Автор: Му Су Ли
Информация:
Эта дополнительная глава представляет собой новый контент из ~8 тысяч слов, написанный Му Су Ли для публикации упрощенного китайского печатного романа.
Что касается обычных людей, то лучший способ умереть — это умереть от старости в собственной постели, без болезней и боли. Если прожито достаточно лет, это можно было бы даже назвать «радостным уходом».
В городах и деревнях часто говорят, что если человек достиг своего времени, его собственное сердце обязательно узнает об этом. Помимо этого, есть другой тип людей, которые будут особенно чувствительны к таким вещам. Такие люди от природы духовно одарены и тайно живут среди улиц, часто совершая гадания и подавляя хаос.
Например, Лу Няньци. Вскоре после того, как Шито Чжану исполнилось 88 лет, у Лу Няньци было предчувствие, и он отправился навестить семью Чжан.
Он привык говорить прямо и не научился быть тактичным. Однако, увидев своего заметно постаревшего старого друга, лежащего, закутавшись в одеяла, в мягкой постели, он все же попытался сказать любезное предложение: — Ты... твоя бдительность в эти дни неплохая.
Шито Чжан расплылся в улыбке.
— Я стар. По правде говоря, на этот раз я действительно стар. Желтая земля уже укрыла меня до этого места.
Его голос не имел силы прошлых лет и был довольно мягким и слабым. Его движения также были медленными. Закончив говорить, он поднес палец к глазам и описательно провел черту.
— Скоро он покроет мою голову.
— Это не обязательно так, — сказал Лу Няньци.
Шито Чжан усмехнулся: — Как это не так? Если бы это было не так, ты бы прибежал ко мне? В конце концов, разве мы не видели друг друга несколько дней назад на банкете в честь дня рождения?
Лу Няньци сказал:
— Я проходил здесь по дороге, поэтому я пришел навестить.
Шито Чжан ответил: — Лжец.
Лу Няньци, "..."
Шито Чжан сказал: — Ты не можешь скрыть это от меня. Я уже знаю.
На его лице не было сожаления. Он согнул пальцы, чтобы сосчитать:
— С древних времен все говорили, что дожить до 70 лет — редкость, 80 — это… …Что сказал этот ученый на последнем банкете по случаю дня рождения? изречения ученых…
— Старость, — сказал Лу Няньци.
Шито Чжан неоднократно кивал. — Правильно! В годах, 80 лет должны быть в годах. Я даже прожил еще восемь лет после этого. Не считая этой улицы Хугуа, даже во всем округе Волонг такое долголетие можно пересчитать по пальцам рука. Это достаточно впечатляет.
Это было правдой.
Шито Чжан несколько раз рассмеялся, пока говорил, затем покачал головой и вздохнул.
— Однако на самом деле… 88 лет. Это действительно ослепительно.
Теперь, когда разговор дошел до этого момента, у Лу Няньци не было возможности скрыть это. В конце концов, у него было предчувствие, что дни Шито Чжана остались недолгими, и он пришел навестить его.
Он спросил Шито Чжана: — Тогда у тебя еще есть нерешенные дела или слова, которые ты еще не сказал?
Шито Чжан махнул рукой. — Когда ты достигаешь моего возраста, ты не можешь делать ничего, кроме как смотреть на небо и думать только о таких вещах. Слова, которые я хотел сказать, были давно сказаны, и за эти два года я видел людей, которых я хочу снова увидеть несколько раз.
— Кстати, о нерешенных делах… – Шито Чжан замолчал, словно погрузившись в воспоминания.
Но он был слишком стар — морщины на его веках впали вниз. На первый взгляд казалось, что он заснул, говоря наполовину.
Лу Няньци долгое время наблюдал за ним, и заметил что он не двигался, и был несколько встревожен. Он закатал рукава и протянул палец, чтобы проверить дыхание своего старого друга, но Шито Чжан отшвырнул в сторону.
— Хотя время и день скоро наступят, это не так быстро, — проворчал Шито Чжан.
Лу Няньци сказал: — ... Тогда ты не должен медлить.
Было бы достаточно странно кого-то напугать.
— Мне уже 88. Я могу переродиться? Я как раз думал об этом, о чем сожалею.
Лу Няньци спросил: — Ты действительно о чем-то сожалеешь?
— Да, — вздохнул Шито Чжан. — В том году я намеревался вырезать для них две статуэтки из нефрита хорошего качества.
Для такого ремесленника, как он, всегда было что-то особенное, так как это был самый важный подарок, который он мог сделать.
