Из магического салона без магии, где молчание даёт ответы на сокровенные вопросы, мы отправимся на скалистый остров, где умирает от голода группа выживших после кораблекрушения; пройдём через дом, в котором супружеская пара, попавшая во временную пе...
Метки: элементы мистики, упоминания жестокости, нездоровые отношения, психологическое насилие.
16+.
Oops! This image does not follow our content guidelines. To continue publishing, please remove it or upload a different image.
Глотая едкий сизый дым, идущий от зажжённых в коридоре душистых смол, она спускается по выщербленному камню лестницы, нащупывает позеленевшую медную ручку, тянет приоткрытую дверь на себя. Маленькие каблуки ударяются о стёртый ворс коврика у порога, мех тёплого полушубка трётся о входной проём. Стены, хранящие на себе гниль веков, укрывают душный магический салон таинственным сумраком — его тревожит только вальс огня свечей на единственном столе.
«Дрожу, дрожу как замёрзшая лисица, попавшая в капкан в лютую голодную зиму. Рыскаю широко раскрытыми глазами по заснеженной округе, стараюсь броситься к каждой живой душе, моля о помощи, но...»
— Добрый вечер. Я Амелия. Амелия Гибсон, — тревожит тишину её робкий сорванный голос. Она захлопывает за собой дверь — и короткий громкий стук на миг сотрясает кости, прерывает поток мыслей последним гулким отзвуком эхо.
Сквозняк пробегает по некогда русым прядям, теперь окрашенным в цвета ржавчины, выбивает их из тугого строгого пучка. Волосы рассыпаются по плечам, вырываются на волю, а вместе с ними — тревога, страх, память... Глаза быстро привыкают к полумраку, куда быстрее, чем стоило бы. Жжение в горле и лёгких, порождённое дурманящими запахами шалфея, санталового масла и росного ладана, утихает.
Взгляд выхватывает очертания старухи, сидящей за столом перед одиноким пустым табуретом. Та смотрит в ответ изучающе, молчаливо — смотрит на очередную заблудшую душу, спустившуюся в нежилую обитель. В чёрной пуховой шали дрожащими дряблыми руками она не глядя тасует карты, колеблет прерывистым шумным дыханием пламя десятков свечей перед собой, утопает в темноте подобно ворону. Казалось, слети с сухих тонких губ хоть слово — и оно раскололо бы тишину вдребезги хриплым пронзительным карканьем, зловещим рокотом пронеслось бы по не знавшим света углам, но гадалка хранила тягостное безмолвие и не отрывала внимательных глаз от её лица.
