Что
Он
Только что
Сказал
?
Какое
У
Него
Имя
?
А-смо-дей.
Внутри всё похолодело, а сердце вдруг забилось в бешеном ритме. Маргарите показалось, что вода перестала кипеть, звуки с улицы резко стихли, а время остановилось. Хотелось пошевелиться, но не получалось. Воспоминания захлестнули голову резким потоком, а боль в голове, та самая боль, вновь отчётливо воскресила события той ночи.
"Мама! Отец!"
Отчаянный детский крик резанул по ушам. Марго схватилась за столешницу, крепко сжала руками до побелевших костяшек, воздуха в груди катастрофически не хватало, она задыхалась. Прямо как тогда. Прямо как в тот злополучный день. Всё тело обволокла обуревающая ярость, крупная дрожь заставила плечи задрожать, а ноги подкоситься. Но Рита стояла. Она не упадёт. Не в этот раз.
— Рита? — голос Князя Ада, этого вшивого ублюдка, вывел девушку из транса. Как он вообще посмел показаться перед ней? — В чём дело?
"Дыши, Марго. Дыши. Дыши. Дыши. Дыши, чёрт возьми!" — пронеслась лихорадочная мысль в голове у девушки. — "Ты не должна терять самообладание. Это ведь такой шанс."
— Пальцы онемели, — холодно отозвалась девушка, отцепившись от столешницы и выпрямив спину. — Скоро вернусь. Приберись тут, Асмодей, — звук собственного имени заставил демона напрячься. То, как она его произнесла, не сулило ничего хорошего.
— Ты рассыпала, ты и прибирай, — фыркнул Князь, не спуская с девушки подозрительного взгляда. Почему она так изменилась, услышав его имя? Не знай он её хотя бы немного, решил бы, что она испугалась. Но это был отнюдь не испуг. Такой холодной, всепоглощающей ярости, плескавшейся в глазах, он давно не встречал.
Лет двадцать уже, наверное.
Рита, ничего не сказав, молча покинула кухню и скрылась в ванной комнате. Стоило двери за ней захлопнуться, как девушка тут же с силой вцепилась в раковину, глядя на себя в зеркало. Ей пришлось закусить губу, чтобы не закричать. Почему сейчас? Почему именно сейчас?
Она потратила на его поиски пятнадцать лет. Она не забывала о нём с тех самых пор, как тогда, двадцать лет назад он лишил её горячо любимых родителей, которые сделали всё, чтобы спасти свою дражайшую неопытную дочь. Все говорили, что им просто не повезло. Просто демон, сидевший в одержимом, оказался слишком силён для десятилетней девочки.
Но Марго знала, что во всём этом виновата лишь она сама. Она должна была лучше подготовиться. Она должна была дважды, нет, трижды всё проверить, но вкус победы был настолько опьяняющим, что она напрочь забыла обо всех правилах безопасности. И её бы тоже сейчас здесь не было, если бы не другие экзорцисты, подоспевшие на помощь.
Но уж лучше бы она тогда умерла.
Девушка быстро ополоснула лицо холодной водой, размазывая туш по всему лицу, но ей было так откровенно наплевать. Она не должна хорошо выглядеть, чтобы убить одного вшивого демона. Она мечтала об этом так долго. Она жила этим почти всю свою жизнь. Но вот, стоило ей забыть о своём призраке прошлого на долгие пять лет, как он снова появился перед ней.
Она в лучшей форме, чем была утром, но просто сослать его обратно в Ад и запереть там на долгие годы будет недостаточно. Его недостаточно будет даже просто убить. Марго заставит его почувствовать всю ту боль, что чувствовала она, когда он терзал тела её родителей прямо на её же глазах.
Рита прикрыла глаза и принялась лихорадочно думать. Она не может пойти в комнату и открыть свой шкаф, дабы достать оттуда всё необходимое. У неё была одна единственная демоническая ловушка под ковриком в коридоре, но Асмодей сломал её своей чёртовой тростью и глазом не моргнув. Оставался лишь один вариант. Очертить перед ним крест, произнеся иное заклинание, и обездвижить ударом в нужную точку. Это дезориентирует его на некоторое время и этого времени должно хватить, чтобы связать его.
— Звучит идеально, — горько усмехнулась Маргарита. — Какая будет погрешность? — девушка тяжело вздыхает и, в последний раз посмотрев на себя в зеркало полным холодной решительности взглядом, произнесла: — Сегодня один из нас умрёт.
Девушка вышла из ванной комнаты и вернулась на кухню. Асмодей даже не взглянул на неё, высматривая что-то за окном. Маргарита подумала, что уже давным-давно не действовала столь безрассудно. Она опустилась на колени, принявшись собирать рассыпанные макароны, как вдруг заметила под столом так кстати подвернувшийся нож.
"Я что, опять пьяная ножами жонглировать пыталась?" — пронеслось в голове у девушки. Иногда её идиотское до невозможного поведение идёт ей на пользу. Но она действительно не помнит, чтобы в последние дни вообще пила настолько много.
