Дни становятся одним бесконечным потоком, текущим так медленно, что кажется, время стоит, и если бы не багровый свет из окна, Джин думал бы, что секунды застыли в полете. Пентхаус альфы стал для него местом добровольного заточения, которое он покидать не хочет. К нему приходят родители, папа долго обнимает, жалеет и успокаивает, как будто это хоть немного может помочь, но Джин все равно выдавливает из себя улыбку, чтобы не расстраивать еще больше того, кому и так тяжело за его состояние. Отец же более сдержан, говорит о гордости и силе, говорит, что доволен сыном, но и это Джина не утешает. Кажется, это первый раз, когда Хенбин им гордится, но именно сейчас Джин в этом нуждается меньше всего. Рядом с ним чаще всех находится Чимин — единственный человек, которого альфа может выдерживать рядом с собой больше часа. Еще приходит медбрат, который делает альфе капельницы и чистит отравленный наркотиками организм, но и он Джина раздражает до скрежета зубов. Если бы Чимин в моменты его посещений не маячил рядом, Джин наверняка разбил бы ему лицо. Он и сам не понимает, в чем причина, но медбрат вызывает у него необъяснимую агрессию. Чимин ссылается на то, что это в альфе еще наркотики говорят, туманя здравый рассудок, только Джин уже сам в себе запутался.
Ему кажется, что он бодрствует постоянно, потому что даже когда сонливость начинает отключать его физически, мозг работать не перестает и не всегда подкидывает приятные мысли. Обычно эти мысли приносят боль и вызывают новые приступы агрессии. В эти моменты Джина начинает ломать по-особенному. Ему хочется заткнуть рассудок, закрыть его занавесью приятного наркотического помутнения, и в эти же моменты становится особенно тяжело, потому что порошок не раздобыть, а маленький прогресс назад не откатить. Ему остается лишь двигаться медленными шагами дальше, преодолевая трудности, и при этом не терять самого себя, как личность.
Чимин уехал, за окнами уже багровая ночь, и Джин остается наедине с собой, чего стал бояться в последнее время. В доме нет выпивки. Брат распорядился, чтобы ему ни глотка алкоголя не оставили здесь, поэтому приходится спасаться сигаретами, которые имеются в ограниченном количестве.
Джин берет наполовину пустую пачку сигарет со стола на кухне и идет в комнату, падает на большую кровать, в которой были лучшие ночи с лучшим омегой, и закуривает, смотря в потолок. Привыкший жить в свое удовольствие и ни в чем себя не ограничивающий альфа и подумать не мог, что когда-то он уйдет с общественных радаров и засядет в подполье, мечтая об избавлении и еще одном шансе. Он почти не берет в руки телефон, только когда звонит Чимин, чтобы проверить, все ли у старшего в порядке, да и то, потому что омега обещал скандал, если хоть один его звонок останется неотвеченным. А еще для того, чтобы не как прежде полистать ленту и посмотреть, как им восхищаются и что о нем пишут, а для того, чтобы узнать, что там у Тэгюна происходит; как он живет, скинув с себя балласт в виде Джина. Стала ли его жизнь лучше? Наверняка, альфа в этом даже не сомневается. Он не видит никаких новостей об омеге, его имя мелькает только в новостях, касающихся работы, и это тоже хотя бы что-то. Тэгюн функционирует, как и всегда, наверняка перезагрузив свою жизнь и вернувшись к тем чувствам, что были в нем еще до того, как Джин пришел и все перевернул. Теперь, вероятно, то же презрение и нежелание стоять рядом с тем, кто мало чем выдающимся славится. Но это все лишь предположения, а Джин хочет верить, что Тэгюн хоть иногда о нем вспоминает без ненависти. Хоть бы без ненависти. Альфа ее заслуживает сполна, но все равно надеется, что хоть что-то светлое после себя он сумел оставить в жизни Тэгюна.
Джин лежит, не смыкая глаз и периодически чиркая зажигалкой, скуривая скудный запас сигарет одну за другой, и так почти до самого утра, пока не засыпает с его образом, отпечатанным под веками.
И, кажется, это навсегда.
🩸
На отца Тэхен все еще смотрит косо и недоверчиво, зато больше не игнорирует и на самые примитивные вопросы отвечает сухо. Альфа и не хочет сына лишний раз выводить из равновесия, но даже в обычном бытовом общении с ним нуждается. Столько лет упустил, и сейчас готов за каждую мелочь хвататься, крепко держа в памяти.
Тэхен с Чонгуком приехали в особняк семьи по разным причинам: Чонгук из-за хода расследования, которое альфы ведут вместе, помогая друг другу, а Тэхен, чтобы навестить папу и брата, который, по словам отца, тоже чувствует себя в последнее время не очень хорошо, хоть и пытается делать вид, что все в порядке. В разговор альф Тэхен больше не лезет, тем более, что они находятся в доме, и рядом семья. Отец точно не посмеет никак навредить Чонгуку, даже если сильно захочет.
Пока Элон пьет ромашковый чай и общается по телефону с Налем, Тэхен, пообещав вернуться, заходит в комнату к Тэгюну, недавно вернувшемуся с работы. Омега сидит на диванчике у окна, уже переодевшись в домашние вещи, и как раз в момент, как младший открывает дверь, запивает таблетки водой.
— Эй, братик, — мягко улыбается Тэхен, закрыв за собой дверь и подходя к брату, который лишь коротко кивает. — Чего расклеился? Отец сказал, ты неважно себя чувствуешь, — омега скидывает с себя черный пиджак прямо на ковер и залезает на диванчик, садясь возле Тэгюна.
— Да все нормально, — голосом, который говорит об обратном, произносит омега. — Работы много.
— Когда у тебя бывало много работы, ты выглядел бодрее меня, отдохнувшего, — усмехается Тэхен, положив руку на колено старшего. — Ты заболел? Почему не сходишь к своему врачу? Приступы случались?
— Нет, Тэхен, — вздыхает Тэгюн, откинув голову назад и смотря в потолок. — Приступов не было давно, и я делаю вывод, что мои таблетки мне все-таки помогают.
— Значит, дело в другом, — хмурится Тэхен, сев лицом к брату. — Поэтому и надо сходить к врачу. Чего тормозишь?
— Боюсь, что вылезет новая болячка, — признается Тэгюн негромким голосом, повернув голову к Тэхену. Глаза у него бесконечно уставшие и печальные. В физическом ли здоровье дело?
