Экспромт в настоящем времени

Особняк на Никитском

Ася идёт мелкими шажками — так мелкими глоточками едят горячий рыбный бульон, чтоб не обжечься. Но дом приближается стремительно и неодолимо: сперва на Асину макушку падает тень флигелька на крыше, потом плечи накрывает тёмная тень мансарды, и наконец вся масса дома скрадывает Асину фигуру, пригрев в сумерках своих стен.

Втянув голову, как цыплёнок, Ася ныряет в дровяной сарайчик позади дома и ощупью пробирается среди полешек. Когда-то сарай был забит до отказа, но было это в дальнем-дальнем детстве, когда топили камины, а мать проводила настоящие приёмы в бытность отца дипломатом. Теперь остались только мелкие обрубочки, опилки и картофельная шелуха на полу. Ася идёт на носочках, неслышно, как птичка, перепархивая с одного пепельного островка на другой. Шума ни капли, довольно думает она как раз в тот момент, когда спотыкается о старую кочергу и с грохотом валится на груду мешков. Жестяные банки гремят о листы толя. Ася вскидывается, барахтается, как жук-плавунец, вскакивает и бежит в дом: из сарайчика есть неприметная дверь на чёрную лестницу. На двери пудовый ржавый амбарный замок, но он никогда не закрывается; никто не знает об этом, кроме Аси, которая и вывела его из строя лет десять, а то и все пятнадцать назад, прочитав Осеевскую «Динку» и решив устроить дровяной сарайчик как в книге.

Сердце колотится мелкой дробью, Ася глотает старые запахи, и на глаза наворачиваются слёзы. Щекочущая пыль; алый шёлковый французский ковёр в каминной комнатке у зала, пахнущий тонкими мандариновыми духами, сколько Ася себя помнит; гвоздичное масло от моли; мастика из холла; влажный сладкий чернозём в заброшенном зимнем саду.

Позабыв осторожность, она скользит по пыльному полу. Войти в обуви не хватает духу, Ася стягивает ботинки и шерстяными носками развозит по паркету пыльные радуги. Из полуподвальных чёрных комнат взбирается на первый этаж. Ведёт ладонью по гладким мраморным перилам, привычным, бесконечно повторённым жестом обводит ладонью мраморный холодный шарик у основания. И застывает: тревога! Тревога!

Из гостиной раздаются звуки. Как апрельский снег, как майские лепестки, как мыльные пузыри. Звуки разлетаются и плавно опускаются на пол. Ася узнаёт ненавистные клавиши.

Но звучат они теперь совсем по-другому. Как будто дом плачет.

Ася зачарованно, околдованно, изумлённо, ошарашенно, испуганно крадётся вперёд и застывает среди сумерек, затаившись во всё ещё раскидистых, но уже пожухших зарослях пальм. В гостиной не горит ни одна лампа, но около огромного, с футбольное поле, рояля маячит светлячок экрана мобильного. Кто-то очень расточительствует, используя его в качестве светильника.