Рита аккуратно подтягивает к себе нож и, окунув его во флакон со святой водой, крепко сжимает рукоять. Так выйдет даже эффективнее. Вдыхает. Выдыхает.
— Что это ты там так долго делаешь? — спрашивает Князь Ада, крепче сжав в руке трость. Три, два...
— Макаронина далеко закатилась, — Марго медленно поднимается.
Один.
— Если хочешь что-то найти — перестань искать.
Девушка резко поворачивается, очерчивая в воздухе, прямо перед самым носом демона крест и, на ходу шепча заклинание, собирается нанести точный удар ножом в болевую точку на груди, но её выпад блокируется тростью. Без каких-либо трудностей. Асмодей кривит губы в усмешке. Марго — тоже. Но не отстраняется.
— Додумался?
— У тебя почти получилось, милая, — кивает головой Асмодей, — но я Князь. И трудно было не заметить твоё вмиг изменившееся лицо после того, как я назвал своё имя. Не поделишься, в чём дело? Собралась меня ножом заколоть?
— Ты сказал, что я кажусь тебе знакомой, — прошипела Марго, сжимая рукоять ножа до боли в руке. У него трость из металла что-ли? С такой силой врезаться в остро заточенное лезвие и не получить ни царапинки.
— Ну, и?
— Двадцать лет назад. Саратов. Психиатрическая лечебница имени Святой Софии. Палата номер 13, одиночная, в самом конце коридора первого этажа. Ничего не напоминает? — Рита прекрасно помнила слова этого ублюдка:"Запомни меня". Он не мог забыть. — Я потратила на твои поиски пятнадцать лет своей жизни. И вот, ты здесь.
— М, правда? — в недоумении выгнул бровь Князь Ада. — Ты, может, с кем спутала меня?
— Я прекрасно всё помню. И твоё имя — в особенности. Ты сам сказал не забывать его, — Маргарита чувствовала, как от гнева начинают дрожать плечи. Нет. Спокойно. — Ты убил моих родителей.
"Ты должна быть спокойна", — как мантру повторяла себе девушка, глядя в эти искренно недоумевающие глаза.
— Что? — брови Асмодея поползли вверх. А затем он рассмеялся. — Марго, я ненавижу пачкать руки. Для этого у меня есть подчинённые.
— Почему я до сих пор с тобой церемонюсь? — осклабилась девушка, собираясь хорошенько вдарить ему по челюсти. У него же гаптофобия. Нужно было сразу так сделать и не париться. Времени, которое он провёл бы в истерике из-за того, что, о, ужас, к нему прикоснулись, Рите бы хватило, чтобы утихомирить его раз и навсегда.
Асмодей оказался быстрее.
— Мне аж самому интересно стало, что же там случилось, в этой психиатрической лечебнице, и почему в твоей тупой светлой башке застряло именно моё имя, — Князь Ада вывернул свою трость, толкнув Марго к столешнице.
— Что ты...
В звенящей тишине кухни раздался глухой стук трости о деревянный пол.
***
Москва
2000 год, 11 ноября
20:44
20 часов до смерти родителей Маргариты
Маленькая девочка лет девяти-десяти сидела на большом диване в маленькой гостиной, весело болтая ножками, и смотрела какую-то чёрно-белую программу по старенькому советскому телевизору. За окном шёл дождь и это было куда интереснее того, что шло сейчас по телевизору.
Девочка спрыгнула с дивана и,подбежав к окну, забралась на табуретку и опустила свою светловолосую голову на белый подоконник, слушая, как размеренно стучат капли холодного дождя по оконной раме. Её прямые белокурые волосы, чересчур длинные для столь юной девочки, спокойно струились вдоль спины, совершенно не стесняя движения. В её светло-карих глазах плескалась серьёзность, несвойственная десятилетней девочке, а бледная кожа была усыпана едва различимыми веснушками.
По улице туда-сюда снуют до безобразия маленькие люди, простые чёрные пятна, если смотреть с высоты десятого этажа. Невообразимая куча чёрных пятен. Какие-то больше, какие-то — меньше. И девочка бы решила, что все они — люди, и совсем неважно, что в такой ливень и столь поздний час на улице их не может быть так много, если бы не знала, что это — нечто гораздо большее, нечто гораздо более омерзительное и жестокое. От этих существ пахнет гнилью, серой и смертью. Это Сущности, которые блуждают по улицам, высматривая сломленных людей, а затем рушат их маленькие хрупкие жизни, ломают, как тоненькие веточки деревьев, а затем сбрасывают с крыш или оставляют где-нибудь на рельсах, когда мешок с мясом и костями, разбитыми надеждами и мечтами, становится совершенно не нужен.
Девочка нахмурила тонкие брови, поджала пухлые алые губы, и, посмотрев на одну из многочисленных икон в их квартире, сложила руки в молитвенном жесте.
— Защити их от лукавого, Господи, — тихим, размеренным голос произнесла она. — Как хорошо, что есть такие, как мамочка и папочка. Они защитят их. И я тоже скоро смогу, — а взгляд у малышки такой колючий-колючий, горький местами, хотя с точки зрения анатомии глаза это такой абсурд. Она сама как ходячий абсурд.
