I don't say strange things

1

Двадцатью четырьмя часами ранее

В комнате горит только приглушённый свет. На фоне играет музыка из плазменного телевизора, висящего на стене напротив полузаправленной кровати. Держа в руках бокал красного вина, охлаждённого, только что разлитого и поставленного на сервированный столик рядом, мужчина стоит в одном белье около окна и смотрит, как садится солнце. Пахнет чем-то цитрусовым вперемешку с ягодами — девушка, которая только что лежала под ним, принимает душ. Мин Юнги, выправив спину, отпивает и улыбается сам себе. Так странно в последнее время чувствовать себя на пике наслаждения. Он не думал о том, что всё так сложится, но раз уж сложилось, и от судьбы в тридцать с небольшим плюсом лет особо не побегаешь, что почему бы и не наслаждаться тем, что свалилось на голову? Благо, то, что свалилось, весит намного меньше самого Мина, и требует с него по минимуму: ласки, немного любви, много-много его объятий и поцелуев щепотку.

Не хочется возвращаться в Сеул. Там работа, вечно капающий на мозги Намджун, родители, Чонын придётся снова вернуть маме и постоянно мучиться от мыслей о том, что она может найти и кого-то получше в университете. Он только внешне хладнокровный и делает вид, что не волнуется, если даже девчонка, не так уж и давно сводная сестра, предпочтёт ему кого-то моложе и красивее. Другого парни её возраста ей дать не смогут, если только они не сынки богатых папочек. Но Чонын, он хочет верить, не из таких, кто выберет человека за внешность и понты. Юнги хочется думать, что их разница в возрасте — не приговор, хотя одиннадцать лет для многих табу. Ведь она долго ждала его, верно? У Чонын, мелкой занозы в заднице, есть свои принципы, и Юнги нравится, что она, что бы не произошло, им не изменяет.

— Тебе тоже стоит сходить в душ, — девушка выходит из ванной в одном полотенце, и Юнги почему-то уверен, что под ним ничего нет. Они прямиком из двухчасового сексуального марафона, после которого на них наверняка будут не так смотреть половина проживающих в отеле, особенно по соседству. Но Юнги как-то пофиг. — Освежает.

— Лень, — отвечает он и подзывает её к себе пальчиком. Чонын, хитро улыбаясь, вертит головой и идёт к столику, с которого ухватывает кусок ананасового пирожного.

— Сходи сначала, а то потом ты просто ляжешь спать со мной, весь потный, — морщится она.

— Я тебя что, в своей естественности не привлекаю? Всё ясно с тобой, — он не обижается, а лишь провоцирует, но Чонын непреклонна.

— Я же не предлагаю тебе спать со мной во время месячных.

— Кто знает? Может я тот ещё извращуга. Кстати, о них, когда они там у тебя? Не в наш отпуск, надеюсь.

— Нет, через неделю.

— Вот и отличненько.

— Мин Юнги, не беси меня, а то я тебя сама окуну, — она показывает рукой на ванную.
Он вздыхает, всем своим видом показывая, что не одобряет то, что она тут раскомандовалась, но всё-таки послушно идёт, по пути срывая с неё полотенце и тем самым получая порцию матов в спину, а так же любуясь изгибами голой спины, тонкой талии и округлых бёдер. Её забавно злить иногда, хотя чревато, потому что огребает он. Ему бы не пришло в голову для наказания нарядиться в костюм горничной. А поди ж ты! Но это скорее потому, что его задница, в отличие от её аппетитной попки, не смотрится так привлекательно под юбкой с фартучком. Хотя обидно.

Когда он уходит в ванную и вода начинает течь, заглушая все посторонние звуки, Чонын, медленно одеваясь, смотрит на свой бокал нетронутого вина. Есть совершенно не хочется, а голова в последние несколько дней болит, не переставая. Хотя перед самой поездкой она чувствовала себя отлично, по приезде первое время казалось, что это просто из-за перелёта. Однако находясь здесь третий день, Чонын чётко осознала свои симптомы. Юнги думает, что она сбежала в ванную сразу после секса из-за своей чистоплотности и брезгливости к беспорядку, в том числе в постели, который они учинили, наслаждаясь друг другом. Но на самом деле причина была вовсе в другом: у Чонын пошла из носа кровь, и она предусмотрительно сбежала раньше, чем Юнги бы заметил пятна крови на простынях. Она ведь уже не была девственницей, и крови быть не должно. У Юнги появились бы вопросы.

Чонын надеялась, что они вернутся в город раньше, чем начнут проявляться и другие симптомы, кроме одышки и боли в груди, но это случилось раньше. Она не особо придавала значение одышке, потому что та сопровождала её почти всегда на протяжении вот уже девятнадцати лет. Не хотелось прерывать чудесный отдых с Юнги, потому что она очень ждала этого и не хотела расставаться. Впереди ждала учёба, из-за которой они будут видеться не так часто, как когда она жила у него, но мама жить с ним пока не разрешала.