— Чем раньше узнаешь, тем лучше, Тэ. Не тупи, ты же умный человек, — закатывает глаза младший. — Какие вообще симптомы у тебя бывают?
— Слабость, сонливость, голова часто болит, — неохотно перечисляет Тэгюн, зная, что брат не отстанет. — Мутит, в машине невозможно ехать, хоть пешком таскайся по городу.
— И давно это началось? — хмурит брови Тэхен, задумчиво кусая губу.
— Я стал замечать это пару недель как, — пожимает плечами Тэгюн.
— Интересно, — щурится Тэхен.
— Что тут интересного? Ты же не врач, а такие симптомы много у чего могут быть, диагноз не поставишь, — бурчит Тэгюн, сложив руки на груди.
— Поэтому иди к врачу! — слабо бьет в плечо брата Тэхен. — Не сделаешь этого, так я тебя сам потащу.
— Только без этого, — Тэгюн недовольно смотрит на брата и отодвигается. С самого детства так делает, когда злится на младшего, будто это как-то отдалит их друг от друга.
— Тогда не тяни, — Тэхен встает с дивана и решает завалиться на кровать брата. Тот шумно вздыхает, явно недовольный вторжением, но ничего не говорит. — Слушай, — омега ложится поперек кровати и свешивает голову, смотря на перевернутого Тэгюна. — Ты не знаешь, как там Джин? От него никаких новостей. Надо бы мне Чимина спросить, а то со всем, что сейчас происходит, голова кругом идет.
— С чего мне знать о том, что с ним? — с откровенным раздражением спрашивает Тэгюн. — Хочу напомнить, что я уже отпустил эту ситуацию.
— Ага, — растягивает губы в улыбке Тэхен. — Ситуацию. Эта ваша страсть была просто какой-то случайной ситуацией?
— Для чего ты это делаешь, Тэхен? — Тэгюн поджимает губы, встает с дивана и открывает гардеробный шкаф. Ему надо чем-то себя занять, чтобы не смотреть брату в глаза, поэтому он начинает перебирать висящие на вешалках вещи.
— Меня просто бесит, что ты обманываешь всех вокруг, а главное, самого себя пытаешься обмануть, убеждая, что все как прежде, — Тэхен переворачивается и садится в позе лотоса в центре кровати, наблюдая за братом. — Тебе плохо без него, и перестань уже строить из себя сухаря, — омега разок хлопает себя по коленям и встает с постели старшего, двинувшись к двери. — Скажи уже себе «я люблю Пак Сокджина и нуждаюсь в нем», и жить станет чуть легче, — выходя из комнаты, говорит напоследок Тэхен.
Тэгюн так ничего и не отвечает. Он тяжело вздыхает, забывает о гардеробе и садится на ковер, прислонившись спиной к кровати, и прикрывает глаза. Ему себе ничего говорить не надо, он в конце каждого дня-пытки приходит к итогу под названием «я люблю его», но от этого не легчает. Какой толк от мысли, которая вроде бы убивает, а вроде и упасть не дает?
Какой в ней смысл, если она не озвучена тому, для кого предназначена?
— Ну что там Наль рассказывает? — спрашивает Тэхен, вернувшись к папе. Элон сидит на диване, укутавшись в черный кардиган и закинув ногу на ногу. Он убирает телефон в сторону и легонько хлопает на диван рядом с собой, чтобы Тэхен сел.
— Какой-то он расстроенный, но не говорит, в чем дело, — Элон звучит устало, прикрывает глаза и зачесывает волосы назад. — Но и я не лезу. Семейные дела.
— Сейчас всем непросто, — Тэхен садится возле папы и берет его руку в свою, делясь теплом. — Ты хоть спишь, пап? — спрашивает он, хмуро разглядывая лицо Элона. Под глазами синяки, вид потухший. Его красоты это не отменяет, но папа выглядит действительно уставшим. — Кошмары мучают еще?
— Почти каждую ночь, — грустно улыбается Элон, сжав ладонь сына. — В них я возвращаюсь в самое страшное для себя время. Может быть, это мне напоминание, что быть слишком счастливым в этом мире невозможно. Плохое и хорошее идут нога в ногу — это закон жизни, а я прыгаю из крайности в крайность.
— Да ладно тебе, — качает головой Тэхен. — Ты просто боишься потерять его вновь, вот тебе и снится всякое.
— Тэхен, я знаю, что твой отец не причинил бы тебе боль, — Элон поворачивается корпусом к сыну и заглядывает ему в глаза. — Ему было очень тяжело, когда ты отвергал его. Я знаю, что они с Чонгуком по разные стороны, но этот альфа — твой человек, а значит, теперь и наш. Отец не пойдет против своего. Вы с Тэгюном не знали его достаточно, но я могу сказать, что людьми, которые ему важны, он всегда очень дорожил.
Тэхену хочется открыть рот, сказать то, что кольнет Элона в самое сердце; напомнить о предательствах, с которыми папа мирился, но передумывает. Сейчас у них, судя по всему, настал покой в отношениях. Их наказание временем подошло к концу, и они теперь ни секунды не тратят, ценят и любят друг друга в каждой из них. Но Тэхен все равно никогда не забудет все, что узнал об отце.
— Я правда хочу в это верить, пап, — слабо улыбается Тэхен. — Я верю Чонгуку и его чутью, поэтому потихоньку успокаиваюсь.
— Они вместе разберутся, у Тэхена достаточно силы, чтобы выяснить все, — Элон гладит сына по щеке костяшками пальцев. — Как там Тэгюн? Он ничего не говорит мне, — вздыхает омега. — У него проблемы с Джином?
— Ну, — тянет Тэхен и коротко смеется. — Да, но это решаемо. Твоему старшему сыночку нужно всего-то захотеть решить эту проблему. Но ты ему ничего не говори, он будет ворчать, что я сказал тебе.
— Он никогда не любил казаться слабым перед нами. Я ничего ему не скажу, — обещает Элон. — Но если ты можешь ему как-то помочь, то сделай это, детка.
— Стараюсь, — усмехается Тэхен.
— А теперь иди и приведи своего брата, поужинаем вместе, — Элон тут же собирается с силами и поднимается с дивана, поправляя кардиган. — И отцу с Чонгуком скажи, нужно сделать передышку в расследовании.
