Кукла |ЗАКОНЧЕН|

Часть 9

 Утро наползло пронизывающим холодом и сырым туманом, скрывшим и небо, и море. Локи до хруста сжал зубы, свернулся клубком, словно ослабевшее от долгой погони животное. В груди где-то возле сердца кипела безумная ярость, звенели крики боли и раздавались проклятья в адрес Тора, Одина, Фригг, Асгарда. Всего мира… Ненависть отравляла кровь, плыла в ней горечью слез, жгла сталью, требуя встать, действовать, дать волю гневу. Отомстить наконец за все свои унижения разом, заставить Тора захлебнуться болью, молить о смерти как о высшей милости.
Локи знал, что нужно делать, но оставался неподвижным и безмолвным. Тело было словно чужое: окоченевшее, слабое, невыносимо тяжелое. Дух, привязанный к уже не нужному вместилищу, изнемогающий под тяжестью изуродованной плоти. Вынужденный чувствовать, как она распадается на кровь и гной, разлезается, распухает и растекается зловонными потеками по земле, становясь пищей падальщикам. Локи умирал, и жизнь в нем искажалась, превращаясь во что-то страдальчески-уродливое, отвратительное, как обрубленные культи или воспаленные язвы.       Боль почти утихла: когда измученный разум утратил связь с телом, магия пробудилась и начала залечивать полученные повреждения. Зато ощущение грязи было сильным до тошноты. Чужой запах, чужой вкус, чужие прикосновения, которые Локи и теперь чувствовал так, как будто Тор все еще был рядом. Он долго смывал с себя все, что напоминало о прошедшей ночи, лихорадочно уничтожал уродливые следы осквернения, омерзительно яркие в сером полусвете. Руки тряслись так, что склянки с зельями летели на столешницу, разбивались вдребезги на полу, раскалывались, вспарывая ладони. После третьей неудачной попытки накапать в кубок с водой несколько капель исцеляющего эликсира Локи изо всех сил ударил кулаком по стене, заставив осколки раздавленного сосуда воткнуться в кожу, скорчился у стола и залился злыми слезами.       Грохнула дверь, и зазвучали знакомые шаги. Локи поднял голову, впился взглядом в проем, не веря, что Тору хватило наглости снова к нему явиться. Однако это вправду был Тор, тщательно причесанный, одетый в чистое и неимоверно довольный собой, как всегда. Словно ничего не было… Это пугало больше всего: он мог творить какие угодно мерзости, пойти на любую жестокость, но это никак его не меняло, потому что было для него естественно. При виде Локи лицо Тора приобрело искренне обеспокоенное выражение, и он поспешно приблизился, опустившись рядом на корточки.       Любящий заботливый брат.       — Что с тобой? Тебе дурно?       Локи молчал, вжимался в холодную стену, мечтая исчезнуть, сгореть, рассыпаться пеплом — да что угодно, только бы больше его не видеть. Тор укоризненно покачал головой, протянул руку и аккуратным движением убрал с лица Локи волосы.