— Ты права, водичка отличная, — Юнги в том самом полотенце, что сорвал с неё. Чонын натягивает будничную улыбку, стараясь не обращать внимание на усиливающуюся боль в груди. Ночью, когда Юнги будет уже спать без задних ног, она нашарит у себя в косметичке таблетки и выпьет. Этот поможет снизить на некоторое время давление и уймёт в груди пожар, который пока ещё не разгорелся, но всё к этому и идёт. — Ложимся спать? Завтра последний день, и нам надо зайти ещё в пару мест.

— Да, конечно, — она приглашает его плюхнуться рядом. Мужчина выключает свет и телевизор, сгребает девушку в охапку, кладёт одну руку на грудь под тонкой тканью ночной рубашки, а вторую — на бедро, сам утыкается носом в волосы и дышит размеренно. Он наверняка не чувствует сейчас уже, привык к тому, что её сердце бьётся неровно и гулко. По крайней мере, в её висках пульсирует.

— Жаль, что в горы тебе нельзя, — он выдыхает и прижимает крепче. — Вот бы ты выздоровела, наконец. Мы бы слетали куда-нибудь подальше, в Венецию, например, или в жаркий Египет, и в горы бы сходили, и прыгнули бы с банджи, а?

— Мы же уже обсуждали это, — бурчит она. — Я боюсь операции, да и жить мне это пока не мешает.

— Я знаю, просто говорю.

— Спи, Юнги.

— Я люблю тебя, малышка, — его голова отрывается от подушки и, заставляя кожу Чонын покрыться мурашками, а её — простонать, припадает губами к шее и целует трепетно, как будто в его руках пёрышко, и это самое пёрышко — его целая жизнь. — Люблю, люблю, люблю, люблю, люблю.

— Хватит, задушишь же.

— От любви.

Она ойкает, когда Юнги спускается к плечами, а там разворачивает к себе и наклоняется к груди, сдергивая бретельку сорочки. Маленькая, аккуратная грудь покрыта сотнями мурашек, и от его прикосновений щекотно ещё больше. Губы Юнги водят по коже, захватывают затвердевший сосок, и Чонын уже запускает руки в его волосы от невыносимости сладкой пытки. Она вдыхает, но получается так, что лёгкие ей не поддаются полностью, и вместо этого заходится кашлем, спугивая мужчину, который тут же, посмотрев в её глаза, припадает ухом к грудной клетке. Она молится всем богам, в которых не верит, чтобы хотя бы в этот раз дурацкое сердце её не подставило и билось ровно.

— Всё нормально, Юнги, я просто подавилась.

— Точно?

— Точно, — кивает она, и Юнги, пусть и не успокоен до конца, ложится обратно и больше не донимает. Чонын злится на саму себя, на сердце, на всё остальное, что мешает ей быть по-настоящему счастливой. Она добилась, и Юнги спит под боком, а прошло немало лет с того, как они увиделись впервые, и она была ещё совсем ребёнком. Но уже тогда она была больным ребёнком. Дефектным. Неправильным.

Они встают рано. Солнце уже бьёт в глаза, и жизнь в отеле кипит. Они собираются в прогулку по живописным местам и в музей. Юнги когда-то в детстве был здесь и многое обошёл с отцом, а вот Чонын нет, и он хочет, чтобы девушка тоже просветилась.
Они отправляются с небольшой компанией туристов, чтобы не затеряться и не уйти не в ту сторону. Чонын с любопытством разглядывает даже древние камни, заглядывается на дома с неповторимой архитектурой, ту же деревню Сонып они обходят дважды.

Они приходят обратно в отель уставшими и полными впечатлений. Юнги предлагает поужинать в ресторане, но Чонын говорит, что сначала надо принять душ и переодеться, иначе они похоже на дикарей. Юнги не спорит — ей виднее.

— Примем душ вместе, детка?

— Нет, иди первым, — бросает она свою сумку прямо на пол, а затем ложится на кровать, свешивая ноги. — Отдохну и зайду.

— Ладно, — он пожимает плечами и скрывается за дверьми. Чонын прикладывает руку к груди. Невыносимо тяжело дышать, хотя весь день они не особо нагружались и отдыхали, когда того требовал её организм. Юнги даже катал её на спине, когда они были на пирсе, а домой они и вовсе вернулись на автобусе, не растрачивая силы на пешеходные прогулки.
Она медленно садится на постели, пытаясь восстановить дыхание. Не говорить Юнги о том, что ей становится хуже, и она не знает, что тому причина, тоже идея так себе. Будет скверней, если она свалится где-нибудь. Юнги её прибьёт. Сначала вылечит, а потом да, прибьёт.