Тэхен ворчит, говоря, что не хочет смотреть на недовольное лицо Тэгюна лишний раз, но Элон и слышать ничего не хочет. Омега идет на кухню, чтобы распорядиться насчет ужина, и на секунду застывает, остолбенев из-за мелькнувших перед глазами кадров снов, что не дают ему спокойно жить в последнее время.
Кошмары принесут несчастье, Элон в этом уверен. Нельзя быть слишком счастливым в этой жизни. Таков закон судьбы.
🩸
— Чтоб горели в аду эти фотосессии, — ворчит Хосок, стоя в центре гостиной отцовского особняка, сунув руки в карманы черных брюк и недовольно косясь на суетящихся вокруг людей. Стилист, поправляющий ему волосы, даже дышать боится, а в глаза смотреть так тем более. Рядом на кресле сидит Джевон и вздыхает, не удивленный раздражением брата. — Мы вообще на кой черт тут нужны?
— Хосок, эта статья в журнале о нашей семье, не только об отце, — объясняет Джевон альфе очевидное. — Скоро поедешь к Юнги, не бесись.
— А ты куда потом? — спрашивает Хосок, зыркнув на брата.
— С Чимином увижусь, — Джевон кусает губу, стирая тонкий слой едва заметного блеска, который ему нанес визажист.
— А, точно, вы же снова друзья не разлей вода, — хмыкает Хосок. — Дай мне знать, если он опять решит играть с твоими чувствами.
— Да нет же, — закатывает глаза Джевон. — Такого больше не случится, я не позволю. У меня все под контролем.
— Надеюсь, кнопка, — стилист наконец отходит от Хосока, и альфа критично разглядывает себя в зеркале.
— К тому же, я сам за себя могу постоять, — Джевон с улыбкой смотрит на брата и пару раз боксирует в воздухе, вызывая улыбку и у Хосока.
— Да? — усмехается альфа, повернувшись к брату, он двигает плечами, вскидывает руки и сжимает кулаки, шутливо подступая к нему. — Ну-ка, покажи.
Джевон смеется, встает и принимает вызов, но их тут же останавливает вошедший Сынвон, у которого была отдельная фотосессия в кабинете. Джевон тут же опускает руки и неловко переминается с ноги на ногу. Хосок переводит взгляд на альфу и медленно разжимает кулаки, которые хорошо помнят каждый удар по тому, кто был огромной мозолью у Хосока всю жизнь.
Сынвон садится в кресло, а Хосок и Джевон встают позади него. Хорошо, что не нужно натягивать фальшивые улыбки. Семья Чон и не славится чем-то светлым и ярким, поэтому лица у всех сдержанные, нейтральные, без эмоций вплоть до глаз, с холодом смотрящих в объектив. Позы и локации, не выходящие за границы особняка, сменяются несколько раз, Хосок медленно теряет терпение, но его периодически тычет в бок Джевон, приводя в чувства. На последнем щелчке камеры Хосок буквально вылетает из кадра и раздраженно расстегивает верхние пуговицы белоснежной рубашки, ослабив галстук.
— Наконец-то.
— Мне надо перекусить, с утра не ел, — Джевон гладит свой живот и смотрит на брата. — Пойдем на кухню?
— Можем в ресторане поесть, — хмурится Хосок.
— Не терпится уже, — дует губы Джевон.
— Ладно, и сразу же поедем, — сдается старший. — Не выношу в этом доме находиться.
— Быстро, — обещает Джевон и тащит брата за собой на кухню.
Пока Джевон уминает бутерброд, приготовленный на скорую руку, съемочная группа уже покидает дом. Когда омега допивает апельсиновый сок, они с Хосоком возвращаются в гостиную, собираясь уезжать. Сынвон вновь сидит на кресле, закинув ногу на ногу и с непроницаемым видом читая что-то в телефоне. Как только он видит детей, тут же убирает его.
— Вы можете остаться в своем доме и поужинать нормально, — спокойно говорит альфа, подняв взгляд на детей. — Никто, вроде как, не запрещал этого.
— Нет, спасибо, — язвительно отвечает Хосок. — Кусок в горло тут не полезет.
— Я поел, отец, — мягче, чем брат, отзывается Джевон.
Сынвон устало усмехается и трет указательным пальцем переносицу.
— Не изображай заботу, тут посторонних уже нет, — хмыкает Хосок.
— Думай, как тебе угодно, сын, — Сынвон откидывается на спинку кресла и смотрит на своих детей. Разглядывает лицо сначала старшего, такого сурового и твердого, затем младшего — более мягкого и робкого. — Знаю, что у тебя все получилось с Юнги. И тут ты выиграл, Чон Хосок. Джисоб на нервах, так что не подведи. Сердце Юнги — твоя ответственность.
— И где же твое вечное недовольство? — бросает сухой смешок Хосок.
— Сам знаешь, что тут я уже бессилен, — пожимает плечами Сынвон.
— Наконец-то ты пришел к этому осознанию. Встретимся в офисе.
— Не забывайте вовремя есть. Это важно, — говорит Сынвон, как будто только вспомнил, что нужно сказать что-то важное.
— Мы разберемся, — Хосок растягивает губы в фальшивой улыбке и, взяв брата за руку, тянет за собой к выходу. Джевон смотрит на отца напоследок и, может быть, ему кажется, но видит улыбку на его лице. Точно показалось. Так Сынвон никогда детям своим не улыбался.
Как только они уходят, Сынвон разворачивает телефон, лежавший все это время на колене, экраном к себе, и продолжает сверлить его взглядом. Улыбка медленно покидает его лицо.
— Что-то странное с ним, — задумчиво говорит Джевон уже в машине Хосока. — Раньше возле него свободно вздохнуть нельзя было, а сейчас...
— Он сильно сдал из-за возвращения Тэхена, — Хосок опускает окно и вытаскивает руку наружу, другой держа руль. — Понял, что его сила не абсолютная. Пусть спустится с небес на землю.
— Я пока не решил, хорошо это или плохо, что он уже не такой противный, как раньше, — устало усмехается Джевон, уложив голову на спинке сиденья и глядя в окно. — Самое главное, что нас с тобой он больше не тиранит.
— Я на себя злюсь, надо было сразу с ним разбираться, и мы бы раньше выдохнули, — Хосок поглядывает на брата и хмурится. — Что с тобой, кнопка? Из-за него расстроился?
