Экспромт в настоящем времени

Кондитерская на Новокузнецкой

Внутри, как и помнит Ася, пахнет какао, сладким чаем, ванилью и выпечкой. Коричневые тона стен и пола навевают мысли о шоколаде. Во рту скапливается слюна. Ася сглатывает, перешагивает порог и уверенно направляется к столику у окна, за которым они сидели вместе с Яковом. Сам он обещал явиться со своей драгоценной Александрой — Ася вскидывает глаза на огромные часы под карамельным стеклом — через две минуты.

Пока их нет, Ася устраивается за столом, тяжело привалившись к стене. На столешнице, на бумажной скатерти с красным узором, перед ней сам собой возникает пластиковый стаканчик с кофе. Ася обнимает его руками — ладоням ребристо, горячо, очень приятно с холода, — вдыхает слабый, такой родной в чужом столетии запах растворимки с молочным порошком и наконец делает осторожный маленький глоток.

Кофе обжигает язык терпкой гвоздичной горечью. Со вторым глотком раскрывается мятным шоколадом, с третьим — яблочным штруделем. Секунду Ася в недоумении, затем с губ слетает лёгкий смешок: стоит ли удивляться в этом странном мире? Смена вкуса кофе... Нашла, чему дивиться.

— Всё дело в том, что в настоящем кофе, как в настоящем парфюме, должны быть разные ноты, — неслышно подходя сзади, говорит Яков. И продолжает, обращаясь уже не к ней: — Аля, садись...

В его голосе столько трепета и сдерживаемой радости, что он звучит хрипло, как будто граф боится выпустить, выплеснуть своё счастье.

Глаза у обоих светятся: Якова — лучатся, бабкины — блестят недоверчивой искоркой. Асе одновременно смешно, не верится и завидно. У ней так никогда не было. И не будет, наверное. В её век так любить разучились.

— Нет, нет, что вы, милая! — машет рукой Яков. — Что вы!

— Всегда будут влюблённые, цветы и весны, — задумчиво вторит бабка, глядя куда-то сквозь окно, сквозь пространство и, может быть, сквозь время. — Будет мир таким же или другим, всегда будут влюблённые.

Яков щёлкает пальцами, призывая официанта. «Полового», — вспоминает Ася. Тот возникает так же неслышно, как сами Яков и Александра: ставит на стол высокую вазу розового стекла, до горлышка наполненную водой. Ася только в этот момент замечает в руках у бабки букет. Тяжёлый мак на высокой ножке — красные лепестки, белая кайма; рыжая бунтарка-гербера; чопорный гиацинт. Нежный вьюнок с прозрачным стеблем, золотой шар... Она невольно припоминает где-то когда-то прочитанное о флористике: в девятнадцатом веке складывается лиричный естественный стиль, подражание природе...

Поднимает глаза и замечает на мундире графа бутоньерку — маленькую копию бабкиного букета. Раньше она сказала бы, увидав такую картину: ваниль! Теперь ей только немного грустно, и что-то бесконечное царапается в душе. Вот так, может быть, называется и описывается печаль?

С чего бы ей печалиться?

Это печаль близкого расставания, удивлённо понимает она. Расставания с прошлым.

Александра кладёт морщинистые руки на скатерть и просит:

— Асенька, ты прости меня...

Что остаётся сказать? Промолчать — нельзя. Высказывать всё, что она думает о бабкиных интригах, об отверженном ею Шитгльце, о том, что она наворотила с этой жёлтой папкой, куда застала саму Асю? Но в душе светлое умиротворение, замешанное на запахах вербены и шоколада — может, магия какая?.. Не хочется его портить долгими словами...

— Да, ба.

— Что теперь будешь делать? — вздыхает графиня. Ася рассматривает её всегдашнее синее платье, кружевной воротник, изумрудные серьги. Всполошившись, припоминает:

— Ой, ба, я твой гардероб немного разворошила... Ты тоже прости!

— Что теперь будешь делать? — как будто не слышит, повторяет Александра.

— А чего такое? — не понимает Ася. — Вернусь к себе... Найду Антона. Попробую как-то во Францию попасть. Или не пустишь?

— Да я не о том, — бабка отмахивается и ловит пальцами ладонь Якова. — Ты же тут побывала... С ума теперь, поди, сойдёшь.

— Да что мне сделается! — смеётся Ася. — После всех твоих закидонов! Я всю жизнь с тобой... Да и кому я рассказывать-то буду?

— Никому не будешь, — серьёзно говорит Яков. — Никому, Ася. У вас и без того развелось спиритологов, спиритусов всяких. Начнут копаться, вынюхивать... Асенька, сюда ведь только по большому совпадению можно попасть и по большой удаче. Бабушка твоя сколько десятилетий старалась, собиралась... Вот только с тобой, наконец, удалось.

Brice Homs «Y'aura toujours des gens qiu s'aiment».