К вечеру на землю опустился туман. Лу трясло от холода и страха, сидя с закрытыми глазами, она не сразу почувствовала, как оживилась земля под ней. Она еще не знала, что толстый слой густой грязи вздувался и пульсировал под ее коленями, что полое пространство под ней вбирало в себя воздух, готовясь вновь обернуться воронкой и раскрыть пасть ада.
Лу не знала. У нее саднило лицо и голова разболелась от слез. Стоило чуть приподнять веки, как мигрень запульсировала у самой переносицы и застряла комом в горле. Пустые дома и бесконечная улица плясали перед глазами, накреняясь то влево, то вправо. Лу было все равно. Безразличие расползалось по ее телу, словно паразит - новая и еще более чудовищная болезнь, поражавшая ее клетки на вечную смерть.
Лу было все равно.
Колени утопали в грязи, и только теперь она чувствовала ее склизкий мерзкий холод. И только теперь что-то неожиданно теплое касалось ее почерневших от липкой жижи пальцев и ускользало, скрываясь под землей. Выпутаться из болотистой лужи было непросто - внезапно она заполонила собой всю улицу и весь мир, прикрывшись туманной пленкой приближающейся ночи.
Лу попыталась встать, но грязь воспротивилась этому и затянула ее назад. Лу поползла на четвереньках, но поднимать руки и ноги казалось невыносимо сложно.
- Саша! - закричала Лу, когда увидела, что в движение грязное болото приводили миллионы копошащихся в нем червей. - Саша! Пожалуйста!
От истерики пропал голос. Лу попятилась и завалилась на бок, оказавшись в мерзкой тягучей грязи всем телом. Силы ее оставляли, сопротивляться адской дряни было невозможно. В самом центре - там, куда Лу упала в первый раз, на поверхности стали появляться пузыри, а после грязь стала медленно стекать в центр, как в сточную канаву, образуя собой черную воронку.
Саша появился в дверях дома, когда у Лу уже не оставалось сил сопротивляться.
- Что, черт возьми, происходит?! - закричал он, и Лу тут же обернулась на голос. Грязь покрывала ее почти до плеч, и теперь приходилось высоко держать голову.
- Я не... не могу... выбраться, - становилось не только тяжело двигаться, но и дышать.
Саша стоял на самой высокой ступеньке лестницы, до уровня которой доходило болото. Он опустился на корточки и протянул вперед руку, но Лу была слишком далеко для того, чтобы дотянуться до нее.
- Иди сюда!
- Я... я не могу, Саша... оно не пускает.
Саша опустил палец в черную болотную грязь и растер на ладони - она была теплая, не имела запаха и показалась ему живой инопланетной формой жизни.
- У стены есть возвышение от фундамента, попробуй забраться на него.
Лу разводила руками грязь, будто бы пыталась плыть по ней и практически тщетно перебирала ногами. Саша тоже двигался по направлению к ней, и стоило ему опустить ноги в черное месиво, как лицо искривилось в гримасе удивления.
- Оно такое теплое...
- И живое.
Пока Лу ползла по земле со скоростью черепахи, Саша двигался вдоль стены, цепляясь руками за выступы оконной рамы. Уровень грязевого месива все нарастал.
- Давай руку! - крикнул Саша, когда болото стало доходить до самого подбородка Лу.
- Ты не удержишься!
- Давай руку!
Двор-коробка из стен четырех пятиэтажек отныне напоминал бассейн. Саша потянул Лу на себя, и она вынырнула из грязи, сумев выпрямиться.
- Теперь возвращаемся к лестнице, - сказал Саша и потянул Лу вперед, в ответ на что, она лишь едва сдвинулась с места.
За ее спиной что-то встрепенулось, по жидкой черной грязи разошлись круги, и из болота вынырнула полностью облепленная черной грязью рука, схватившая Лу за локоть. Теплые пальцы сомкнулись вокруг руки девушки и потянули на себя. Она вскрикнула от неожиданности и отпустила Сашину руку, завалившись назад.
