«Психопатка, руки убери!»: услышал я голос Губы.
Я резко перевел свой взгляд в ту сторону и увидел женщину около сорока в норковом полушубке, под которой был напялен спортивный костюм рибок. Писк моды жлобих, которые хорошо зарабатывают, еще лет десять назад, такие выделялись золотыми ртами. Он вцепилась в Губу и практически повисла у него на шее.
Что она хочет от Губы, трудно было понять.
«Интересный вечер!»: подчеркнул я.
«Я Борисычу позвоню!»: истерическим голосом прокричала она на всю улицу.
«Так что эта старая блядь может хотеть от Губы?»: всерьез, задумался я.
На новою поклонницу, она не походила, Губа, я был уверен, даже для старушек был малопривлекателен, тут явно что то другое было.
Упомянутый сумасшедшей Борисыч, кстати, это отчество или, скорее, кличка авторитета из центра, и как я понял, какая то старая образина хотела им припугнуть Губу. За что и почему, я так и не понял. Помогать Губе я не спешил и вообще не собирался забивать ногами эту наглую старушку. Это только бы поубавило балов в моей безупречной репутации, понимал я. А я ею, как уже говорил, с не давних пор, это где то уже пошел второй час, сильно дорожил.
В городе, в то время, царила мания запугивания, которая охватила абсолютно все слои населения. Борисыч был лидером кавказской группировки, которая контролировала центр, и вообще она считалась самая крутая в городе. Он, кстати, в те годы, конкретно облегчил жизнь кавказцев и полукавказцев, и вообще всем «не нашим» восточного типажа. Все черненькие, от иранцев до евреев начали громко кричать, что они его близкие или дальние родственники от троюродных племянников до пятиюродных братьев. Люди коммерции, имеющие точку в центре, и исправно платящие дань Борисычу ( в ином случае они бы не работали в центре, или бы вообще не жили) тоже решили как то использовать его громкое имя в нерабочее время в личной жизни. Также горожане, не имеющие отношения ни к кавказцами, ни к коммерции, ни тем более к этой группировке, тоже начали пугать грозным Борисычем своих недругов. Многих за это довольно жестко наказывали, но большинство это не останавливало. Доходило даже до того, что жена дебошира мужа пугает Борисычем, или сын отца. Имя его настолько было громким и грозным, что даже после того как его застрелили, это многих не смутило, и еще несколько лет после его похорон, в Киеве продолжали пугать Борисычем. И на кого то это действовало. И так эти грозные крики: «я скажу Борисичу!» «я позвоню Борисычу», «сейчас приедут пацаны Борисыча!», были слышны везде, я уже к этому привык и особо не реагировал. Меня бывало, по три раза на день, пугали им совершенно разные люди и по совершенно разным поводам, и мне эти громкие слова ни о чем не говорили. Я его не боялся по одной причине, я просто не верил, что мои мелкие пакости, могут причинить ему какой либо вред, и, тем более, он, из за этого, захочет со мной знакомиться.