С кухни доносились приглушённые голоса "мамочки" и "папочки". "Мамочка" старалась говорить настолько тихо, насколько это было вообще возможно, но девочке было всё прекрасно слышно.
— Да, я поняла, — вздыхает женщина. Молчит несколько секунд, а потом тихо восклицает: — Одержимость демоном, Тём?! Ещё и в Саратове?! Они с ума там все посходили?!
— Ариш, успокойся, — звучит басистый мужской голос. — Это нормально. Она экзорцист. Мы экзорцисты. Ей придётся рано или поздно столкнуться с этим. Такова жизнь.
— Жизнь, Артём?! Ей девять лет! — женщина непроизвольно срывается на крик, осекается и замолкает.
— Десять завтра, — поправляет мужчина.
— Тем более. Почему мой ребёнок, нет, наш ребёнок должен в свой день рождения проходить через весь этот кошмар?! — по звукам, женщина опускается на стул. — Нет. Нельзя. Я не позволю. Проси отсрочку.
— Арина, это невозможно, — качает головой мужчина.
— Тогда сделай это возможным! — снова отчаянно кричит женщина, а затем так тихо-тихо и жалобно добавляет: — Тёма...Тём, пожалуйста.
— Ариш, — вздыхает мужчина. — Я не могу. Моим первым заданием тоже было изгнать демона. В этом нет ничего страшного. Мне было пятнадцать.
— А моим — освятить дом! И мне было семнадцать. Семнадцать, Артём, — хлопает рукой по столу женщина. — И твои пятнадцать — это всё равно не десять.
— Арина, я прошу тебя, успокойся. Марго наверняка...
— В чём дело? — девочка смотрит своими большими-большими глазами на споривших родителей и стоит тут уже некоторое время, потому что слово "одержимость" пробудило в ней нереальный интерес. Она мечтала о таком задании.
— Ах, Рита, — всплёскивает руками очень худая и измождённая женщина со светлыми волосами, собранными в пучок, и домашнем халате. Ей всего тридцать четыре, а под глазами уже пролегли тёмные круги, а лицо испещрено сетью едва заметных морщинок. Женщина встаёт со стула и, присев перед дочерью на коленки, улыбается ей мягкой материнской улыбкой и кладёт руки на плечи. — Всё хорошо. Не переживай. Тебе нужно поспать, завтра важный день, помнишь, зайчонок?
— Завтра твоё первое задание, Маргарита, — резко произносит высокий крепкий мужчина. Он всего на три года старше своей жены, а в его тёмных волосах и густой бороде уже появилась проседь. Его глаза, некогда светившиеся добротой и искренностью, сейчас похожи на глаза человека, который многое повидал в своей жизни.
— Артём! — неодобрительно смотрит на него женщина. — Не волнуйся, зайчонок, я...
— Мамуль, — прерывает её девочка и улыбается, но от её улыбки бросает в дрожь. Она такая холодная, такая колючая. Не так должны дочери своим матерям улыбаться. Не так. — Не переживай, мамочка. Я более чем рада провести свой день рождения на задании. Это ведь так увлекательно! Я давно мечтала об этом.
— Ритусь...это так опасно. Ты можешь умереть. Но, что ещё хуже, ты можешь увидеть, как умирает человек. Ты можешь увидеть смерть, — попыталась переубедить девочку взволнованная мать. Что-то не давало ей покоя с тех самых пор, как в телефонной трубке раздался голос главы Ордена.
— Но разве смерть — это страшно, мамуль? — девочка с искренним недоумением посмотрела на мать. — Все умирают. Ты, я, папа — мы все умрём. Это неизбежно. Я не боюсь смерти.
— Ох, милая...
— Вот и молодец, принцесса! — мужчина наклоняется и хлопает дочку по голове, взъерошивая светлые волосы. Маргарита довольно жмурится. — Ты главное не нервничай. Мы с мамой будем рядом, чтобы помочь тебе, если что.
— Я не волнуюсь, папуль. Я в предвкушении, — улыбка девочки становится шире. — Пойду собирать вещи, дорога ведь займёт около одиннадцати часов. И книгу ещё раз перечитаю, чтобы наверняка. Столько всяких примочек взять нужно.
— Иди, малыш, — женщина выдавливает из себя вымученную улыбку, в последний раз гладит горячо любимую и единственную дочь по голове и, как только Рита убегает, случайно хлопнув дверью собственной комнаты, поднимается на ноги. — Ты знаешь...Я с каждым днём всё больше убеждаюсь, что мы совершили огромную ошибку. Посмотри, что с ней стало. Дети её возраста играют в догонялки, прятки, дружат, смеются, веселятся, а Марго...Марго целыми днями сидит в твоей оружейной, перечитывает Библию, Ветхий Завет и чуть ли не все молитвы наизусть знает. Я уже не говорю о её познаниях в ритуалах изгнания. А взгляд, улыбка...ты видел вообще? Я в ужасе.