Она встаёт и подходит к ванной, в которой плещется её парень. Протягивает руку к дверной ручке и медленно поворачивает её. Заходить не решается, потому что ей стыдно смотреть ему в глаза. Юнги старался и повёз её сюда не ради себя самого, а ради неё, выделил время на отпуск и долго уговаривал маму отпустить. С объявлением отношений вышло проще — оба родителя не отнеслись к их желанию быть вместе серьёзно, потому что Чонын всегда была упрямой и настырной, и они думали, что она просто достала Юнги и тот решил ей немного подыграть. Про «достать» было частично правда, конечно, но Чонын успела узнать Юнги поближе. Он не стал бы подыгрывать, это не для него. Меньше всего она хотела бы сейчас портить Юнги настроение и заставлять его волноваться. Но, так или иначе, он бы об этом узнал.

— Я вот думаю, — он пугает её тем, что неожиданно выходит из ванной, — может ну его ужин у всех на виду и закажем доставку в номер?

— Хорошая идея.

— Тогда ты иди мойся, а я схожу вниз и что-нибудь выберу, заодно расплачусь за последнюю ночь и куплю какого-нибудь отличного вина.

— Договорились.

Юнги, одевшись, уходит, а Чонын ещё какое-то время смотрит в дверь, зависнув в своих мыслях, и медленно поднимается с постели в поисках своей аптечки. Голова снова кругом, но на этот раз вкупе с увеличивающейся болью в грудине её совсем мотает. Её подташнивает, так, что завтрак, которым они подкрепились в летнем кафе, грозит выйти наружу. Чонын хватается за стену, чтобы не свалиться на пол от дурноты. В ушах уже звенит, и она не знает, сколько времени стоит так, подпирая стенку, потому что в какой-то момент в расфокусе комнаты появляется лицо Юнги, и оно бледное, отражающее нешуточное беспокойство.

— Тебе плохо? — он берёт её за плечи и притягивает к себе. — Ким Чонын, ты меня слышишь?

— Юнги... — её голос слабый, от чего тому хочется взвыть.

— Как я не заметил этого раньше... Стой, не падай, я сейчас вызову врача, у них вроде есть... Чонын! — как только он её отпускает, та сразу валится на пол. Благо, Юнги реагирует молниеносно, и голова не соприкасается с полом. Она теряет сознание, и Юнги подхватывает её на руки, чтобы донести до кровати, а потом бросается на ресепшен.

Врач приходит только через десять минут. Проверяет пульс, давление, дыхание, ставит капельницу, но советует Юнги скорее везти её к специалисту, потому что по предварительному осмотру, который, конечно же, ничего не дает, доктор предполагает, что ухудшение порока, которым страдает Чонын, спровоцировано всем и сразу: физической сверхнагрузкой, перелётом, переживаниями. Юнги хватается за голову, пока Чонын медленно приходит в себя, и корит во всех грехах, но это делу не поможет.

— Почему ты не сказала мне сразу? — Чонын, как только более-менее приходит в себя, смотрит на него сразу виновато.

— Не хотела портить нам отпуск.

— А теперь он стал прям феерическим, — злится Мин. — Ты хоть вдумайся. А если бы всё было хуже? А если твоё сердце остановилось?

— Да не остановится оно так просто, — Чонын улыбается слабо и протягивает руку, чтобы коснуться его горящей щеки. — Всё не настолько ужасно, чтобы оно остановилось только потому, что мы лишний часок порезвились в постели. Интересно получается, — она хихикает, — теперь актуальна шутка «Ты затрахал меня до смерти»?

— Мне не до шуток, блять, — пресекает он.

— Извини, — она поджимает сухие бледные губы.

— Я позвонил Хосоку, пока ты спала, — извещает он. — Мы летим домой самым ранним завтрашним рейсом.

— Он же кардиохирург, да? — как-то слишком боязливо спрашивает она. — Повезло тебе с друзьями...

— Если ты боишься, то вот тебе моё слово: я бы вверил Хосоку свою жизнь. И он обязательно поможет тебе.

— Ну да, или я умру на операционном столе, так и не надев свадебное платье.

— Хуево ты шутишь, когда болеешь, — устало вздыхает он и смотрит на разбросанные вещи и не открытое вино. Всё это придётся собирать одному. — Вот когда он вытащит тебя с того света и тебе больше ничего не будет угрожать, я заставлю тебя надеть долбанное белое платье и ответить мне «да», а потом я тебя лично прикончу за все потрёпанные нервы.

— Это что, такое оригинальное предложение?

— Предупреждение.

— Да пофиг. Я уже и сейчас за тебя замуж согласна.

— Кто бы сомневался...