— Но в то время я был уже довольно стар. При вырезании больших форм я не мог использовать всю свою силу. Если бы я вырезал плохо, это смутило бы этих великих людей. Мастер еще разумен, но с характером того Древнего...
Шито Чжан покачал головой и улыбнулся. — В любом случае, попробовав несколько раз, я вырезал счастливый нефрит
— О, я помню этот нефрит, — сказал Лу Няньци. — Мастер подарил его им на свое 60-летие.
— В то время я подумал, что это тоже хороший повод, — сказал Шито Чжан. — Размышляя об этом за эти несколько лет, я все еще чувствовал сожаление. Почему я вырезал счастливый нефрит? Разве вырезание двух восьмифутовых божественных статуй не было бы гораздо более подходящим и позволило бы мне лучше показать свое мастерство?
Лу Няньци спокойно сказал:
— Тогда вырежь их.
— ...Что я могу вырезать, если я даже не могу держать свой разделочный нож! — проворчал Шито Чжан.
Он всегда был оптимистом.
Не дожидаясь, пока Лу Няньци утешит его, Шито Чжан снова сказал:
— Однако, как можно прожить всю жизнь, не сожалея ни об одном? Неплохо иметь такую вещь в памяти. Кто знает, может быть, в следующей жизни, я мог бы встретиться с этими двумя снова и даже сохранить небольшое судьбоносное знакомство.
Хотя до этой жизни оставалось еще несколько дней, он уже начал беспокоиться о следующей жизни.
Лу Няньци действительно должен был восхищаться этим. Он сказал:
— Давай так посчитаем. Тогда, ты хочешь увидеть их снова? — спросил Лу Няньци, раскладывая деревянные палочки в руке, угадывая текущие путешествия этих двоих. — Они уже должны были направиться на север…
Шито Чжан, однако, махнул рукой и сказал: — Их не следует беспокоить.
Именно потому, что эти двое были рядом, он часто мог утешать себя тем, что вопросы жизни и смерти не так страшны. После смены времени и места, возможно, в другом я, он мог бы случайно снова встретиться со старыми друзьями. Разве это не похоже на встречу со старыми друзьями из одной деревни? Это было бы счастливой вещью.
А так как это было бы счастьем, то не было бы нужды так огорчаться и огорчаться по этому поводу.
Лу Няньци согласился воздержаться, и поэтому сердце Шито Чжана довольным.
Он ушел из жизни осенью того же года.
Выбрав хороший день с ласковым ветром и тихими облаками, среди сна и грез, он ушел, как лист, падающий и возвращающийся к своим корням.
**********
Десять лет спустя, недалеко от города Цзянчжоу.
Сюаньминь был одет в мантию, белую, как облака и снег. Как только он приземлился на обочине государственной дороги, ведущей в Линьцзянь, цепочка медных монет на его талии начала тихо звенеть.
Он сделал широкий жест двумя пальцами, уже собираясь смахнуть пыль и дым, запятнавшие его одежду. Монах заметил, что его рукав дрожит от нежных движений, а голова черного дракона размером с палец раздвигает ткань и с любопытством вытягивается наружу его рукава.
Кто это мог быть, как не тот Древний по имени Сюэ.
Подобное веревке тело черного дракона даже обвилось вокруг запястья Сюаньмина, вытягивая его шею и голову, как одинокая ветвь, чтобы внимательно оглядеться. Осмотрев окрестности, он пробормотал:
— Ухудшились ли навыки гадания этого отродья Лу Няньци? Он продолжал говорить об этом в течение нескольких дней, просил меня отправиться на юг, говоря, что я смогу встретиться со старым знакомым. ... Где этот старый знакомый? Из всех людей, идущих по этой государственной дороге, ни один не выглядит знакомым.
Когда этот Древний жаловался, он пренебрегал узким полем зрения руки Сюань Миня. Итак, он поднял свой хвост, хлопнул им несколько раз и сказал:
— Подними руку. Я хочу увидеть места подальше от того, что я вижу.
Он подождал мгновение, но не встретил Сюаньмина, поднявшего руку от ожидания. Скорее, то, что пришло, было пальцем, который потер голову.
Сюэ Сянь лениво наслаждался прикосновением, но не передумал, только пробормотал: «Че», а про себя сказал: — Играть со мной средь бела дня… что это за ерунда?
Сюань Минь сказал: — Много путешествующих гражданских лиц. Было бы слишком необычно странно, если бы мои движения были неуклюжими.
Сюэ Сянь задумался и понял, что, двигаясь по дороге, внезапно поднять руку высоко вверх действительно привлечет взгляды окружающих.