— Нет, — Джевон вздыхает и поворачивает голову к альфе, смотрит своими щенячьими глазами, уже заранее заставляя Хосока смягчиться перед тем, что собирается сказать дальше. — Есть кое-что, о чем я не говорил раньше, и я не знаю, почему, наверное, боялся, но это никак не выходит у меня из головы.
— О чем речь? — Хосок чуть замедляет ход и каждую секунду посматривает на брата в ожидании объяснений.
— В день, когда мы чуть не подорвались в твоей машине, мне пришло сообщение с неизвестного номера, — Джевон поворачивается к Хосоку и достает телефон. — Вот.
Джевон открывает сообщение и подносит телефон экраном к брату. Нахмурившись, Хосок быстро читает одно предложение и отворачивается к дороге. Джевон молчит, наблюдает за тем, как брат заметно напрягается, стискивает челюсти, а взгляд его тяжелеет.
— Молчать так долго об этом было паршивой идеей, кнопка, — говорит альфа после недолгой и напряженной паузы. — Это зацепка. Чертовски важная зацепка.
«Не дай брату сесть в его машину»
🩸
Чимину больно смотреть на брата. Хоть он и осознает, что Джин не смертельно больной, у него в принципе нет болезней, но то, что с ним происходит из-за отказа от наркотиков, выглядит не самым лучшим образом. Это временно, ведь вслед за полным освобождением от зависимости придет здоровая и полная жизнь, как было раньше. И все равно то, что сейчас Чимин видит перед собой, вызывает ком в горле. Джин находится под наблюдением, порой хоть и с принуждениями, но принимает лекарства, но состояние его практически не улучшается. Альфа выглядит так, словно увядает, теряя жизненные оттенки в глазах, где застыла глубочайшая тоска. Если перед родителями альфа еще пытается выглядеть так, словно уверенно держится на плаву, то перед Чимином, который лучше всех понимает его состояние, Джин не мучает себя, растрачиваясь на притворство. Но и от этого не лучше. Чимин делает все, что в его силах, даже ночует порой у брата, пытается во что-нибудь вовлечь, будь то обычный просмотр кино. Джину ничего не интересно. Он курит, часами смотрит на город через окно, или выйдя на балкон, и в разговорах с братом принимает позицию слушателя. Это все совершенно не похоже на того Джина, которого знают все. Зависимость съела его, а лечение протекает тяжело.
Его не оставляют и галлюцинации.
Джин говорит, что Тэгюн ночью сидел рядом и гладил его по волосам, говорит, что видел его силуэт у окна, утверждает, что тот ему звонил и звал. И на это все Чимин только вздыхает. Джин сам знает, что бредит, но в его лишившихся цвета глазах при упоминании омеги живой блеск появляется, а там дальше надежда, которой он боится давать шанс.
Сегодня Чимин приезжает к брату в спешке, нарушая все дорожные правила. Охрана доложила ему, что Джин в стадии агрессии и не может остыть.
Чимин влетает в пентхаус и на секунду застывает, видя уже знакомый хаос, в который превратил дом брат. Сам альфа обнаруживается на кухне. Он отчаянно роется в шкафчиках в поисках хоть капли спиртного, потому что оставаться в трезвом уме слишком тяжело. Никотин расслабляет, но не уносит, оставляет одного в этом мире, где стало так пусто, что невыносимо. Некуда спрятаться, некуда сбежать. Эта пустота практически сжирает.
— Джин-и, — зовет брата Чимин, вошедший на кухню. — Что ты делаешь?
— Ищу что-нибудь, что атрофирует мой мозг хотя бы на время, — перестав раздраженно перебирать содержимое шкафчика, Джин встает на ноги и поворачивается к брату. — Снотворное не помогает. Я не могу спать. У меня голова взрывается, — говорит он, стиснув челюсти и сжав свои волосы в кулаках. Чимин храбрится в очередной раз и делает к брату шаг.
— Я скажу, чтобы тебе назначили другое снотворное. Сейчас тебе нужно остыть...
— Я устал уже! — орет брат и громко хлопает дверцей шкафчика. Чимин вздрагивает и смотрит на Джина с мольбой, хоть и знает, что сейчас альфу ничто не успокоит. — Мне надоело все, Чимин! Надоело, что я как больной, надоел этот вечный шум в голове. Мысли о том, кому я не сдался, гудят и гудят. Не выходит...
— Эй, эй, — Чимин подходит к брату и берет его лицо в ладони, заставляя бегающий взгляд сконцентрироваться на нем. — Я понимаю, как тебе тяжело, но нужно еще немного потерпеть, Джин-и. Легко не бывает, но я с тобой, я рядом, чтобы помочь тебе справиться с этим, — омега гладит альфу по щеке большим пальцем и тише спрашивает, собравшись с духом: — Если тебе трудно здесь находиться, то, может, попробуем продолжить лечение в клинике?
И это было ошибкой.
Джин округляет вспыхнувшие яростью глаза и нервно скидывает с себя руки брата.
— Какая клиника? — рычит он, не веря тому, что услышал. — Я говорю, что меня тошнит от того, в каком я состоянии, а ты мне о клинике? — Джин нервно смеется и, оттолкнув брата, выходит из кухни. Чимин жмурится, слыша, как шаги брата сопровождаются чем-то падающим и разбивающимся.
Он знал, что реакция будет именно такой, и так уже долго тянул, хотя и родители, и врач говорили, что нужно предпринимать серьезные меры, если лечение на дому не помогает Джину. Момент Чимин выбрал не самый удачный.
— Послушай, Джин, — Чимин собирается с духом и вылетает за братом. — Ты сам себя видишь и понимаешь, что особого прогресса нет. Ты хочешь, чтобы это поскорее закончилось, так почему не позволяешь себе помочь? Там будет лучше!
— Еще смирительную рубашку на меня напяльте! — орет альфа, снеся со столика у дивана все, что там стояло. Чимин снова шумно выдыхает, на секунду прикрывает глаза и желает удачи прислуге, которой потом придется с этим всем разбираться.
— Будешь так себя вести, придется напялить! — повышает голос Чимин. — Ты все делаешь для того, чтобы мы к этому прибегли, — вдруг шмыгает носом омега, разрываясь от обиды на судьбу, которая подвела брата к такому испытанию.
— Я ухожу отсюда, — сдержанно отвечает Джин, чуть остыв. — Сам себе помогу, — он отворачивается от готового расплакаться брата и идет к выходу, прихватив с собой куртку и ключи от машины, за руль которой он, кажется, вечность не садился.