— Брось, Ариш, — отмахивается мужчина, приобнимая жену и успокаивающе целуя её в щёку. — Кажется тебе всё это. Хорошая девочка у нас, с большим потенциалом. И красавицей вырастет, как ты прямо.
— Не нравится мне всё это, ой не нравится, — покачала головой женщина.
***
Саратов
12 ноября, 2000 год
4 часа до смерти родителей Маргариты
Психиатрическая лечебница имени Святой Софии больше походила на давно заброшенное здание, поросшее плющом, чем на хорошую лечебницу. Светло-жёлтое грязное здание в четыре этажа с ободранными стенами, от которых отваливалась засохшая краска, дугообразные окна с железными прутьями, в которых изредка можно было различить пациентов. Кто-то молил о помощи, кто-то просто смотрел, а кто-то тихо плакал, пустым взглядом встречая и провожая каждого, кто проходил через железные ворота, шёл вдоль узкой тропинки и средь густых деревьев. Была поздняя осень, но здесь всё равно было чересчур холодно, так что Маргарите приходилось сильнее кутаться в свою рясу, которую она была обязана надеть на своё первое задание.
Мать девочки всю дорогу не могла найти себе места. Она причитала всю дорогу в машине, восемь часов в гостинице, в которой им позволили отдохнуть перед обрядом, и вот сейчас, когда они поднимались по каменным ступенькам и отворяли двустворчатую дубовую дверь лечебницы.
— У меня очень плохое предчувствие! — говорила женщина, держа дочь за руку. Сжимая настолько крепко, что та недовольно морщилась, но молчала.
— Хватит уже, Арина. Нормально всё. Мы будем вместе с ней, ещё здесь будут другие экзорцисты на подхвате и работники лечебницы, — вздыхал мужчина, не понимая, почему его жена, которая на таких заданиях обычно и бровью не ведёт, сейчас так нервничает.
— Я мать! Я чувствую, когда ребёнку грозит опасность, — она хотела добавить что-то ещё, но тут перед ними будто из-под земли выросла высокая и худая старуха, облачённая в униформу санитарки. У неё были впалые щёки, блестящие недовольством глаза и седые волосы, собранные в жиденький пучок. — Ох, здравствуйте.
— Здравствуйте, — проскрипел неприятный старческий голос. Маргарита слегка сморщила нос. Эта женщина ей решительно не нравилась. — Следуйте за мной, экзорцисты, тьфу, — эта санитарка всем своим видом дала понять, что они ей совершенно не нравятся.
Она вела их по длинным запутанным коридорам с зелёными каменными стенами и белыми дверьми палат с порядковым номером и небольшим решётчатым окошком в самом верху. Отовсюду доносились крики и стоны, вой и затяжной смех, от которого мороз по коже. Только не у Риты.
Десятилетняя девочка чувствовала невероятную эйфорию, шагая по этому мрачному коридору, отчётливо слыша свои собственные гулкие шаги и жуткий смрад этого места. Здесь было так много страдающих душ, но Марго в этот самый момент было отнюдь не до них. И она была готова выбить эту белую дверь в конце коридора с символической цифрой "13" ногой и вбежать в палату, только бы поскорее собственными глазами узреть одержимого, для неё это было как в цирк сходить, посмотреть на диковинную зверушку, но её мать схватила девочку за локоть и, развернув, прижала к себе.
— Я люблю тебя, Рит, — у женщины на глаза навернулись слёзы и она прикусила губу. Чувствовала. — Люблю. Люблю, люблю, люблю, — сбивчиво шептала женщина, крепче прижимая к себе остававшуюся невозмутимой дочь.
— Мамуль, ты чего? — удивилась девочка. — Мне трудно дышать, мам. Пойдём уже. Всё хорошо.
Она должна была сказать, как сильно любит и её, и отца тоже.
— Маргарита, — женщина отстранилась, протяжно всхлипнув. — Я люблю тебя. Несмотря ни на что. Всегда любила и всегда буду. Ты только живи, пожалуйста. Живи настолько долго, насколько сможешь. С Богом, милая.
— Арина, Боже правый, что ты здесь за сопли развела? Как будто помирать собралась, — и мужчина насильно отцепил жену от дочери. — Простите мою жену. Она волнуется за нашу дочь. Вперёд, Марго, мы прямо за тобой, — и, в последний раз погладив дочь по голове, подтолкнул её в спину. Но, когда он собирался зайти следом, прямо у порога его за рукав дёрнула жена.
— Я умру за неё. И ты, — в её стеклянных глазах застыли слёзы, а холодные руки вцепились в его рукав мёртвой хваткой. Арина не дрожала, — сделай всё, что сможешь, нет, не так, сделай всё, даже то, что не можешь, чтобы защитить нашу дочь. Я не шучу. Умри за неё, — по щеке женщина скатилась хрустальная капля, но она смахнула её уверенным движением руки и зашла в палату первее мужа.
Мужчина лишь в недоумении выгнул бровь и зашёл следом.
В палате пахло смертью. Маргарита почувствовала это в тот самый миг, как перед ней отворилась дверь. Облезлые стены, следы крови, сломанный умывальник, перевёрнутая железная кровать и испражнения в углу, от которых исходил зловонный нечеловеческий смрад. Девочка криво усмехнулась, заглядывая прямо в глаза центру всего этого бедствия.