Поэтому он решил понизить свое достоинство и сказал:
— Хорошо, тогда ты смотришь вдаль. Есть ли кто-нибудь, кто выглядит знакомым?
— Я не видел знакомого лица.
— Не говори мне, что мы должны пойти еще дальше? — Сюэ Сянь немедленно пожаловался. — Но если мы пойдем дальше на юг, мы скоро войдем в реку. Мне вспоминать о рыбах?
Сюаньминь взглянул на голову, спрятанную в его рукаве. Он уже собирался заговорить, когда услышал, как Древний сказал себе: — Рыбы тоже не смеют говорить со мной.
Сюань Мин, "..."
По крайней мере, он знал себя.
Затем Древний сказал: — Лу Няньци, сопляк, ты смеешь дурачить меня? Ты стал очень смелым.
На самом деле, Лу Няньци действительно был в чем-то виноват. Первоначально он не упомянул в своем послании ни одного «старого знакомого», а только сказал, чтобы он направлялся на юг, где в этой части Линьцзяна все еще сохранились некоторые старые остатки роковых связей. Что касается подробностей местонахождения и того, кто и что это может быть, до момента встречи никто не знал.
Гадания всегда были такими; каждое предложение всегда пропускало по крайней мере три части. Разумно говоря, это тоже был не первый раз, когда они это слышали. Они поймут это лучше, чем кто-либо другой.
К сожалению, этот Древний никогда не был разумным.
Сам он последние два дня был свободен и использовал эти слова как предлог, чтобы вытащить Учителя на улицу, чтобы развеять его скуку. На этот раз, не найдя предполагаемых «остатков старых обреченных связей», он начал сурово обвинять Лу Няньци и даже навесил на него ярлык «одурачивания других».
К счастью, Лу Няньци не было рядом, иначе его вырвало бы много крови, услышав эти слова.
Была уже глубокая зима. В районе Линьцзяна было очень тяжело от влажного воздуха, особенно на этой ветке дороги, ведущей в гору. Ветер, белый и перистый от мороза, чисто пронесся по нему. Еще выше по горной дороге дикие леса все еще были окутаны холодным туманом.
Начнем с того, что это был неподходящий день для выхода, а между тем ответвление непрерывно текло путниками. Прислушиваясь к звуку их речи, они казались простыми людьми с окрестностей. На них были очень толстые куртки, а некоторые даже несли миску в руках, обходя и поднимаясь на гору по трое и по двое, исчезая в тумане.
Сюэ Сяня это заинтересовало. Сейчас его форма была очень неудобной. Поскольку длинное и тонкое тело обвилось вокруг запястья Сюаньминя, даже малейшее движение могло привести к тому, что его обзор был заблокирован соскальзыванием и падением рукава, и ему пришлось бы снова отодвинуть ткань в сторону. Время от времени он мог видеть вперед, время от времени он мог видеть назад.
Это очень обеспокоило Древнего.
Сюаньминь поднял палец и слегка подтолкнул его, тихо спросив:
— Ты хочешь принять человеческий облик?
— Нет. – Шея Сюэ Сяня уже устала от столь частых поворотов. Он чихнул один раз, прежде чем лениво свернуться калачиком вокруг запястья Сюань Миня. — В твоем рукаве так удобно. Мне не надо утомлять ноги, и там тепло.
Он уже ретировался обратно в рукав, но не забыл приказать Сюаньминю: — Быстро иди и спроси, почему они поднимаются на гору с мисками.
Сюаньминь с умеренной силой ущипнул этого надоедливого человека за кончик хвоста, хлопнул его по рукавам и пошел расспрашивать путника по дороге.
Путешественник увидел, что лицо у него красивое и утонченное, осанка необыкновенная, и невольно сделался более сдержанным, не переставая оказывать любезность, все еще держа чашу. Он ответил: — Поднимаемся в храм в горах, чтобы поставить счастливую кашу.
Сюаньминь спросил: — Счастливая овсянка?
Путешественник кивнул головой. — Правильно! Разве мы не в Лаю? Зима в этом году тоже была необычайно холодной, поэтому мы пришли от имени пожилых людей и маленьких детей нашей семьи, чтобы попросить благословения.
У простого народа была поговорка, что если старики и дети смогут пережить зимние холода, то в следующем году они будут физически здоровы и будут жить спокойно. Отсюда и возникло множество шумных праздничных гуляний, таких как зажигание фонарей, связывание веревок, а также походы в различные храмы и монастыри, чтобы спешить, чтобы первыми вознести благовония зимой.
А вот размещение «счастливой каши» для этого региона было впервые.
