Эклипсис (Эклипсис #1)

4.3

Проснулся он далеко за полдень: под головой у него было мускулистое бронзовое колено, а к груди прижималась рыжая лохматая голова, и своей изящной рукой Лиэлле продолжал сжимать член эльфа, как ребенок любимую игрушку. В шатре стоял тот запах, который всегда сопровождает занятия любовью — разгоряченного тела, мужского пота и семени, с легкой нотой апельсинового масла, которое Итильдин не забыл захватить для Лиэлле из Трианесса, памятуя, что тот жить без него не может и только что в еду его не льет.

Воспоминания о прошедшей ночи (и прошедшем утре, если быть точным) были не слишком вразумительными, но то, что он вспомнил, заставило его зажмуриться от стыда. Как будто, закрыв глаза, он перестанет видеть перед собой эти картины разврата и распутства, когда он кувыркался тут на шкурах с варваром, как животное во время случки. И теперь у него не было оправдания, что его взяли силой или что он хотел доставить удовольствие возлюбленному. Грязно и отвратительно — говорил ему холодный разум. Сладко — говорило тело, по которому от воспоминаний пробегали жаркие судороги.

Должно быть, он дернулся, потому что Альва проснулся и поднял голову. Его сонные зеленые глаза взглянули на эльфа, потом он поцеловал его и спросил тихонько:

— Ты в порядке?

— Н-не знаю...

— Кажется, ты сорвал голос.

— Я... кричал?

— Угу... вопил как резаный... и все на Древнем языке. Я бы тоже кричал, но у меня рот был занят. — Лиэлле улыбнулся с восхитительным бесстыдством.

Итильдин покраснел, отвел глаза. Колено, на котором он лежал, зашевелилось, и вождь сел, потягиваясь.

— За такую ночь я бы не только на энкинов пошел, я бы осадил Селхир или прямо сразу Трианесс, — сказал он весело.

Альва хихикнул.

— В Селхире тебя Лэй отымеет в полный рост, мало не покажется!

— С горячим мальчиком никакая женщина не сравнится. С двумя горячими мальчиками, — уточнил Кинтаро, подумав.

— Это кто тебе здесь мальчик? — Альва шутливо ткнул его кулаком в бок. — Я тебя старше на пару лет минимум, а уж Древний народ...

— Зато я трахаю вас обоих, — перебил его вождь, подмигнув эльфу, и по-хозяйски поцеловал Лиэлле.

— Железный аргумент, — немедленно согласился Альва, лучезарно улыбаясь. — А кормить ты нас собираешься? Если дашь мне кусок мяса и кувшин вина, я хоть все твое племя перетрахаю.

Кинтаро захохотал, показывая крупные белые зубы. Снаружи его окликнул чей-то голос, вождь отозвался, и в шатер заглянул смуглый юноша в набедренной повязке, встретивший их с отрядом в Нийяре. Итильдин знал его и раньше. Юноша никогда его не трогал, но он был любовником вождя, и эльф не один раз становился свидетелем их бурной страсти, когда Кинтаро оставлял его в своем шатре.

Тот окинул жадно-любопытным взглядом обнаженные тела любовников, улыбнулся и сказал что-то на оман, языке воинов. У каждого племени Диких степей было свое наречие, своеобразный жаргон на основе всеобщего языка, переделанного и измененного до неузнаваемости степным акцентом, с вкраплениями неологизмов и слов из старых языков. За три месяца плена эльф научился разбирать отдельные слова из оман эссанти, и по понятным причинам большинство этих слов касались сферы секса. Комментарий молодого воина лежал вполне в этом русле.

— Инаги говорит, что ревновал бы к вам, не будь вы столь красивы. Примерно так, если прилично, — сказал вождь и снова засмеялся.

— А что он на самом деле сказал? — заинтересовался Альва, поворачиваясь, чтобы посмотреть на вошедшего.

— Сладкий мой, ты так жаждешь узнать, что именно хотел бы сделать с тобой каждый из моих воинов?

— Вряд ли я узнаю что-то новое, — Лиэлле усмехнулся, глядя на Кинтаро. — Впрочем, буду иметь в виду, если мне вдруг перестанет хватать тебя.

Кинтаро принес им в шатер воды, вина, блюдо с лепешками, жареным мясом и нарезанной кусками мелкой степной дыней, после чего без объяснений испарился, обнимая за талию Инаги. Намерения его были очевидны, учитывая, что он даже одеваться не стал. Поняв, что на ближайшие несколько часов они избавлены от общества Кинтаро, Итильдин не сдержал облегченного вздоха и расслабился. Оказалось, что все это время он был натянут, как тетива лука.