— А я ведь тебя предупреждал, чтобы ты не пытался причинить себе вред.       Голос звучал мягко, но нотки огорчения смешивались в нем с отчетливо-холодной угрозой.       Мать об этом пожалеет. Сделаю с ней то же самое.       Воздух с болью рванулся в грудь, обжег воспаленное от рыданий горло.       — Я не делал ничего такого.       Оправдания со слезами в дрожащем голосе. Трусливые уверения, больше походящие на мольбы. Лихорадочные последние просьбы побежденного, пленника, утратившего всякую волю к сопротивлению. Локи думал, что прошедшая ночь принесла ему самое глубокое, безвылазно-грязное и страшное унижение в его жизни, но он ошибался. Самое страшное унижение он переживал сейчас.       — А что же было в этих склянках? — недоверчиво спросил Тор, внимательно осматривая лицо Локи, шею, на которой все еще виднелись очертания побледневших синяков. Поднял руку, заставил разжать сведенные судорогой пальцы. Из порезов, оставленных осколками, сочилась кровь и тягуче капала на камни пола, расплывалась пятнами. Распрямив ладонь Локи, Тор на несколько секунд замер, погрузившись в какую-то странную сосредоточенность, и вдруг поднял глаза, обжег пугающе-острым взглядом. Локи сжался, затаил дыхание, перепуганный насмерть своим открытием.       Тору нужна была его боль. Не во власти было дело, не в детских обидах и глупом соперничестве за внимание родителей или любовь подданных. Даже проклятая йотунская сущность не имела отношения к тому, что между ними происходило.       — Это не ненависть.       — Что?       — И не жажда подчинения, — продолжал Локи, не обращая внимания на то, что пальцы Тора с силой вдавились ему в плечо.       — А что же в таком случае? — издевательски улыбнулся Тор. — Давай, удиви меня своей проницательностью.       — Ты любишь причинять боль. С другими ты тщательно это выверяешь: бьешь на тренировках будто случайно, заводишь опасные развлечения, а потом первый же сокрушаешься и огорченно качаешь головой, кляня себя за неосторожность.
Тор смотрел в упор, но теперь Локи не отводил глаз, и каждая секунда ускоряла его падение в пропасть, в ледяную синюю глубину, которая была мертвее и холоднее, чем толща вечных снегов в проклятом Йотунхейме.       — Потому и разишь врагов, не зная страха. Ты и вправду его не знаешь — не понимаешь, что это. Ты понимаешь только боль.       — И как ее причинить, тоже понимаю, — кивнул Тор и вдруг улыбнулся своей обычной безмятежной и мирной улыбкой.       — Почему я? — прошептал Локи.       — Сам не знаю. — Тор отпустил его плечо, уже порядком онемевшее, и принялся копаться в шкафчике. — Где у тебя исцеляющие отвары? Или все переколотил?       — Синие бутылочки на средней полке. Но к чему тебе это — ты же должен радоваться, что мне плохо.       — Это другое, — со всей серьезностью ответил Тор. — Ты сам себе повредил, нарушив мой приказ.       — С чего ты взял, что я стану слушать твои приказы? — рискнул Локи.       — Да ты ведь уже давно их слушаешь. И никогда не посмеешь выйти из повиновения.       Его уверенность была одновременно смешной и жуткой. Взрослый и душой, и телом, Тор сохранил безжалостную, изобретательную жестокость ребенка, отрывающего крылья бабочке, убивающего лягушку, разбивающего любимую безделушку матери — просто из любопытства, для того, чтобы узнать, каково это: чужая абсолютная боль и собственная абсолютная власть. Вот только ребенок, вырастая, учится понимать и разделять чувства тех, кто ему дорог, а Тор почему-то так и не смог этому научиться. И играл он теперь чужими жизнями.       — Как тебе удавалось скрывать это столько лет?       — Сядь за стол, я осколки выберу. Не хватало еще, чтобы пошло нагноение.