Посреди комнаты на железном стуле сидел худощавый голый парень, у которого отсутствовал детородный орган, вместо которого у него торчала поломанная вилка, измазанная в крови. Его спутанные русые волосы грязными патлами спадали на бледное измождённое лицо, от которого кусками отваливалась местами обгоревшая кожа. Всё его тело было покрыто кровавыми царапинами, грязно-коричневыми шрамами, полосами белых крупных рубцов и ожогами разной степени тяжести. Закованный в железные цепи, он сидел посреди комнаты, покачиваясь туда-сюда.
А потом он открыл глаза.
Огромные, совершенно без ресниц, пустые белые глазницы с полопавшимися сосудами. Маргарита поёжилась. Неприятное зрелище, но такое...завораживающее. Одержимый открыл свой рот, растягивая потрескавшиеся губы в зловещей улыбке, обнажая жёлтые, местами чёрные, огрызки зубов, покрытые кровью. Вместе со словами из его рта изверглась тёмно-красная жидкость, придавая голосу булькающие звуки:
— Какая милая девочка, — и он рассмеялся, запрокинув голову.
— Тяжёлый случай, — вздохнула Маргарита со знанием дела и скинула с плеча сумку. Она, под протяжный смех демона, доставала оттуда несколько бутылей святой воды, крест и библию. Она прекрасно знала слова молитвы наизусть, но излишняя осторожность не повредит.
— Ему уже не помочь, — тихо вздохнул отец девочки, стоя в стороне. Для неё это был своего рода экзамен, так что родители имели право вмешаться только в крайнем случае.
— Господи, спаси и сохрани рабу Божию Маргариту... — тихо шептала себе под нос мать Риты, крепко зажав между сцепленных рук крестик. — Спаси и сохрани...Спаси и сохрани...
Вся комната заходила ходуном, стоило Маргарите приступить к ритуалу изгнания. Одержимый задрожал, извиваясь и истошно вопя, как только несколько капель святой воды попало ему на кожу и прозвучали первые слова молитвы из уст десятилетней девочки. Свет в палате начал мигать, ветер за окном усилился, невероятной силой колыхая деревья, а помимо вопля демона и матов, что извергались из его рта, вокруг раздавались другие, инородные звуки. Бульканье, улюлюканье, крики, стоны, смех...
— Имя! Дай мне своё имя! — кричала Маргарита, чтобы её было слышно во всём этом шуме и гаме.
— От...со...си, — хрипел сквозь стоны демон и Маргарита принималась читать молитву всё громче и громче, пока демон наконец не назвал своё имя: — Мал...фас...Малфас!
Обряд продолжался около трёх часов, за время которого горло девушки охрипло, а мокрые от пота волосы прилипли ко лбу, но она продолжала громким голос читать молитву, чувствуя, что близится конец. Минули последние строки, святая вода в бутылях закончилась, а одержимой безжизненной куклой опустил голову и свесил руки.
Девочка обрадовалась.
— Получилось! — Маргарита кинулась к уже бывшему одержимому, дабы снять с него оковы. Она почему-то не подумала, что от таких ран, как у него, умирают ещё до освобождения от демона.
— Маргарита, стой! — истошно завопила мать, бросившись к дочери. — Ты забыла ещё один абзац!
— Арина! — этот голос принадлежал мужу женщины. — Марго, беги прочь! — и тоже бросился вслед за женой.
Но пути назад уже не было. Стоило Маргарите подойти на достаточно близкое расстояние, раскрыться для удара, как демон впился зубами в тонкую белую шею. Маргарита закричала. Шея принадлежала не ей. Её мать, эта храбрая женщина, готовая на всё ради своего ребёнка, успела оттолкнуть дочь прежде, чем демон добрался до неё. Она оттолкнула дочь в сторону, подставившись под удар.
Шокированная и напуганная Маргарита отлетела к умывальнику, больно ударившись головой и повалившись на пол. Острая боль пронзила затылок, но девочка всё ещё оставалась в сознании, чтобы видеть, как её мать, её любимая матушка, в последний раз дарит своей дочери ласковую улыбку и одними губами шепчет:"Люблю тебя, зайчонок", прежде чем повиснуть безжизненной куклой в лапах чудовища.
И Маргарита, всё ещё пребывая в сознании, забившись в угол смотрела, как кидается к жене её отец, что-то неразборчиво кричит — все звуки вообще перестали существовать для Маргариты — пытается вырвать труп жены из цепких зубов демона и не замечает, как тот с лёгкостью рвёт железные цепи и своей тонкой рукой пронзает тело мужчины насквозь, отбрасывая куда-то в сторону.
Маргарита смотрит на всё это будто в замедленной съёмке, а из глаз градом текут слёзы, но она не может даже заставить себя моргнуть, не то что подняться и звать на помощь. Да и какой смысл? Какой смысл ей теперь жить? А в широко распахнутых глазах по-прежнему плескается необъятный ужас, граничащий с безумием.