- Лу! - закричал он так громко, что надорвал горло, но девушка полностью погрузилась в грязевой водоворот, поверхность которого покрылась большими черными пузырями.
***
Девочка-слабость, девочка-боль. Старые раны саднило даже вечность спустя, они не затягивались, сколько бы лекарств Марго на них ни выливала, сколько бы лечебных пластырей ни наклеивала на глубокие царапины в разбитом, раскрошенном сознании. Они кровоточили сквозь любые жгуты и повязки. Из них вылилось крови больше, чем когда-либо вообще было в теле Марго.
«Почините меня!» - полушепотом, полукриком взывала она в темноту, прислоняясь лбом к холодной стене, что казалась такой живой, настоящей, шепчущей, более человечной, чем вся толпа, гудящая, заносчивая и вредная, окружавшая Марго.
«Почините меня...»
В ней было что-то неправильное, неидентифицируемое, неуправляемое. Она чувствовала себя сломанной куклой, и хотя руки и ноги все еще были на месте, внутри все вздымалось и опадало, трещало по швам, обращалось в пыль. Марго хотела быть прежней - чувствовать себя, свое тело, касаться стены и чувствовать не живое, дышащее, над-человеческое существо, а холодный камень, который пытаются захватить растопыренные теплые пальцы. Именно эти пальцы должны были быть частью Марго и были прежде, много лет назад, когда с ними она отождествляла свое внутреннее я - человека из плоти и крови, способное двигаться и ощущать; но теперь же она стала частью холодной бездушной стены, и эта рука, что ее касалась, становилась совершенно чужой, холодной и мертвой.
И так происходило с каждой клеточкой тела Марго, она теряла себя, теряла ощущение мира и проваливалась в многослойные кошмары один за другим.
И аду внутри нее самой не было ни конца, ни края.
Лежа на полу, она пыталась почувствовать его всем своим телом. Она впивалась ногтями в старый продавленный линолеум, скользила по нему, нежно поглаживала. Она разговаривала шепотом с домом: благодарила его за приют, поддержку, сопереживание. Пережить - правильное слово, она знала, что ей это необходимо, и верила в то, что внутренний кровоточащий надлом в силах залатать сама.
Марго пряталась. От семьи, соседей, одногруппников и преподавателей. После учебы она бесшумно, словно мышь, ныряла в темноту крохотной квартирки. Здесь было холодно - сквозило через деревянные окна - и сыро - часто затапливало сверху вдоль стены на кухне, но Марго уже давно этого не замечала. Она закрывала глаза и брела по коридору на ощупь, и только напоровшись на дверной косяк, обнимала его, прижимаясь всем телом. Из глаз тут же лились слезы, скорее рефлекторно, чем обоснованно какими-либо мыслями - их не было. Этим плачем она вновь расковыривала зарубцевавшуюся боль.
Спустя полчаса обычно звонил стационарный телефон. Сначала Марго снимала трубку и слушала помехи, полушепотом, полным страха, едва сдерживая дрожащий подбородок, она выдыхала: «Да?», в ответ на том конце провода раздавался протяжный вздох, после которого шло бессмысленное «Дочь...». Дальше ее сознание отключалось. Марго смотрела в стену и следила за бесконечной линией абстрактного рисунка на обоях. Она растворялась в бледных кругах и треугольниках, подглядывала за ними с разных ракурсов, накручивала провод телефона на палец, отпускала, накручивала снова. От слез болела голова. Голос что-то говорил в трубку и срывался на крик.
Марго ничего не слышала.
После она перестала отвечать на звонки, но телефон не переставал трезвонить по вечерам. Когда силы оставляли несчастный вековечный аппарат, он отдыхал четверть часа, а потом надрывался снова. Марго опускалась на пол, все так же не заходя в комнату, сидя в дверном проеме и упираясь спиной в косяк, она закрывала уши руками, лбом утыкалась в колени и тихонько покачивалась в такт дыханию. Ей казалось, что в такие моменты ее больше не существовало.