— Куда ты собрался?! — в панике срывается за альфой Чимин и вдруг встает как вкопанный, замерев в проеме между коридором и гостиной.
Джин, не успевший открыть дверь, верит своим глазам. Уже верит. Пройдя через столько галлюцинаций, он привык видеть любимое лицо, которое, в отличие от настоящего, не смотрит на него с разочарованием. Омега, стоящий перед ним в дверях, смотрит взволнованно, перепуганно и удивленно одновременно. Без ненависти, без разочарования и упрека.
— Я снова его вижу, — хрипло говорит Джин, не отводя взгляда от блестящих глаз Тэгюна, но обращаясь к Чимину, что застыл позади.
— Я тоже, — отвечает брат, никак не ожидавший, что такое может произойти. У них с Джином не может быть одна иллюзия на двоих.
— Сокджин... — сглотнув ком в горле, наконец открывает рот Тэгюн, у которого все внутри встрепенулось от альфы, который спустя долгое время находится так близко и снова окутывает своим ароматом.
Омега и сам не понимает, отчего такие сумасшедшие реакции: колени дрожат, плакать хочется, хоть на Тэгюна это и не похоже. А еще хочется прижаться, утонуть в его объятиях, отдать ему тепла, которого и у самого скудные остатки. Как же сильно он лгал себе, как яростно прятал от самого себя правду, а сейчас та обрушилась на него лавиной, захлестнула с головой. Вот он стоит, хоть и не лучшим образом выглядит, но живой и совершенно трезвый. Никаких улыбок, одна огромная яма боли в глазах. И там, если приглядеться, зарождается новый вздох, который готов вот-вот принести облегчение.
Ни одна иллюзия не могла назвать его «Сокджин». Перед Джином стоит самый настоящий Тэгюн. Омега, в ком все его существо отчаянно нуждалось. Медленный прогресс, о котором только что еще говорил Чимин, вдруг стал набирать обороты.
Его омега пришел.
Чимин, понимая, что его присутствие здесь сейчас лишнее, тихонько отходит назад и скрывается из виду, все еще пребывая в растерянности.
— Я... — пока Джин смотрит на него как на восьмое чудо света, Тэгюн набирается смелости и говорит то, что нужно было сказать сразу. — Я оказался слабым, Джин. Испугался слова «зависимость», но если бы я не был зависим сам, не пришел бы сейчас к тебе. Только нужна тебе сейчас еще моя поддержка...
— Ты нужен мне весь, Тэ, — Джин подходит ближе к омеге, а тот поджал плечи, мнется, стоя в дверях, а на глазах его готовы появиться первые капельки слез.
Альфа не в силах говорить, его переполняет любовь, в один миг грубо вытолкнувшая из него агрессию. Не хочется уже взрываться, не хочется кричать и проклинать весь этот мир, в котором Джин остался без Тэгюна. Это больше не так. Он близко, он абсолютно реален и так чертовски красив. Джин утягивает его в свои объятия, хочет всего окутать, но рук не хватит, чтобы всего охватить, поэтому он водит ладонями по спине омеги, зарывается в волосы, гладит затылок, вдыхает его тонкий аромат и вместе с ним глоток свежего воздуха.
Тэгюн не сопротивляется тому, о чем так грезил, никогда и никому не признаваясь. Он утыкается носом в шею Джина, зажмурив глаза, прижав ладони к его груди, под которой чувствуется чаще забившееся сердце, нашедшее свое родное.
Они ничего не говорят, стоят так словно бесконечность. Жизнь вернулась в нужное русло, два разошедшихся потока соединила вновь. Как будто жизненно важный орган на место вернули. В этом случае — сердце.
Второе дыхание, новая жизнь, тронувшийся вперед на скорости прогресс.
— Вы хоть зайдите, — не может не вмешаться Чимин, которого распирает так, что пищать хочется.
Он знал, что именно это и нужно брату. Ему нужна была его частичка. Как бы хорошо ни протекало его лечение, ему не хватало главного лекарства, и оно само к нему пришло.
— Чимин, — Тэгюн неохотно отлипает от Джина, который теперь кроме него ничего вокруг не видит и забывает даже про брата. — Прости...
— Да за что? — на губах Чимина расцветает теплая улыбка. Пусть сначала он относился к Тэгюну не очень хорошо, был убежден, что такой омега не пара его брату, но сейчас убедился, что именно Тэгюн — тот, кто необходим Джину. Кто делает его лучше и сильнее. — Проходи, не нужно там стоять. Правда, у твоего парня тут немного бардак...
— Я натворил дел, — виновато улыбается Джин, глянув на брата, а тот столбенеет на секунду, ведь то, как альфа выглядит сейчас, кардинально отличается от того, что было еще недавно. — Но больше не буду, — Джин берет Тэгюна за руку, целует ее осторожно, согревая в своей, и ведет за собой в гостиную.
— Тебе было так плохо... — Тэгюн в шоке осматривает перевернутый дом и еще больше себя ненавидит.
— Это неважно, Тэ, главное то, что ты ко мне пришел.
— Я шел долго, — кусает губу Тэгюн, с болью посмотрев на Джина.
— Ты наказал меня и сделал правильно, — Джин берет его лицо в ладони, не выдерживает, не обращает внимание на брата и целует самые мягкие и нежные губы. Тэгюн охотно отвечает, цепляется за ткань черной футболки на груди альфы, подтягивается, чуть приподнявшись на носочках, а Чимин, смотря на них, с облегчением выдыхает и уходит на кухню, заказав бутылку шампанского. Сегодня можно.
— Я был жесток, — шепчет в губы альфы Тэгюн, обвив руками его шею. — Не дал тебе шанс, не поверил.
— Я и сам себе не поверил бы, — улыбается уголками губ Джин и указательным пальцем поправляет челку Тэгюна, заглядывая в его красивые большие глаза. — Но кое-что еще есть у меня в планах.
— Что? — поднимает брови Тэгюн в любопытстве.
— Твое счастье со мной, — Джин улыбается шире, и сам уже забыл, когда в последний раз улыбался по-настоящему, но солнце вновь на горизонте, и жизнь наконец засияла.
