Экспромт в настоящем времени

Розовый будуар

Ася мечется из угла в угол, дёргает двери, скидывает в кучу подушки. Злость не терпит бездействия.

Раздёргивает кисейные шторы, застывая, вглядываюсь в кружащий за окном туман: не видно ни зги. Двигает туда-сюда стулья, обитые цветочным флоком, с изящными спинками и резными ножками. Перебирает вещицы на розового дерева туалетном столике: гремит крышкой костяной пудреницы, шлёпает по зеркалу пуховкой, нервно листает Алины блокноты, книжечки, листочки. Якову хочется одёрнуть нежданную дорогую гостью, но призрак ласковой Александры, проглядывающий свозь сердитую Анастасию, сдерживает, и он лишь рассеянно улыбается, глядя, как Ася мнёт кружевные салфеточки, яростно водит пушистой голубой щёткой по ладоням, шерудит в швейной шкатулке — одним словом, всячески пытается совладать с нервной энергией.

Граф наблюдает за ней с грустью и ностальгией: вот так же бушевала его Алечка, когда узнала, что родители собираются выдать её за богатого фабриканта, шоколадника.

Чтобы как-то прервать Асины метания и отвлечь от невесёлых мыслей, он спрашивает:

— Барышня Анастасия, голубушка, расскажите, абрикосовый шоколад в красных фантиках всё ещё пользуется спросом?

— М? Абрикосовый? Пользуется. Но я его не ем, очень горький. — Она ещё мечется по будуару, а потом вдруг резко застывает, покачиваясь. Закусив губу, шепчет: — Яков Велимович! Ну неужели никакого хода обратно? Ну что мне делать?

— Милая моя, если бы я мог вас вернуть... поменять местами... Если бы я мог вернуть время! Я бы ни за что не отпустил вашу прапрапра... бабушку...

Ася рычит и бьёт кулаками в резную дубовую дверь. Кулаки неожиданно проходят сквозь, врезаясь в мягкий желеобразный туман с другой стороны.

— Э... это как? Что за дверью? — вопрошает Ася.

— За дверью холл второго этажа особняка Щукиных, — с грустью отвечает граф. — Но вам туда пока не попасть. Вы на карантине.

— Это как?

— Пришлые на две недели помещаются в карантин. В отдельное помещение... В вашем случае это Алечкин будуар. Таков протокол.

— И тут бюрократия, — вздыхает Ася, приникая лицом к щели между створок. — Выходит, я на две недели заперта здесь?

— Совершенно верно, — неловко кивает Яков Велимович. В его взгляде чётко и легко считывается вина, как будто это он запер Асю.

Она смягчается и спрашивает:

— А много ещё было таких, как я? Пришлых?

— На моей памяти вы — первая.

Ася хмыкает:

— Что, «обмены» не практикуются?

— Какая у вас необычная манера речи, — вздыхает граф. — «Обмены» не практикуются. Но случаются. Но при мне, повторюсь, вы, барышня, первая. Подуспокойтесь, милая. Вам в своё настоящее ходу нет.

— А для вас это, выходит, будущее? — заинтересовывается вдруг Ася.

— Как бы вам сказать, — мнётся граф. — Сложно, сложно... Для меня есть моё настоящее. Есть будущее, которое я мог бы себе представить. А то, что творится у вас, там... Если говорить о теле, о физической оболочке, — да, пожалуй. То, что наступает после смерти, можно рассматривать как будущее. Но для нас, здесь, это такое же наблюдаемое настоящее, как и для тех, кто там.

— Здесь — это всё-таки где? — уточняет Ася, ощипывая бархатные кисточки на портьерах. — Как называется это место? Где оно находится?

— Сложно, сложно, — страдальчески морщась, повторяет граф. — Сложно, Анастасия! Бабушка ваша зовёт это место «городком, что я выдумал». Кажется, это какая-то цитата...

— Всё верно, — Ася кивает, а в голове сами собой вспыхивают строки, пропетые в октябре («Как давно! В прошлой жизни!») со сцены ЦДЛ любимыми Никитиными:

Городок, что я выдумал и заселил человеками,

городок, над которым я лично пустил облака,

барахлит, ибо жил, руководствуясь некими

соображениями, якобы жизнь коротка.

Борис Рыжий «Городок, что я выдумал».