Spring in Sha Tin

Winter

В феврале, после Китайского Нового года, в Гонконге зацветают хлопковые деревья: крупные почки на голых пепельно-серых ветках лопаются с тихим треском, выпуская под солнце пять плотных рубиновых лепестков. Цветы величиной с ладонь взрослого мужчины живут совсем недолго, но не увядают, а опадают целыми и свежими. Ночью, в перерывах между заунывными криками коэля, можно услышать, как они разбиваются о влажный асфальт. А утром, полусокрытые туманом, дворники сметают красный ковёр в мешки на своих тележках, и к вечеру всё повторяется вновь. В это время, ещё слишком раннее для кондиционеров, большинство жителей оставляют окна открытыми - и дома, пропитанные запахами сырости, стряпни и косметики, наполняются ароматами весны.

В один из таких уже по-весеннему тёплых вечеров Шан Сижуй лежал на полу в своей квартире и уродливо страдал. Весь день он ждал в гости Сяо Лай, но, когда та наконец пришла, оказался уже порядочно пьян. По старой привычке, оставшейся ещё со времён академии, Сяо Лай немного прибралась в квартире, ровно настолько, чтобы было где сесть, не тревожа собственное ОКР, после чего открыла бутылочку сидра и приготовилась слушать. Она прекрасно знала, о чём пойдёт речь, а потому не спешила заводить разговор первой. Однако то, что Сижуй не поднялся с пола даже ради его любимой лапши с луком и жареными осьминогами, немного её насторожило. Поймав её нахмуренный взгляд, тот снова застонал как умирающий тюлень и наконец пожаловался:

- Я ничего не понимаю!

***

Два года назад, едва сойдя с рейса Пекин-Гонконг, Шан Сижуй сразу почувствовал что-то особенное. Здесь как будто дышалось легче и даже солнце светило ярче - не из-за отсутствия знаменитого столичного смога, хотя и это тоже, но просто потому, что всё здесь было иначе: незнакомым, но странным образом располагающим с первого взгляда и соприкосновения. Новым и незапятнанным. По пути в отель, на фоне сменяющихся открыточных видов, это ощущение лишь крепло. Глядя на череду островов, парящих в водной дымке, Шан Сижуй чувствовал, как глубоко в груди что-то давно замершее наконец оживает и разворачивает тонкие крылья, подобно новорожденной бабочке.

Решение о переезде далось ему легко: в Пекине, куда он когда-то так стремился, теперь ничто его не держало. Даже скорее наоборот. С тех пор как Цзян Мэнпин забеременела и ушла из академии, жизнь словно выцвела, став похожей на фильмы шестидесятых годов. Учёба, сопутствующая ежедневная рутина, даже выступления - всё стало не таким ярким и захватывающим, как раньше.