🩸
Джин, Тэгюн и Чимин выходят на балкон и решают организовать там мини праздник в честь воссоединения, пока экстренно вызванная прислуга убирает внутри. Джин делает только глоток шампанского, не желая нарушать лечение. Ему теперь есть, для чего стараться еще сильнее. Тэгюн пошел к нему навстречу, дал шанс, вложил свою руку в его и доверился. Джин ни за что на свете не предаст это доверие. Омеги и не наседают, понимая, что ему нельзя сейчас пить. Они общаются между собой, на удивление, найдя общий язык, а Джин любуется и не нарадуется, убеждаясь, что никогда не был так счастлив, как сейчас.
— У тебя есть вкус, я этого отрицать не могу, — усмехается Чимин, откинувшись на плетеный стул. — По-секрету, я всегда это знал, но из вредности молчал.
— Приятно знать, — улыбается уголками губ Тэгюн.
— Теперь я буду ждать твой отзыв о своей коллекции, Тэгюн, — подмигивает Чимин.
— Ну все, меня не существует, — посмеивается Джин. — Пойду принесу вам еще фруктов, — он поднимается со стула и, мягко проведя ладонью по плечу Тэгюна, идет внутрь.
Тэгюн тут же меняется в лице.
— Чимин, через что он проходит? — спрашивает он негромко. Его этот вопрос измучил.
— Ровно до момента твоего появления сейчас это было тяжело, — вздыхает Чимин, положив локти на столик и сцепив пальцы вместе. — Сначала он был против лечения, затем, поняв, что сам не справится, согласился, но это мало помогало, только я не сразу понял, в чем причина. Ему нужен был ты. Просто ты в его жизни, — Чимин тоскливо улыбается. — В своих нередких галлюцинациях он видел тебя, всегда об этом говорил мне, но я не понимал, что все так плохо из-за того, что у него горе. Ему плевать на наркотики, плевать на то, как тяжело без них. Тяжелее ему было без тебя, Тэгюн.
Тэгюн опускает взгляд, жует губу и сдерживает слезы уже в который раз. Так непривычно, ведь он не часто их себе позволяет.
— Я не верил ему, — медленно говорит Тэгюн, чтобы голос не дрожал. — Думал, он слишком легкомысленный, что важнее наркотиков ему нет никого. А он... — Тэгюн поднимает взгляд на Чимина. — Он боролся. Он был уверен, что справится, и шел к этому.
— С трудом, но так и есть, — кивает Чимин. — Он готов был сдаться и боялся упасть в отчаяние, но ты... Боже, ты сделал выбор так вовремя. Он разнес дом до того, как ты пришел. Стоило увидеть тебя, как у него жизнь заиграла. Это удивительно, что любовь творит с нами.
— Я даже Тэхену этого не скажу, но я сходил с ума. Медленно, но верно. Страх за него, тоска по нему, эта невыносимая тяга...
— От силы притяжения никуда не деться, — услышав последнее сказанное Тэгюном, говорит вернувшийся с тарелкой фруктов Джин.
— Ты уже говорил так прежде, — мягко улыбается Тэгюн. — Она мощнее всего существующего.
— И ты это помнишь, — Джин целует Тэгюна в щеку и садится рядом. — На чем мы остановились?
— На том, что мне пора идти, — мило улыбается Чимин и встает. — Думаю, я тут больше не нужен, а ты, дорогой мой братик, в очень надежных руках, — омега подмигивает Тэгюну и обнимает брата со спины, шепнув ему: — Не вздумай его обижать.
— Никогда, — одними губами говорит Джин.
— Точно не хочешь остаться? — спрашивает Тэгюн.
— Точно, — кивает Чимин. — Планы поменялись, так что я схожу на свидание со своим альфой.
— Будь осторожен, — напоминает брату Джин.
— Почему? — не понимает Тэгюн. — Он же просто на свидание идет...
— Потому что его альфа, — Джин морщится на последнем слове, — киллер, который собирался его...
— Замолкни, братик, — Чимин прижимает ладонь ко рту Джина. — Я потом расскажу, но волноваться не о чем, — говорит он Тэгюну и, убрав ладонь, идет в дом. — Пока, голубки, — машет он рукой напоследок.
— Надеюсь, он действительно в порядке, — слабо улыбается Чимину вслед омега.
— Пока он счастлив, я спокоен. А теперь спокоен вдвойне, — Джин проводит большим пальцем по щеке Тэгюна. — Все еще не верю.
— Придется поверить, я не денусь никуда, — Тэгюн накрывает его ладонь своей.
А дальше — долгожданный покой. Тэгюн игнорирует звонки, ни на миг не отвлекается от своего альфы, даже если там что-то важное по работе. Он забывает о внешнем мире и всего себя посвящает ему. Они много говорят, Тэгюн рассказывает о том, как он был все время после расставания, но не озвучивает деталь о своем здоровье, решив, что если лучше не станет, он скажет об этом Джину позже, когда полегчает тому. Джин же рассказывает о своих днях, о том, как протекает лечение, а у Тэгюна сердце ноет. Альфа видит вину в его глазах, ярко и искренне улыбается и долго целует, уверяя, что его вины нет. Вся она целиком лишь на нем, который в один момент погряз. Но теперь все в прошлом.
Джин и не верил, что когда-то его спальня вновь заполнится ароматом любимого омеги. Они лежат в постели в обнимку, перекидываясь ленивыми фразами, тихонько смеются и целуются. Когда наступает нужное время, Тэгюн приносит альфе таблетки, о которых успел сказать Чимин, и вновь оказывается в любимых руках.
— Вместе мы справимся? — спрашивает Тэгюн, массируя пальцами кожу головы альфы, лежащей на его животе.
— Без сомнений, — уверенно отвечает Джин, поднимает голову, подтягивается выше и прижимает Тэгюна к себе. Так ему спать будет слаще всего, и никакие снотворные рядом не встанут. — Спасибо тебе, мое спасение, — шепчет он, коснувшись губ омеги своими. Тэгюн улыбается и мягко целует.
Сегодня Тэгюн спас двоих — своего альфу и себя.
🩸
Сынвон барабанит пальцами по гладкой поверхности стола, покачиваясь в кресле и задумчиво смотря в одну точку. Недавно он приехал из офиса, и вместо того, чтобы поужинать и немного расслабиться со стаканом виски, сразу же пошел в кабинет, где сидит уже около часа, периодически проверяя телефон и новости на открытом экране ноутбука. Поручает Хосоку пару дел на завтрашний день, убирает телефон в сторону и ждет. Он знает, что оно рядом, что скоро настигнет его, и сопротивляться уже не выйдет. Не ускользнуть, не умыть руки и не остаться в стороне, как он привык делать все эти годы, являясь серым кардиналом красного города и верша дела в тени. В этот раз точно нет. Врага он недооценил.