Когда снова появлялись силы подняться, она садилась за домашнюю работу. Писала рефераты, доклады, эссе, проводила исследования, которые требовались на «отлично». Учеба была единственным живым смыслом ее существования, и лишь она позволяла Марго жить. Среди всех своих однокурсников она была единственным человеком, способным прокормиться одной стипендией, да и секрет был прост до абсурда: Марго практически ничего не ела. Со временем пропадало всякое желание. Лежа на полу и отключаясь от мира, она не чувствовала своего тела и всего того, что происходило в нем, но, возвращаясь в реальность, она либо шла заниматься, либо спать. За что бы ни взялась Марго, она отдавала себя делу без остатка и делала его со спартанской выдержкой до самого конца.
Но в тот день сосредоточиться на чем-либо было невозможно. Желудок по-настоящему сильно сводило от голода. Горло скребло с удушающей необходимостью рыдать дольше, чем обычно. Из головы не выходили руки. Руки, которые плавно, словно в танце, рассекали воздух, руки, в чьем языке было больше подтекста, чем в том, что можно было произнести вслух. И за руками всегда был взгляд, который время от времени она ловила на себе и сохраняла, как один из важных кадров своей жизни.
В шкафчике на кухне еще оставался шоколад. Марго знала, что он - что-то сродни наркотику, и чувствовала ярую от него зависимость. Поглощая пачками, а после - мучаясь от аллергии, она ненавидела себя за слабость, но не могла ее перебороть. И теперь Марго не могла сдвинуться с места, не получив очередную дозу.
***
- Она несла в руках отвратительные тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто. Она несла желтые цветы! Нехороший цвет. Она повернула с Тверской на переулок и тут обернулась. Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах...
Он медленно поднял голову, оторвав взгляд от листка с текстом, и по удивительному стечению обстоятельств его глаза тут же встретились с глазами Марго: она впервые сидела в самом центре, в одном из первых рядов. Он улыбнулся краешком губ и пробежал взглядом всю аудиторию.
- Сегодня мы поговорим о самом светлом и самом сложном явлении, которое может произойти в жизни человека, - он снова перевел взгляд на Марго и не отводил его еще несколько секунд. Она уже рефлекторно водила ручкой по бумаге, рисуя человеческий силуэт. - Основа всех видов человеческой любви, как бы глубинная ось ее чувств - это отношение к другому человеку как к самому себе: такое состояние души, когда все в нем так же дорого подсознанию, как он сам.
Голова была тяжелой, и Маргарита уже привыкла к тупой ноющей боли по всей периферии черепа. Аудитория мягко расплывалась перед глазами, даже фигура Красинского, чьи губы беззвучно двигались, зачитывая текст. В голове у Марго гудело, но внутрь не проникали звуки извне, отчего осознание происходящего погружалось в густой туман. Не в силах сидеть прямо, она опустила голову на руки и спряталась за спиной высокого парня, сидевшего впереди. Тетрадный лист быстро заполнялся силуэтами, и все они были одним - размытым, едва уловимым образом настоящего, живого человека.
- ...Хендрик выполнил экспериментальное обоснование типологии любви, приведенной Коном: эрос представляет собой страстную любовь-влечение; людус - гедонистическую любовь-игру с изменами; сторге - любовь-дружбу; прагма - любовь по расчету; агапе - бескорыстную любовь-самоотдачу; и, наконец, мания - любовь-одержимость с неуверенностью и зависимостью. Именно одержимость в клинических случаях нас и интересует больше всего.
Веки тоже становились тяжелыми. Тупая ноющая боль распространялась на все тело, и теперь Марго придавливало к парте словно огромным, с весь ее рост, куском арматуры весом с тонну.
