Без надежды можно жить. Скорее выживать. Это Чонгук знал не понаслышке. С того момента, как все пошло по наклонной, он забыл о ней. Но где-то, в глубине души, он оставил про запас маленькую частицу на всякий случай: вдруг все изменится, вдруг он будет просыпаться с улыбкой по утрам и захочет глубоко вдыхать живительный кислород большого города.
Судьба дала ему шанс.
У него было ровно пятнадцать секунд на надежду. Пятнадцать ударов сердца на потерянные ощущения всевозможности счастья.
А потом снова пропасть.
Рак Джина выбил почву и окрасил её в чёрный цвет. Он понимал, о Боже, насколько явственно он понимал, каково это знать, что твой брат слишком близко от черты невозврата. Это нельзя принять, нельзя свыкнуться. Это тупо боль, во всем гребаном теле, злоебучая боль, которая не пройдёт и будет врезаться острым ножом в сознание, не позволяя расслабиться и искренне улыбаться.
Чонгук не хотел этого тихого ада в душе того, кого так отчаянно любил, чьи радость и вдохновение были целью его существования.
Он огляделся в поисках Тэхена, оставляя Сокджина наедине с самим собой: альфе необходимо зацепиться за тёплый взгляд, чтобы знать, что дальше делать.
Ким восторженно бегал и беспрерывно стрелял в Намджуна, у него чёлка вспотела и постоянно попадала в глаза. Он постоянно пытался убрать её руками, но она снова выбивалась. Слишком мило.
Прозвучал сигнал к окончанию игры. Все стали собираться к выходу, становясь напротив табло с результатами игры.
«Намджун — 89 попаданий, 135 очков»
«Тэхен — 95 попаданий, 164 очка».
Остальные — по нулям.
— Да вы те ещё игроки, — начал инструктор, — могу сказать, что сегодня победила парочка — НамТэ, остальные — пассивные лентяи!
— Ей полегче, — Юнги поднял одну бровь от этой колкости в их сторону. — А то тебе глаз на жопу натяну, остряк!
Рассмеявшись, сотрудник игрового поля ушёл, оставляя всех в момент разоружения.
— Чон, что с тобой? — Тэхен дергал его за рукав, не понимая смену настроения.
Услышав вопрос, Джин с мольбой уставился прямо в глаза Чонгука.
— Ничего, я устал, — Гук обнял омегу, кивая его брату.
Сейчас он промолчал — давал время Сокджину самому разобраться с тайнами-секретами. Но долго он не сможет покрывать эту ложь о болезни: это было бы предательством по отношению к Тэхену.
Чонгуку невероятно кружило голову, что омега больше не вздрагивал от каждого его случайного прикосновения, что тот не избегает его неловких объятий и не противится, когда альфа постоянно повторял: «Мой. Он мой!»
В машине, по пути обратно, было намного тише, чем раньше. Джин молчал, напряжённо поглядывая на Чона, а Намджун успокаивающе приобнимал его, пока тот не сопротивлялся и слегка подтаивал от его рук.
Чимин вовсю обсуждал что-то с Тэхеном, разрушая вполне возможную тишину. Может они говорили о нем или об этой дурацкой игре, Чонгук не знал. Он пытался думать и здраво рассуждать, перебирая волосы омеги, но все было тщетно.
Все логичные вопросы заканчивались одним ответом — «бля, ну за что?!»
И странно то, что Чонгук отнюдь не сожалел о том, что именно ему придётся тяжело. Он переживал за Джина, за того, кого практически не знал. Переживал до дикой пульсации в висках и за хрупкое психическое равновесие Тэхена.
Гук был в растерянности. Чем он мог помочь или как исправить?