План нарушился.
В какой-то момент раздумья Сынвона нарушает вошедший альфа из охраны.
— К вам пришли, господин.
Сынвон коротко кивает.
— Пусть зайдут.
Мужчина скрывается за дверью, а через пару секунд в кабинет входит Ким Тэхен. На губах расслабленная улыбка. Черный костюм-тройка, блестящие в приглушенном свете туфли, идеально уложенные волосы. Почти такой же, как двадцать лет назад. Такой же могущественный и безупречный.
— Как я рад видеть тебя, Сынвон, — Тэхен становится в центре кабинета, сунув руки в карманы брюк. — Приятно, что ты не меняешься и все так же стойко принимаешь удары судьбы.
— Умею признавать ошибки, — спокойно отвечает Сынвон. — Всегда умел.
— За это я уважаю тебя. Но поступок не самый разумный, согласись.
— Да, я поступил гнусно, — соглашается альфа. — Подстать тому, кто хотел смерти моих детей, — Сынвон приподнимает бровь.
Тэхен смотрит на него удивленно, как будто не ожидал такого ответа. Его губы растягиваются в улыбке, полной тоски и сожаления.
— Рассказать тебе кое-что интересное? — спрашивает он, приподняв одну бровь.
— Будь добр.
— Мы с тобой всегда хотели только одного — процветания нашего города, — начинает альфа и ленивым шагом обходит кабинет, разглядывая полки с разными статуэтками и книги. — Но еще были люди, которые вставали на нашем пути и мешали, делали все в своих личных интересах, наплевав на то, что их интересы могут расходиться с интересами народа. Они есть и сейчас, и ты, вероятно, в эту секунду поднимешь в памяти их лица, потому что слишком очевидно, — Тэхен оглядывается на молчаливо и напряженно слушающего Сынвона. — Сейчас они действуют так виртуозно, что их даже провозгласили надеждой народа, — усмехается Тэхен. — Всех тех людей, которых ты собрал тогда у себя в загородном доме. И какую же силу они имеют? На что готовы ради города? Главное, на что они готовы ради своих семей? Забегая вперед, скажу, что ты даже не был в этом списке аморальных уродов. Несмотря на твою холодную отчужденность, семья тебе дорога, и это похвально. Уверен, сейчас ты действовал именно в ее интересах.
— Ближе к делу, Тэхен, — теряет терпение Сынвон.
— Трое погибших детей — трое проколовшихся отцов, — Тэхен поворачивается к Сынвону. — Даже четверо. Одному повезло выкарабкаться, и я даже не знаю, хорошо ли это для него или плохо, ведь за его спиной всегда будет стоять его отец. Тот, кто из-за своей жадности был готов смотреть на то, как его дитя прощается с жизнью.
— Тэхен... — Сынвон очевидно начинает нервничать. Рука его крепко цепляется за ручку кресла. Тэхен усмехается.
— Весь город был в ужасе из-за покушений. Сначала все подозревали друг друга, а когда жертв таких случаев стало больше, вы все собрались для поиска общего врага. И вот, что я скажу тебе, — Тэхен подходит к столу альфы и говорит тише: — Это действительно был я. Я приложил руку к их смерти, и мне никогда от этого не отмыться.
— Как... — Сынвон теряет дар речи. Он предполагал, изначально подозревал Тэхена, когда тот только вернулся, но слышать сейчас подтверждение неожиданно.
— Я давал выбор, Сынвон. Видит Бог, я не хотел к такому прибегать и был уверен, что не придется, — Тэхен обходит стол и становится у окна позади Сынвона. — Всех, кого я считал источником разложения нашего общества, я хотел убрать мирно. Передавал через свои источники, не называя имени, одно простое условие: пусть покинут свои посты добровольно, или пострадает их будущее — их дети. Четверо выбрали свое влияние, которое не будет иметь никакой ценности на том свете. Ты понимаешь? — сухо усмехается альфа. — Насколько же они прогнили, что предпочли сохранить свои кресла в этих огромных и внушающих важность кабинетах, предав своих детей.
— Но мои дети...
— В день рождения Наля я отправил твоему младшему сыну сообщение с предупреждением не садиться им двоим в заминированный автомобиль Хосока, — Сынвон поднимается с кресла и встает позади Тэхена, сверля его затылок тяжелым взглядом. — Им смерти я не желал, как не собирался избавляться и от тебя, это была видимость, — Тэхен поворачивается лицом к Сынвону. — Тебе плевать на все, что ты имеешь, главное, чтобы твои сыновья были в порядке. Но четверым людям, имеющим власть в красном городе, деньги оказались важнее, и они сотворили то, о чем будут жалеть до конца своих дней — промолчали. Но уже поздно. Руки у них в крови их детей так же, как и мои.
— А что насчет твоих детей? Почему ты на них покушался? — спрашивает Сынвон, пытающийся переварить все услышанное.
— Ровно та же ситуация, что и с твоими, — пожимает плечами Тэхен. — Чтобы отвести подозрения. Это же касается и детей Хенбина и Джисоба.
— Получается, все мы по твоей теории чисты, — бесцветно усмехается Сынвон. — Я, Джисоб и Хенбин.
— Вы не подвели, — улыбается Тэхен. — И я горжусь этим. А от грязи мы скоро избавимся. Скоро в эфир выйдет репортаж о страшном грехе, совершенном отцами тех детей, которые были убиты. С именами и лицами подробно. А дальше дело за полицией.
— Это безумие... — Сынвон качает головой. Взгляд его бегает, в голове не укладывается. — Ты поступил чудовищно, Тэхен.
— Я до конца был уверен, что никто из них не станет думать и секунды, если выбор встанет между родным ребенком и креслом. Я обнажил гниль. Может быть, слишком жестоким образом, но я перестал уметь по-другому. После всего, что со мной случилось, моя ненависть к этому городу встала в один ряд с любовью к нему же, — Тэхен поворачивает голову к окну и грустно улыбается. — Я хочу сделать его лучше, чем он был в мое время и без меня. Для наших детей, для их будущего.
— Я тоже гниль, — пустым взглядом смотря куда-то за окно, как и Тэхен, произносит Сынвон так, словно сам себе приговор вынес.