- Мания, или любовь-одержимость, - это бурное и амбивалентное чувство, характеризуется наличием сильно выраженной ревности, противоречивостью и нестабильностью в отношениях. Поверхностная, нестабильная и я-центричная любовь формируются под влиянием следующих особенностей эмоционального отношения: недоверие к партнеру, стремление избежать близости, интимности в отношениях с ним, ярко выраженная противоречивость чувств и поиск социальной поддержки у других людей. В нашем случае значимыми являются такие аспекты эмоционального отношения к партнеру, как желание разделить с ним все свои переживания, и одновременно страх потерять его расположение, его любовь, что провоцирует противоречивость чувств, подавленность и зависимость от объекта любви.
Она закрыла глаза всего на секунду - так ей казалось. Гул в голове нарастал. Из темноты за опущенными веками выплывали разноцветные концентрические образы. Расплывающиеся пятна, похожие на призраков, демонов и языки пламени адского костра. Делая шаг по направлению к ним, она погружалась все дальше в полудрему-полуотрешение. Тело парализовало. Ничего из мира внешнего не проникало внутрь нее.
«Тейа мания - безумие от богов - так называли эту любовь древние греки», - уловила она голос внутри своей головы.
«Да, точно. Тейа мания, - подтвердила она самой себе, - это то, о чем вся моя жизнь».
Голос продолжал литься внутрь нее, но слов разобрать было невозможно, поэтому она шла дальше через разноцветные арки и яркие неоновые круги. Бледные пятна плыли мимо. Стоило присмотреться к ним, как в слабом свечении можно было разобрать грустные глаза, бледные лица и потрескавшиеся губы. Каждый из страдальцев еле передвигал ноги и избегал встречаться взглядом с Марго.
- Любовь-манию открыли человечеству арабы с их горячими чувствами и фанатическим сгущением всех сил души в узкий пучок. «Я из племени Бен Азра, полюбив, мы умираем» - так отпечаталась в поэзии эта фанатическая любовь. Испытав ее, любящий становится меджнуном - безумцем, и почти буквально, - а то и буквально - терял рассудок. На этом, пожалуй все, если вопросов нет...
Марго вытолкнуло из сна, и реальность вновь обрушилась на нее многотонным куском арматуры. Студенты вокруг спешно собирали вещи и выбегали из аудитории, которая пустела так быстро, что как только Марго смогла найти в себе силы подняться на ноги, в помещении их снова осталось двое.
Голова кружилась сильнее, чем обычно. Аудитория накренилась вправо, Марго потянулась вперед, чтобы схватиться за угол стола, но промахнулась, и темнота снова нахлынула на нее, погрузив в себя с головой. И только болезненное столкновение с полом было ее последним воспоминанием перед тем, как она очнулась на чужих руках.
***
Он был высоким. Прежде, чем оказаться с ним рядом, Маргарита никогда не обращала внимания на это, но рост всегда имел для нее значение. Она мечтала прятаться за человеком, как за стеной, от мира, ей нужен был тот, кто мог ее защитить. Кто бы стал ей другом. Кто бы проник внутрь ее нутра, в самую сокровенную коморку мыслей, идей, желаний и остался там навсегда, не разбивая столь хрупкую шкатулку ее чувств.
Марго знала, что так в мире людей не бывает, только в фильмах и книгах, потому что там все истории рассказаны не до конца. Хэппи эндов не существует в природе, любая жизнь сводится к разочарованию. Счастье и спокойствие - лишь иллюзия, пауза, которую нужно дать организму, чтобы тот восстановил ресурсы, отдохнул и снова нырнул в этот бесконечно глубокий омут жизненных проблем, слой за слоем перебивающих друг друга.
Ей так не хватало тепла. Простого, человеческого. Но настоящего, искреннего тепла она никогда и не чувствовала в своей жизни. Родители уставали от ее выходок, не могли понять, почему им достался такой ненормальный, бракованный, совершенно запутавшийся ребенок, живущий в своем собственном мире, но никак не во внешнем; родители уставали ее любить - Марго их понимала и старалась не осуждать. Ведь она тоже уставала себя любить, но ненавидеть - ни разу в жизни.