 Локи повиновался — какой был смысл противоречить? Тор принялся обрабатывать порезы, сосредоточенно и неторопливо.       — Ты так и не ответил на вопрос.       — Почему ты? Я и сам толком не знаю. Сперва потому, что ты меня бесил своей прилипчивостью и слабостью. Нечто несуразное, знаешь ли, такое, что смотришь и удивляешься, как это вообще может ходить, размахивать ручонками, говорить. Ты был таким слабым и беззащитным, что тебя поневоле хотелось толкнуть посильнее.       — То есть, я сам виноват? — горько усмехнулся Локи. Тор бросил на него безразличный взгляд.       — Получается, что так. Я сильнее, значит, имею право. Ты должен подчиняться, потому что я правитель Асгарда и твой старший брат… — он осекся и тут же исправился: — Ну то есть все так считают.       Локи чувствовал нарастающую тревогу.       — Правитель Асгарда пока еще твой отец.       Тор вынул последний осколок, открыл бутылочку с зельем и плеснул на израненную ладонь. Локи скривился от боли, вцепился здоровой рукой в столешницу: жгло так, что на глазах выступили слезы. Тор смотрел на него с легкой улыбкой.       — Это ненадолго.       — Ты сейчас о моей руке или об отце?       Тор смерил его странным, тяжело-сосредоточенным взглядом, с грохотом отодвинул стул.       — Иди за мной.       Локи встал, сделал несколько шагов назад — инстинктивно, будто от голодного зверя, вышедшего из лесной чащи. Тор покачал головой и плавно, медленно приблизился. Для него все это было забавной игрой, пряностью, придававшей нужную остроту его развлечениям. Бесчувственное чудовище в облике благородного принца, наделенное огромной силой и властью. Монстр, на стороне которого законы, обычаи, традиции, семья — да весь Асгард. Кончики пальцев вспыхнули запоздало проснувшейся магией. Тор перевел горящий жаждой взгляд с лица Локи на его руки.       — Как же так? Опустишься до клятвопреступления?
 — Я давал клятву отцу, которого у меня, как выяснилось, нет, — прошептал Локи. Страх сбивал с толку, сводил судорогой мышцы, мешал сосредоточиться на цели. Одно короткое движение, если удастся взять себя в руки, и Тор вылетит вон из покоев, пробив головой пару стен.       — Как нет и дома, и защитников, — продолжил Тор. — Причинишь мне вред, и я расскажу о твоем происхождении. За тобой начнут охотиться все асгардцы от мала до велика. Никто не даст тебе ни крова, ни пищи, не окажет помощи. Тебя это не пугает? А зря, между прочим. Каково будет изнеженному принцу вечно прятаться, скрываться и каждую минуту бояться за свою жизнь? Твоя магия тебя подводит — это мы еще вчерашней ночью выяснили. Что же ты не превратил меня в горстку пепла до того, как я…       — Пасть захлопни, — прошипел Локи. Глаза застилало зеленым и красным, как тогда, в тронном зале. Он тяжело дышал, уже не пытаясь сдерживаться, ждал, пока перестанет стучать в висках, чтобы сосредоточиться как следует и одним ударом избавить себя от мучителя. Чтобы все же решиться и убить.       — Силенок не хватит. Я ведь уже не тот, что прежде. Если у тебя вылетело из головы, я напомню. Вчера отец нарек меня богом грома, так что повторить тот фокус, что ты устроил в тронном зале, тебе не удастся. Самое большее — оставишь на мне пару ожогов. А расплачиваться придется ей, — протянул Тор с таким удовольствием, что Локи опешил и растерялся. Всего на несколько секунд, которых Тору хватило, чтобы схватить стул и швырнуть его в голову Локи. Он успел увернуться, однако время было потеряно безвозвратно. Твердые сильные руки грубо перехватили его за талию, и тело его оторвалось от пола. Тор сделал несколько шагов, толкнул дверь купальни, где на полу еще сохли влажные следы.       — Вымылся? Молодец. Я хотел сам тебя вымыть, ну да ладно, у нас еще впереди много ночей.
