Empty without you

Часть 3.Тысячи кактусовых игл.

 Я мало показывал ей свою привязанность, чаще выражая нелюбовь. Даже представить не могу, что она чувствовала  при этом. Наверное, обидное понимание, нехватку чувств к себе, притупленную болезненность. Мне проще было  сказать, как я ненавижу ее, чем нуждаюсь в ней, потому что в последнем всегдавсегдавсегда сомневаюсь. Я достался Марго использованным, пережеванным, преданным, перетоптанным, ненужным, больным, злым. У меня под кожей — тысячи кактусовых игл. Каждый раз, когда она дотрагивалась до меня, я царапал твою ладонь до крови, накладывая на рану злорадную агрессию и равнодушие. Пожалуй, нет большего садиста, чем потерявший веру во все человек. А  она просто  была моей второй, третьей или тринадцатой жертвой. Каждый раз, когда она делала хоть полшага назад, чтобы отдышаться и понять, что я за существо, или начинала отвечать взаимным безразличием, я тут же срывал зубами стебли с бутонами моих созревающих чувств к ней с рук. Безжалостно и с некой долей самодовольства, ведь я очередной слабак и тварь из «этих». Странный, замкнутый круг из безнадеги и неуспевающих зацвести хоть одним лепестком бутонов. Но с другой стороны, я всегда был таким, она знала. Плохим, недостойным, высокомерным, бестактным и больше любящим забирать, чем отдавать. Таких, как я, не любят, не принимают. Люди доказали мне это, заточив в четыре стены, заставили с рыданиями глотать боль от вырастающих на моем теле острых игл. Тогда я страстно возжелал измениться, видел в себе как в личности только недостатки и без сомнений верил, что являюсь редкостной мразью с отвратительным характером. Я был как тот мальчик, американский эксперимент, которого с рождения воспитывали девочкой и одевали соответствующе. Он, в конце концов, покончил с собой в тридцать восемь лет. Меня, как и его, сжирала депрессия, меня, как и его, постоянно раздирала потеря ориентации между «плохо» и «хорошо». Я просто хотел нравиться людям и, кажется, спустя годы понял как. Оставив безуспешные попытки найти в себе что-то не дерьмовое, я заклеил кожу с точечными ранами телесными пластырями, сделал стеклянный взгляд притворно осмысленным, слова - красивыми и впервые в жизни стал хорошим человеком для другого. Лицемерие было сладким, его хотелось, еще и еще. И если у других появлялся диабет в виде побочного эффекта, то у меня — недоверие. Я перестал верить искреннему желанию человека подружиться со мной, положительным словам в мою сторону, чьим-то шуткам, предложениям о помощи, заверениям о том, что во мне нуждаются. Я перестал верить всему и самому себе. Выворачивал наизнанку любые слова, действия, выискивая любые намеки на ложь, подвох. Все это привело меня к себе нынешнему с психологическими проблемами, травмами и прочей хуйней. Я потерял способность верить и любить. Ей не повезло встретить такого человека, как я, потому что она заслуживала большего. Она  всегда говорила мне, что я законченный альтруист, но она не знает, что интонации сожалеющие. Я любил ее, но показывал этот иногда . Такое чувство, что хочется просить прощения за самого себя или же оттолкнуть к возможному другому, кто смог бы играть с ней  в чувства по-человечески и по правилам. Я оправдал все «ярлыки», что повесило на меня общество. Я теперь не просто плохой человек, но и мутировавший садист. Мне больше не больно, потому что нечему болеть. Мне никак — и это вовсе не охуенно. Мое сердце издырилось корнями кактуса, покрылось зеленой коркой с иглами. Я не уверен, что тогда на отравленном многочисленными ядами теле вырасли хотя бы листья. Нансы просто двухпроцентные из ста.Мне жаль. Ее и себя, пострадавших от системы бытия.