"Ты можешь увидеть смерть, милая."
Она не говорила, что это будет Её смерть. Их с Отцом смерть.
В комнату очень вовремя врываются мужчины в чёрных рясах — другие экзорцисты — чтобы не дать демону добраться до Риты. Сдерживают его все вместе, с огромным трудом, потому что мелкий демон оказался на удивление сильным, они его недооценили, это их ошибка, но не время думать об этом. Кто-то трясёт девочку за плечи, что-то кричит ей на ухо и, находясь в вакууме, Маргарита, всё ещё пребывая в оцепенении, будто сквозь железную банку слышит приглушённый голос:
— Закончи ритуал, Маргарита!
И она, едва слышным и тихим голос всё-таки договаривает последние строки, которые кроваво-красными буквами всплывают в её сознании. И тогда всё стихает. Демон покидает тело, а безжизненный труп валиться на холодный пол, прямо рядом с её мёртвой матушкой с разодранным горлом. Маргарита хочет подползти к ней, взять её лицо в свои руки, вся измазаться в крови и прошептать слова извинения, сказать, как сильно она её любит и жалеет, что не сказала этого раньше. Образ хладнокровной и восхищённой таким "интересным и долгожданным" заданием Маргариты рушится и она наконец вспоминает, что ей десять лет. Она ребёнок. Она любит маму и папу. Ей нравится шоколадный пудинг и она хотела бы на день рождения получить не ружьё, а красивую куклу.
Но больше всего она хотела получить второй шанс.
Но Маргарита не может даже сдвинуться с места, пока еле живой отец подползает к ней, оставляя за собой кровавый след и кашляя кровью и слюнями. Он использует свои последние силы, чтобы коснуться щеки дочери, стирая мокрые дорожки градом льющихся слёз, оставляя на лице девочки кровавые разводы, и тихо прошептать последние слова любви, чтобы потом, уронив руку, отдать Богу душу у дрожащих ног своей собственной дочери.
— Я люблю тебя, принцесса...
Но Маргарита уже не слышит этого. Она теряет свой последний шанс сказать о том, как сильно она любит своего отца, потому что сознание вдруг обволакивает туман и она проваливается во тьму.
***
Девочку везут в реанимацию, как и её родителей. Она выживает, они — нет. И это самое горькое из того, что только могло с ней произойти. Она проводит в больнице неделю, умоляя всех врачей подряд ввести ей калий в капельницу или задушить подушкой, или подсыпать сильнодействующий яд в её еду, от которого она будет мучиться, она несколько раз пытается выпить отбеливатель, но её останавливают до того, как она успевает хотя бы открутить крышку, все врачи в один голос кричат, что её надо запихнуть в психушку, иначе она точно вскроет себе вены, как только останется одна.
Люди из Ордена забирают её и отвозят обратно в Москву. Всю дорогу девочка молчит, стеклянным взглядом глядя в окно, а по её бледным щекам то и дело скатываются слёзы. Молодой парень, экзорцист, тот самый, который тряс её за плечи, но Марго так смутно это помнит, то и дело вытирает хрустальные капли белым платочком, гладит девочку по голове и горячо убеждает её в том, что она не виновата.
— В этом нет твоей вины, Маргарита! Маргарита, поговори со мной, прошу, мы все за тебя волнуемся, ты наша семья...
Маргарита даже не смотрит на него.
И девочка впервые заговаривает только лишь для того, чтобы чуть ли не с пеной у рта, в буквальном смысле, кричать на главу Ордена, какой он мерзкий ублюдок, умоляя дать ей забрать тела своих родителей и похоронить их должным образом. Глава Ордена даёт своё согласие только после того, как Маргариту выворачивает наизнанку прямо в его кабинете, её рвет водой и желчью, а затем она отключается в луже собственной блевотины.
И за всё то время, что идут подготовки к похоронам и сами похороны, она ни разу не возвращается в ту душную квартиру, их душную квартиру, которая до сих пор хранит воспоминания об умерших родителей, хранит их запах, их старые вещи: мамины странные и безвкусные платья, её косметику и духи, папины рубашки и брюки, его одеколоны, которые Маргарита так не любила и любила одновременно, потому что они были его, их зубные щётки, бритвы, гели для душа и шампуни, их совместные фотографии — все те маленькие и незначительные вещи, которые приобрели огромное значение после их внезапной смерти, которые Маргарита не понимала и часто смеялась над ними, называла их глупыми, такими же глупыми и совершенно не смешными, как шутки отца, но любила, любила всей душой и всем сердцем, потому что они принадлежали её родителям. Всё это осталось в их квартире, которая сейчас была до невозможности пустой и тихой, там больше не раздавался звонкий смех, шуточная ругань и просьба дать пострелять из ружья. Маргарита просто не могла заставить себя вернуться.