— Что ты хочешь делать, выродок? Оставь меня! — полузадушенно прохрипел Локи. Тор выпустил его, так что Локи с размаху ударился об пол коленями, но тут же перехватил за волосы и поволок к наполненной водой каменной чаше.       — Что ж ты ее не осушил? Ждал, что служанки уберут? Стыдно, брат, а ведь маг, мог бы и облегчить жизнь тем, кто наводит порядок в твоих комнатах. Когда отец уступит мне трон, первым делом отберу у тебя эти покои. Они уж слишком хороши для отродья Лафея…       Локи молчал, изо всех сил пытаясь вырваться из крепкой хватки. Однако это было бесполезно, как и все прежние попытки сопротивления. Резко откинув его голову назад, Тор заставил его сосредоточиться на боли и перестать бороться, а потом сунул его голову в воду. Холодная жидкость с горьким вкусом целебных трав, заботливо смывшая с тела Локи следы осквернения, теперь возвращала их ему, вливаясь в рот и нос, заполняя легкие. Он задыхался, сходя с ума от разрывающей боли, судорожно ища воздух и находя лишь новую боль. Наконец, когда сознание начало уходить из тела тяжелыми толчками, Тор выдернул Локи из воды и швырнул на пол. Локи сам не понимал, кричит ли, кашляет или продолжает захлебываться, хватался руками за края чаши, рвал тонкую ткань рубахи, противно липшую к телу.       После долгих мучений он все же смог отдышаться и растянулся на полу, глядя в качающийся потолок. Тор был рядом: стоял неподвижно и внимательно наблюдал за каждым его движением.       — Остыл немного? Хорошо. А теперь продолжим. Ты, правда, похож на мокрую крысу, ну да ничего, я потерплю. Встань на колени.       Локи не шевельнулся. Подойдя ближе, Тор рывком поднял его, до хруста вывернув локоть, и принялся развязывать тесемки на своих штанах. Локи все еще не мог поверить, что это происходит на самом деле. Тор и вправду любил и умел причинять боль.       — Дай руку.       Локи всхлипнул, протестующе замотал головой. Тор снова вцепился в волосы у него на затылке, и ему пришлось повиноваться. Пальцы сомкнулись вокруг разгоряченной плоти, мазнув кончиками по липкой смазке. Локи закрыл глаза, чувствуя, как по щекам предательски покатились слезы.
— Давай же. Это-то у тебя не в первый раз, — раздался издевательский комментарий Тора. — Или хочешь снова выкупаться, брат мой?
Локи плакал, уже не сдерживаясь. Пальцы ныли от усталости, то и дело срываясь, движения были неловкими и слишком медленными, так что Тор каждую минуту награждал его отвратительными ругательствами. Наконец, окончательно взбесившись, он отшвырнул руку Локи, запрокинул ему голову и резко толкнулся в рот. Локи сдавленно вскрикнул, закашлялся, изо всех сил пытаясь освободиться, но где ему было тягаться с Тором.       — Спокойно. Дыши носом и не пытайся сопротивляться. Открой рот шире, ты меня царапаешь. А если очень трудно, могу выбить зубы, — голос звучал глухо, то и дело опускаясь до хриплого шепота, прерываясь частыми вдохами. Движения стали быстрее, резче, заставляя Локи снова задыхаться и заходиться кашлем. Горло саднило, сжимало болезненными рвотными позывами.       — Ты спрашиваешь, почему ты? Да потому что твоя боль лучше всего, что я успел узнать. Я искал… Не дергайся! Искал новое, но не нашел ничего, что нравилось бы мне больше, чем ты. Ты принадлежишь мне, Локи. Твоя жизнь и смерть — они мои. Никто… Никогда… Этого… Не изменит, — выдохнул Тор со стоном.       Когда Локи перестало выворачивать наизнанку, Тор заботливо помог ему умыться, вытер распухшее от слез и рвоты лицо, зачесал назад мокрые волосы. Локи безропотно подчинялся, погрузившись в оцепенение отчаяния. Страх и отвращение к самому себе держали в подчинении так же надежно, как кандалы и решетки темницы. Закончив приводить его в порядок, Тор помог ему добраться до ложа и укрыл, тщательно расправив ткань.       — Отдохни немного. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли завтрак сюда. Не вздумай выбросить еду — ты и так похудел за последнее время. Видимо, твои занятия магией требуют слишком много сил. Придется сократить их, если так продолжится. Сейчас я пойду к отцу — я ведь теперь соправитель, придется помогать старику с делами. А вечером жду тебя на тренировочном поле. Смотри, не опаздывай.       Локи лежал неподвижно, уткнувшись в подушку. Тор постоял молча еще несколько минут, словно размышляя о чем-то, потом вышел и тихо прикрыл за собой двери.