— Я мешаю тебе, — утверждает Тэхен. — Ты хотел избавиться от того, кого считал опасностью, но чуть не убил того, кто никакого отношения к этому не имеет. Того, кто честно защищает этот город и моего младшего сына. На это, увы, глаза не закроют, — сочувственно улыбается альфа. — Ты не гниль, а может быть, другого рода. Как и я. И я свое наказание тоже получу. Но, надеюсь, до этого момента время сделать город лучше у меня еще будет.
Сынвон хочет что-то ответить, но в кабинет входят Чонгук и Рики. Мужчины поворачиваются к ним. Сынвон знает, что это конец. Он был к этому готов, но с новой правдой растерялся, забыл о своем грехе, и сейчас смотрит в черные с алым отблеском на дне зрачков глаза и понимает, что был в шаге от совершения страшного преступления. Справедливо, что за ним пришел именно детектив Чон.
— Господин Чон, вы арестованы за посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа, — говорит Чонгук непроницаемым голосом, смотря Сынвону в глаза. — Ваше преступление тянет на пожизненное, но приговор вам вынесут в суде.
Сынвон не сопротивляется, когда его заковывают в наручники. Он молча и гордо принимает свою участь, а Тэхен стоит в стороне и наблюдает, не особо радуясь тому, что когда-то ближайший друг нашел такой конец. И это действительно так, ведь срок его заключения хоть еще и не известен, но Тэхен знает, что меньше десятка лет сидеть Сынвону не повезет.
— Кто сделал это со мной двадцать лет назад? — спрашивает Тэхен, попросив у полицейских минуту и подойдя к Сынвону. — Пока не узнаю, дышать свободно не смогу, Сынвон.
— И я уже говорил, где тебе стоит искать.
— Тебя за многое можно уважать. И за то, как ты железно хранишь тайны, особенно, — усмехается Тэхен. — Береги себя там. Я позабочусь о твоих детях так, как только смогу. А потом, может, и сам к тебе присоединюсь, — Тэхен кидает взгляд на Чонгука. — Время покажет, к чему мы все в итоге придем. Только оно все знает.
— Вот и посмотрим, — кивает Сынвон.
Его выводят из кабинета, а Тэхен опускается в его кресло и закуривает.
— Стойте! — Хосок вылетает из тормознувшего у входа в дом астон мартина и большими шагами идет к Рики и Чонгуку, выводящим его отца в наручниках.
— Не долго, — предупреждает Чонгук, и они с Рики отходят в сторону.
— Не знаю, жаль ли мне, — говорит Хосок, опустив взгляд на закованные руки отца. — Джевону точно будет. Каким бы ты уродом ни был, он всегда в тебе надеялся увидеть хоть что-то хорошее.
— Я знаю это, — Сынвон отводит взгляд в сторону и поджимает чуть губы.
— Он тебя посадил. Твой давний дружок. А ты за папу так и не отомстил.
— Мстить за того, кому это не нужно было, бессмысленно. Он наверняка был счастлив, что умер от руки того, кого любил больше всего на свете, — тусклым голосом говорит Сынвон. — Моя месть Джинину не нужна.
— Ты попытался, но не тем путем пошел, поэтому заслужил это, — Хосок кивает подбородком на наручники. — Как минимум, за нас с Джевоном.
Сынвон коротко кивает, а в глаза сыну так и не может посмотреть. Он вспоминает тот день, когда подумал, что лишился своих детей. Тех, кто в нем нуждался больше всего. Тех, в ком он сам нуждался больше всего. Сейчас он снова теряет, но уже себя для них, и тут уже не ложная тревога. Битва проиграна. Только пусть дети будут счастливы. Жаль, о таких простых вещах поздно думается. Сынвон каждый день в заточении об этом будет размышлять.
— Береги брата и себя, Чон Хосок. Вокруг много акул, будь сильнее. Я этому тебя всегда учил.
— И не позориться? — усмехается младший.
— И не позориться, — подтверждает Сынвон, на губах мимолетное подобие улыбки.
— Всю жизнь я питал к тебе ненависть, а теперь только жалость.
— Не жалей меня, — качает головой Сынвон. — Отвратительное чувство. Лучше продолжай ненавидеть.
— Мы еще встретимся, отец. Не раз, — Хосок касается плеча мужчины и чуть сжимает его. — О тебе не забыть, как бы мы ни хотели.
— И на том спасибо, сын.
Хосок наблюдает за тем, как отца сажают в полицейскую машину, и как она выезжает со двора, оставляя после себя пустоту. Этот дом опустел, хоть и был ненавистен, но все равно отдаленно важен. Здесь было светло только моментами, в основном лишь мрачно и тоскливо, но Хосок всегда знал, что за спиной отец. Пусть он и враг, но больший враг для тех, кто был угрозой его детям.
И на том спасибо, Чон Сынвон.
🩸
Этой ночью снится другое. Все то же кладбище и все тот же гроб, от вида которого у Элона даже во сне случается истерика. Меняется деталь. Сынвон больше не подходит, не нависает над гробом, не сверлит пустым взглядом и не стреляет. Вместо него несколько людей, чьих лиц Элон не знает, и от этого он в большей панике. Он просыпается с застрявшим в горле криком и сразу же прижимает к губам ладонь, боясь разбудить рядом спящего Тэхена, который и так все ночи кошмаров своего мужа с ним потом проводит без сна. На часах почти пять утра, до пробуждения не так много времени, поэтому Элон, который и в этот раз больше не уснет, спускается на кухню, достает из шкафчика бокал и открывает вино. Пусть раннее утро, плевать. Это куда лучше, чем нарушать сон любимого снова.
Элон выходит на задний двор с бокалом, надев поверх пижамной кофты свитер. Он встречает новый день, разбавляющий алую ночь светом пробуждающегося солнца, со слезами на глазах, не зная, откуда эти слезы берут причину. Всего лишь кошмары, и Элон не перестает себе об этом повторять, и все равно отчего-то испытывает страх и непередаваемую боль. Как долго это будет продолжаться, омега и представлять не хочет, но уже подумывает сходить к специалисту, если даже тепло рядом находящегося мужа не может отогнать страшные картинки, всплывающие в голове глубокими ночами. Как доказать своему же сознанию, что весь этот кошмар в прошлом? Что сейчас наступило самое лучшее время в жизни Элона. Он долго недоумевает, но тут же себя встряхивает, грустно улыбается и вспоминает то, во что верит, но не хотел бы.
Баланс плохого и хорошего не должен быть нарушен.