Мой Бог - одиночество

Бабушка

   Выходя из очередного магазина, так ничего и не купив, замечаю высокую элегантную женщину, одетую в длинный черный плащ. Все бы ничего, но эта женщина слишком знакомая незнакомка. Пытаюсь вспомнить, кто это, но мозг не желает восстанавливать образ этой женщины.

   Но женщина меня сразу узнала. Это я понял по ее реакции. Она застыла и смотрела тем самым взглядом. Стеклянным взглядом. Теперь я тоже ее узнал. Узнал ее взгляд. Этот взгляд я никогда не забуду. Но он изменился. Стал более твердым и не таким жутким.

   Это была бабушка. Определенно она. Я не мог ошибиться. Она была все той же молодой строгой женщиной, которую я раньше знал. Она никогда не носила шапку или хотя бы накидывала капюшон на свои шикарные белые волосы. Она говорила, что леди всегда должна оставаться леди, даже в пятидесятиградусный мороз. Ее лицо стало еще более резким, аристократичным. Ничто не выдавало ее истинный возраст. Ей должно быть примерно 50-55 лет.

   Она направляется в мою сторону. Зачем она это делает? Мне страшно. Эта женщина не та, от которой стоит ждать чего-то хорошего. Она была когда-то еще той стервой.

   - Ну здравствуй, внучек! Как твоя жизнь молодая? Надеюсь, хорошо. Надеюсь, она стояла смерти Генри.

   - Что вам от меня надо? – тихим голосом отвечаю я.

   - Да не волнуйся, ты мне не нужен. Как те твои соревнования? Надеюсь, ты их выиграл, иначе его смерть была напрасной. Зачем ты это сделал? Ведь это ты виноват. Ты убил его. Ты! – под конец монолога она сорвалась на крик, жуткий крик.

   Мне нечего было ответить. Я не мог даже рот открыть. Как и когда он умер. Я тогда несколько дней не разговаривал. Наверное, это какой-нибудь защитный механизм.

   - Что же ты молчишь, мелкий урод? Неужели это было для тебя новостью? – голосом, полным жутких нот, выдает она.

   Я все еще не могу открыть рот. Да и что сказать? Эта женщина права. Полностью права. В ее словах ни единой ошибки. Но одно дело знать это самому, а совсем другое, когда об этом тебе говорят. Это гораздо больнее. Мне становиться плохо. Начинает жутко болеть голова. Но я стараюсь держать себя в руках.

   Она разворачивается и уходит, не сказав больше ни слова. Ее силуэт растворяется и меркнет в здания старинной части города. Все плывет перед глазами. Нет, я не теряю сознание. Просто слезы текут неуправляемым потоком, который я не в силах остановить. Я не могу пошевелиться. Я просто стою и дышу холодным воздухом, который вызывает боль в легких от того, что я дышу ртом и воздух, не согревшись, попадает внутрь. Эта боль хоть как-то перебивает боль внутреннюю. Непреодолимую боль. В затуманенной голове всплывает образ Генри: он такой молодой, веселый, беззаботный. И тут образ обрывается. Он исчезает, остается только пустота. Был человек и нет человека. Молодого и полного жизненных сил человека. Человека, у которого впереди была вся жизнь, полна падений и взлетов, которые ему были не суждены. Хотя глупо спихивать все на судьбу. Это я виноват, и только я.