Маргарита ненавидела себя. Ненавидела за свою халатность и безалаберность, за чрезмерную импульсивность именно в тот момент, когда она была совершенно неуместна. Ненавидела за то, что они умерли по её вине, что они пожертвовали жизнями ради неё, ради той, которая не заслуживает жизни от слова совсем, потому что она всегда была такой отстранённой и холодной, потому что думала, будто они всегда будут живы, будто они всегда будут рядом и говорить о своих чувствах вовсе необязательно. Ненавидела за то, что демон всего лишь отправился обратно в Ад, вместо того, чтобы умереть в тех же муках, что и её родители.
Но больше всего Маргарита ненавидела себя за то, что так ни разу и не сказала им, как сильно их любит.
И Маргарита рыдает навзрыд, сидя на холодной сырой земле у могилы своих родителей, в траурном чёрном платье, в котором она теряет собственные конечности, а растрёпанные, грязные и нечёсаные волосы — она вообще не помнит, когда она в последний раз мыла голову, и вообще мылась, и ела, и спала, и жила — лезут в лицо, мешая обзору на две рядом находящиеся могилки её родителей, которые смотрят на неё с надгробий с радостными улыбками — "Вы должны меня осуждать! Презирать! Ненавидеть! Не улыбайтесь мне!" — но так даже лучше, ведь она определённо окончательно потеряет свои остатки рассудка, если будет видеть их чётко и ясно.
Она всё ещё не верит.
— Это сон! Сон! — орёт, именно орёт, девочка, надрывая горло, сипло хрипит и кашляет кровью, но продолжает орать не своим голосом, который эхом раздаётся в тишине мрачного кладбища. Вообще-то, тут достаточно светло, но у Маргариты перед глазами только чёрная пелена тумана, потому что она не ела и не спала уже огромное количество времени, и её голова всё ещё забинтована, вот только волосы всё равно выбились из-под бинтов, и голова, её глупая светлая голова, раскалывается настолько сильно, что невозможно мыслить здраво и она вот-вот снова упадёт в обморок и, может быть, умрёт прямо здесь, на могиле своих родителей.
Маргарита до сих пор не наложила на себя руки только потому, что экзорцист, тот самый, она понятия не имеет, как его зовут, да ей и неинтересно, так вот тот самый экзорцист накричал на неё при очередной попытке наложить на себя руки, влепил ей звонкую пощёчину, и проорал в ухо, что её родители пожертвовали жизнями, чтобы она жила. Жила, дышала, веселилась. Ж и л а.
И Маргарита решила жить. С болью, с криками, с тяжким грузом вины и ответственности, с психологической травмой, полученной при виде той кровавой бани, с возможным в будущем алкоголизмом или наркотической зависимостью, или со всем сразу, но жить.
— Почему ты плачешь? — она слышит за спиной мужской голос и почему-то снова обретает способность здраво мыслить, рыдания больше не раздирают горло, боль ненадолго утихает, а, повернувшись, она чётко видит мужчину в чёрном, который держит в руках трость. Она плохо видит его лицо, всё кажется таким размытым, но она находит его даже несколько красивым, насколько вообще возможно и нормально оценить его внешность в этой ситуации, но какая разница, если его голос звучит так ласково-успокаивающе, что она почти забывает, что её жизнь обернулась трагедией.
А потом она замечает ауру. Его тёмную, всепоглощающую ауру, которая давит, душит, угнетает. Демон. Демон, демон, демон. Он демон. Не тот, что убил её родителей, она чувствует это где-то на подкорке сознания, но он демон. Маргарита сжимает руки в кулаки, земля забивается под ногти и она пачкает белую руку в грязи, но какая вообще разница. Встреться они при других обстоятельства, она бы не сделала того, что она собирается сделать, но какие к чёрту обстоятельства, и она делает это.
— Забери меня в Ад. — таким тихим, спокойным, замогильным голосом произносит девочка, что тонкие брови демона ползут вверх. Это она только что рыдала навзрыд, истошно вопя, настолько отчаянно, что он её даже в Аду услышал? И сколько ей лет, что она таким взглядом на него смотрит, от которого бежать хочется?
— Что, прости? — демону хочется рассмеяться. Это что вообще такое?
— Забери меня в Ад, — повторяет девочка, а слёзы всё продолжают течь из её хрустальных глаз, и всё-таки срывается на крик: — Я найду этого ублюдка и задушу его голыми руками!
— Если я заберу тебя, — вкрадчивым тоном начинает демон, — то обратно ты уже не вернёшься.
— Мне плевать, — выплёвывает девочка и чувствует, как к горлу подкатывает тошнота, и её бы уже вывернуло, да только даже воды в её организме, кажется, не осталось.
— Так какого ты там ублюдка вознамерилась задушить голыми руками? — демон бегло оглядывает надгробия и в голове примерно вырисовывается картинка, когда он замечает слово "экзорцисты". Девочка, значит, тоже из этих. Родители умерли от рук демона, она осталась сиротой и теперь хочет отомстить. Бедняжка. Вот только ему её совсем не жаль.
— Малфас, — Маргарите мерзко даже просто произносить его имя. — Я навсегда отпечатала его имя в своей памяти.