Поэтому в первые секунды ее новой жизни, секунды, когда изменилось все, когда она сгорела заживо изнутри, когда возродилась из пепла, подобно птице феникс, она запомнила руки. Руки, которые коснулись ее щек, но тут же исчезли, как только веки Марго затрепетали. Когда она открыла глаза, его лицо было так близко, что все внутри сжалось от страха и удивления, но она не заметила этого чувства, потому что голова все еще гудела от боли, а желудок скручивало спазмами.
У него были большие удивленные глаза. Слишком голубые - она никогда не видела таких у живых людей, разве что на картинках. Его самой заметной привычкой было отбрасывать рукой волосы назад. Довольно длинные русые пряди формировались в крупные завитки и делали его похожим на Иисуса. На секунду эта мысль заставила Марго улыбнуться, и она отметила про себя, что уже давно мечтала подобраться к нему так близко, чтобы портреты стали получаться еще более подробными.
- Сколько времени ты уже ничего не ешь? - нахмурившись, он задал этот вопрос так, как мог бы задать отец Марго. Но для того, чтобы быть похожим на ее отца он был еще слишком молод.
- Я... я не знаю.
- Идем.
Он выключил свет в аудитории и придержал дверь, пока она медленно добиралась до нее на негнущихся ногах. В голове оседал туман, мысли смешивались, наскакивали друг друга и аннигилировали страх. На смену первой волне эмоций медленно приходила первая волна расслабления.
Он привел ее в кафе недалеко от университета, сам посадил за столик и выбрал блюдо в меню, потому что при упоминании еды тошнота подкатила к ее горлу, и Марго уперлась взглядом в пол, согнувшись в три погибели на стуле. Ей казалось, что с каждой секундой их молчания, она выглядела все хуже, превращаясь в уродливый костлявый истощенный труп.
- Когда-то я пошел в клиническую психологию, потому что запутался. Потому что думал, что академические знания, которые я получу, будут панацеей от жизненных проблем, что будет легче.
Марго медленно подняла голову, чтобы посмотреть на него исподлобья и на мгновение ей показалось, что она похожа на героиню ужастика со своими длинными непослушными волосами и болезненной бледностью.
- Не помогло, - он поджал губы и грустно улыбнулся, не отрывая от нее взгляда.
Официантка принесла какой-то суп. Марго долго смотрела на него, ловя свой изуродованный образ в отражении. Ей бы не хотелось представать в таком виде на людях, тем более перед ним, но голова была затуманена настолько, что все происходящее казалось не более реальным, чем кошмарный сон.
Она съела пару ложек супа, но они застряли в горле, а желудок снова скрутило спазмом. Марго ударила крупная дрожь. Рвотный рефлекс сработал мгновенно, и она подпрыгнула из-за стола, едва не опрокинув его со всем содержимым. Она убежала. Едва успела закрыть за собой дверь уборной и упасть на пол без сил. Ее измученное умирающее тело извергало из себя бесконечный поток внутренней боли и желчи. Как только рвотные позывы сошли на нет, ее тело все еще трясло на холодной плитке общественного туалета. Из глаз катились крупные бусины слез - от боли, отчаяния и страха. Ей хотелось остаться в этой маленькой неприятной коморке до конца жизни, чтобы ни один человек в мире не видел ее такой. Ей хотелось убежать на воздух и сделать вдох, погрузиться в холодную воду с головой, бежать с ветром так долго, пока не откажут ноги, но у нее не было сил даже встать.
Лишь спустя несколько минут она нашла в себе силы подняться на ноги, упираясь руками в стену и немного расправив волосы пальцами и сбрызнув лицо холодной водой, она открыла дверь и тут же наткнулась на него.
- Все в порядке? - спросил он, но Марго не могла дышать и выскользнула в коридор, где было хоть немного пространства.
- У меня онкология, - тихо-тихо сказала она это чужое слово, которое слишком долго прятала внутри. - Я умираю. И я хочу домой.