контракт [ J. H. ]

часть 27

Лукреция

Нежные звуки волн, разбивающихся о берег, успокаивали меня. Я уткнулась подбородком в колени, пытаясь раствориться в красотах пляжа. Над головой парили чайки, перекатывались волны и все дышало умиротворением.

Хотя сама я его не испытывала, а чувствовала себя потерянной, разбитой. Я была рада, что Пенни больше не находилась в ловушке бесконечного кошмара моментов забытья, но ужасно по ней скучала. По ее голосу, смеху, нежному прикосновению к моей щеке, поцелуям в макушку, традиции зажимать нос и, в ее редкие моменты просветления, мудрым высказываниям.

Если бы она была сейчас здесь, я могла бы с ней поговорить, рассказать, что чувствую, и она бы мне объяснила мои эмоции. Сказала бы, что мне делать дальше.

Я любила своего мужа, человека, который не был влюблен в меня. Человека, который считал, что любовь делала тебя слабым, и не мог полюбить себя. Он никогда не сможет увидеть в себе хорошие качества, те что он похоронил глубоко внутри, чтобы не испытывать впредь боли.

Он сильно изменился с того злосчастного дня, когда попросил меня быть его липовой невестой. И постепенно позволил проявиться своей более мягкой, более заботливой стороне. Пенни пробилась через оставшиеся барьеры. Она напомнила ему о тех временах, когда он чувствовал любовь, исходившую от другого человека. Грехам Гэвин продемонстрировал ему, как можно работать с людьми, а не бесконечно бороться. Он доказал ему, что есть и хорошие люди, и можно быть частью приятного коллектива. Его жена и дети показали иной вариант того, какой может быть семья - наполненной поддержкой и заботой, а не пренебрежением и болью.

Хотелось верить, что я как-то этому поспособствовала. Что отчасти, хоть в какой-то мере, показала, что любовь возможна. Может не со мной, но он был способен дарить и получать подобное чувство. Хотя сам в это не особо верил.

Каждая настоящая улыбка и легкий смех орошали это чувство, делая его сильнее. Любой добрый жест в отношении Пенни, одного из Гэвинов или меня подпитывали зарождающуюся эмоцию, пока она не вросла так крепко, и я осознала, что это никогда не изменится.

В тот день, когда пришла Дженна, я поняла, что любила его. Головная боль, мучившая его весь день, сделала его невероятно уязвимым. Он не только позволил позаботиться о нем, но и, казалось, этим наслаждался. Его поддразнивания были милыми и забавными, граничащими с лаской. Когда он пришел в кровать, то показал другую сторону своего характера. В темноте его голос звучал тихим напевом, когда он утешал меня, а извинения сквозили искренностью, когда он просил прощения за то, как обращался со мной в прошлом. Мое прощение... Я простила его за дни, даже недели до того, как он попросил об этом. Затем он притянул меня к себе, и я почувствовала себя в такой безопасности, которой не испытывала со дня смерти родителей. В его объятиях я спала в уюте и тепле.