— Больно? — сурово спрашивает Каччан.
— Мммх... У-у... — Изуку отрицательно мотает головой, зажмурившись в кресле от бьющего в глаза света.
— А сейчас?
— Емномн... — отвечает он невнятно и громко коротко вскрикивает, морщась и чувствуя, как с кончика языка стекает, собираясь, слюна.
— Выражайся яснее, придурок! Нихрена не понятно. Да или нет, все просто, — раздраженно говорит Каччан и загораживает собой лампу, наклоняясь ближе.
Изуку в ответ только кивает. В глазах мутно и щиплет, он чувствует, как начинает ныть челюсть, и позволяет горячим слезам скатиться по щекам — они оставляют за собой быстро остывающие мокрые дорожки. С языка капает на пол, как у собаки, лицо горит — ему стыдно перед Каччаном, но тот будто совсем не обращает ни на что внимания. Его пальцы, обтянутые белым латексом, горячие и жесткие, когда Каччан приподнимает его лицо за подбородок, снова поворачивая к свету:
— Открой рот шире.
Изуку с усилием слушается, приоткрыв глаза, и немного дальше высовывает язык, наблюдая за сосредоточенным лицом Каччана почти в упор. Тот тихо размеренно дышит, тщательно контролируя каждый вдох, но Изуку все равно чувствует движения воздуха кожей, чуть подаваясь вперед.
У Каччана длинные светлые ресницы и глаза глубокого винного оттенка. Это немного странно — насколько Изуку успел его узнать, обычно их цвет колеблется от светло-оранжевого до ярко-красного. Но ему вполне нравится и этот.
Каччан вдруг перестает дышать, замирая. Через мгновение Изуку снова вскрикивает — громче и продолжительнее, инстинктивно дергая головой и пытаясь отстраниться, — но Каччан упирается в его плечо локтем, удерживая на месте, и рычит:
— Ты сам попросил. Не двигайся, иначе будет хуже!
Изуку стонет в голос, наплевав на смущение, и снова жмурится, смаргивая слезы и бросая быстрые взгляды, когда Каччан сильно давит на язык сверху двумя пальцами.
Кацуки со свистом выдыхает через стиснутые зубы — собственный предательский стояк мешает соображать и быстро сделать все по-нормальному, поэтому он продолжает совершенно непрофессионально мучить проклятого задрота.
У Деку в таком положении слишком блядское лицо — тот сидит перед ним в кресле, стиснув руками подлокотники и откинув голову, и он может рассмотреть все: россыпь веснушек на мокрых красных щеках, слипшиеся от слез потемневшие ресницы, прикрытые блестящие зеленые глаза и тонкие брови, сведенные у переносицы. Широко раскрытый рот и розовые губы блестят от слюны, которая капала бы вниз, если бы не ватка, засунутая под язык. Кацуки не может собрать свои невменяемые мысли воедино, отгоняя неуместное желание, пытаясь оторвать взгляд и подумать, наконец, о чем-нибудь другом. Фриковатый идиот перед ним часто дышит, стонет и вообще выглядит так, будто ему не больно, а чертовски приятно.