Демон с тростью вздыхает, присаживается перед девочкой на корточки, она смотрит в его чёрные бездонные глаза, не понимая, что за бред вообще происходит, почему она откровенничает с демоном и почему он ещё не убил её, или он давно убил, а это искусная иллюзия, и она вообще уже не знает, что делать, что думать, как жить и надо ли это всё вообще. Как бы то ни было, он кидает ей аккуратно сложенный платок на колени и его губы трогает едва заметная улыбка.
— Я понял. Вытри слёзы и забудь о нём, я сам накажу его, — и она почти готова поверить ему без задней мысли, потому что он такой добрый, такой какой-то непонятно-нежный и ласковый, что разум затуманивается, но кто она такая, чтобы поддаться чарам.
— Ты демон. Я не верю тебе.
— А ты поверь, — и это звучит как-то по-ненормальному абсурдно и ей хочется смеяться, но она не смеётся, потому что у неё нет сил даже на то, чтобы сидеть. — У нас запрещено вселяться в людей. За этим следует жестокое наказание, потому что такое веселье не приветствуется. Такой контракт не действителен и, следовательно, не несёт нам пользы, потому что душа умирает вместе с телом в девяти из десяти случаев, — объясняет демон.
— Я всё равно не смогу забыть смерть своих родителей. И его имя.
— Тогда запомни моё имя, — пожимает плечами демон. — Я запомню твоё, а ты — моё. Запомни меня, мой голос, мою внешность и мою трость. Сохрани это, как счастливое воспоминание, а его мерзкое имя навсегда выкинь из своей прелестной светлой головушки. Так как твоё имя, принцесса?
"Я люблю тебя, принцесса..."
И хочется выть, но Маргарита отвечает:
— Маргарита.
— А моё — Асмодей. Запомни: А-смо-дей, — по слогам произнёс демон. И ему почему-то так забавно разговаривать с этой маленькой девочкой, она сама вся из себя такая забавная, что он действительно почти готов запомнить её имя. Ма-рга-ри-та. Маргарита. Красивое.
— Я бы сказала, что мне приятно познакомиться, но мне неприятно, — девочка отворачивает голову. — Хотя бы потому, что я делаю это на могиле своих родителей.
— Уж лучше так, чем ты будешь плакать, — усмехается Асмодей. — А теперь иди домой, Маргарита. Ты выглядишь ужасно. Твой друг-экзорцист ждёт тебя у ворот, так что ты не свалишься где-нибудь по дороге. И запомни. А-смо-дей.
И она запомнила.
Маргарита так прекрасно держится всю дорогу, но стоит двери захлопнуться за её спиной, как липкая тишина квартира обволакивает её сознание, она смотрит в сторону кухни, вспоминает их последний разговор, их последние объятия, вспоминает всё до мельчайших подробностей и кричит.
Кричит громко, протяжно, отчаянно воет, извиваясь на холодном полу в судорогах. Она думала, что выплакала все слёзы, она думала, что сил и энергии у неё ни на что уже не осталось, но, оказывается, всё осталось и в достаточном количестве, чтобы сойти с ума.
Маргарита случайно замечает свои светлые волосы в зеркальном шкафу, она смотрит на своё отражение и её снова разрывает рвота. Она такая мерзкая. Она такая противная. Она такая ужасная и она должна умереть, она не заслуживает эти прекрасные светлые волосы, унаследованные от матери. Они напоминают ей о ней ещё сильнее, чем все её вещи вместе взятые, и она хватает ножницы с тумбочки, разрывает на себе бинты и остервенело кромсает волосы, заходясь всё в тех же истеричных рыданиях, а светлые пряди падают на пол, она царапает ножницами нежную кожу лица, и потом смеётся, смеётся, смеётся, потому что всё это так дико и глупо, и неправильно, и она такая ужасная.
"Вперёд, Марго, мы прямо за тобой."
"Маргарита, стой!"
"Вот и молодец, принцесса!"
"Я люблю тебя, Рит."
"Люблю тебя, Рит...Рита, я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю."
"Ты можешь увидеть смерть. И ты можешь сама умереть."
"Люблю тебя, зайчонок."
Рита
Рита
Рита
Рита
Люблю тебя
Увидеть смерть
Рита
Да лучше бы она умерла, только бы сейчас не слышать голоса своих родителей, которые так отчётливо раздаются в её голове, на которой осталось лишь жалкое подобие нормальной причёски, кривая лесенка, такая же кривая, как её отражение в разбитом зеркале.
И Маргарита бежит в родительскую комнату, путаясь в руках, ногах, платье, сожалениях, чувствах, голосах, во всём подряд. Она падает на большую двуспальную кровать, заворачивается в одеяло, как в кокон, оно, кажется, всё ещё хранит родительское тепло, хотя это невозможно, и Маргарита снова плачет, плачет и вдыхает родительский запах, плачет, вдыхает, плачет, вдыхает и
наконец
засыпает.
***
Маргарита, нынешняя Маргарита, которой тридцать, которая безработная, в отставке и алкоголичка, опускается на табуретку, не в силах более стоять на ногах, и не смотрит на Князя Ада, который чувствует себя несколько обескураженным, потому что такого не ожидал увидеть даже он.
— Налей мне выпить.
Асмодей вскидывает тонкие брови.