежливо кивнув разносчику, которым, по видимому, являлся один из диллеров. Делаю глоток, потом ещё один, и так до тех пор, пока маленькими глотками не осушаю фужер. Ставлю его на поднос к этому же разносчику и на негнущихся ногах направляюсь туда, где должна находиться Милана.
Я застаю её беседующий с Максом, которого приветствую сдержанным кивком и спрашиваю девушку скорее из вежливости, чем из любопытства:
- Можно пригласить тебя на танец? – Милана при моём появлении оцепенела и потеряла дар речи. Словно я был призраком. Собственно, её реакция была такой уже дважды. Ожив, Милана вопросительно посмотрела на Макса с немым вопросом в глаза, означавшим что-то типа «Кто его пригласил, чёрт возьми?!».
- Я сам пригласился, - у меня вылетают эти слова прежде, чем я успеваю прикусить язык. Не знаю, таким ли был её вопрос, и удовлетворил ли девушку ответ, который она получила, но она поджала губы, закрыла глаза, словно сейчас на неё что-то упадёт, и кивнула:
- Да, Стас. Но только один танец. Только один, - пискнула она. Слова доставляли ей боль – это было видно невооруженным глазом хотя бы потому, что она побелела как снег.
Девушка неуверенно шагает вперёд, как будто в пропасть, и медленно протягивает руку ко мне, чтобы взять под локоть, как это делали другие пары. Её руки твёрдые и холодные, и от прикосновения девушки по телу проходит волна мурашек. Словно меня зарядили. Словно ток в миллион вольт в это мгновение пропустили сквозь меня. Это было прикосновение, которого мне не хватало несколько месяцев, затянувшихся и протекающих мучительно медленно, словно несколько лет.
- Что ты делаешь?.. – Прошептала она в середине танца. – Зачем ты... что ты со мной делаешь. Стас?! Почему заставляешь страдать? – В глазах Миланы появились слёзы, но она упорно их смаргивала.
- Я лишь танцую с девушкой, которая растоптала моё сердце, - в тон ей отвечаю я.
Она поджимает трясущиеся губы, и я понимаю, что сказал не то. Своими словами я причинил ей боль. Ведь в тот злополучный вечер она не была виновата в том, что меня выставили мёртвым. А она просто хотела ничего не чувствовать. Я знаю это. Со мной происходит то же самое, только в десятикратном размере.
- Ты не хочешь этого, - она мотает головой из стороны в сторону. - Не хочешь причинять себе боль, я знаю. А ради меня этого делать не нужно, - уже тише добавляет девушка, и её голос немного дрожит. В ней всё-таки осталось что-то от прежней Миланы. - Я этого не заслуживаю, ты правильно сказал: я разорвала твоё сердце. - Музыка стихает и она, поспешно сделав реверанс, убегает куда-то в толпу, теряясь.
Просто-напросто растворяется.
е!!