Сюэ Сянь спокойно и невозмутимо лежал, свернувшись клубочком, на запястье Сюаньминя, отчетливо все слыша, и выпалил:
— Какой храм придумал эту идею? В этом есть какая-то мысль. Как долго будет храниться эта счастливая каша?
Путешественник ответил: — Говорят, его хранят на протяжении всего Лаю.
Только после того, как он ответил, он задним числом издал звук. "Мм?"
Путешественник огляделся налево и направо и, не увидев вокруг никого, почувствовал холодок на голове. Он поспешно сжался в сторону Сюаньминя, спрашивая: — Мастер… вы только что слышали вопрос?
Сюань Мин, — ...... Я слышал.
Говоря это, он поднял другую руку и сунул ее глубоко в рукав, удерживая пальцем чью-то голову.
Путешественник снова вздрогнул. — Мастер, это был звук, когда кто-то фыркнул «че»?
Сюань Мин, "..."
Сюань Мин: «Да».
Горло путешественника теперь было несколько сжато. — В этих глубоких горах и старых лесах тот... тот... кто мог издать этот звук?
Сюань Мин мягко вздохнул: — Я.
Путешественник взглянул на него с лицом, полным ужаса, и поспешно убежал.
Некоторые драконы... хотя их годы тянулись бы на тысячелетия без конца, они все равно использовали бы такие маленькие уловки, чтобы пугать других; они не были удовлетворены даже после того, как сделали это несколько раз, и не устали делать это даже спустя десятилетия.
Сюэ Сянь и Сюаньминь изначально не собирались подниматься на гору. Однако, выслушав слова путников, они передумали и решили подняться и посмотреть своими глазами, у какого бога дороги или бессмертного такое доброе сердце.
Ведь целью этой счастливой каши было «просить благословения»; любой из простых людей с горы мог пойти и попробовать миску. Иногда голодающий беженец мог быть смешан с остальными и, таким образом, мог быть избавлен от нескольких трудностей бедности.
Когда они добрались до вершины горы, они обнаружили, что маленький храм, выходящий окнами на восточную реку, не предназначался для какого-либо бога дорог или бессмертных. На табличке перед дверью храма было несколько слов — храм Доброжелательного Ли.
Этот храм не занимал очень большого места. Он очень напоминал квадратный дворовой дом, так как имел главный зал, в котором размещалась каменная статуя, и два боковых дома, окружавших квадратный двор.
Во дворе росло очень красивое старое дерево. Глядя на его глубокие корни и переплетенные ветви, он, по крайней мере, пережил сотни лет ветров, дождей и времен года. На этом старом дереве было полно висящих красных талисманов. Сюэ Сянь, пользуясь удобством того, что он был спрятан в рукаве, просмотрел несколько и увидел, что большинство из них были талисманами персикового цветка, просящими защиты или судьбы, чтобы принести им любовь, а листья разной длины. Некоторые из старых времен уже стали бледно-розовыми, а некоторые были еще свежими и ярко окрашенными. Если посмотреть вверх, то может показаться, что все дерево увито временами и сезонами человеческого царства.
Горшки, наполненные счастливой кашей, стояли рядом с деревом в тени, выстроенные в ряд, и от них еще пахнуло теплым паром.
Людей, пришедших за благословением, действительно было слишком много, храм сотрясался от толпы. В мгновение ока можно было увидеть дно кастрюли с кашей, и когда она почти опустела, кто-нибудь быстро отодвигал пустую кастрюлю в самый последний момент и переносил свежую горячую кастрюлю.
При таком раскладе, если бы они действительно намеревались разместить кашу до конца Лаю, это было бы довольно дорого. Сюэ Сянь вытянул голову и глубоко задумался, оглядев небольшой храм.
Хранитель благовоний в храме увидел Сюаньминя, стоящего в стороне от толпы, и подошел, чтобы поприветствовать его. Сначала он хотел спросить, как это было принято:
— Вы здесь, чтобы попробовать счастливую кашу?
Однако он увидел, что человек впереди казался совершенно отстраненным от мира, будь то поза или манера поведения. В общем, как тот, кому не нужно было есть.
Он также не выглядел так, будто пришел возносить благовония.
И еще реже приходили развешивать талисманы, прося у судьбы принести им любовь.
Хранитель ладана один раз сглотнул, проглотив обычные вопросы, и вдруг обнаружил, что не может говорить. — Хозяин здесь, чтобы... э... А?
Не дожидаясь, пока Сюаньминь откроет рот, тот, что в рукаве, уже сказал: —Мы здесь, чтобы дать немного денег на благовония.
В этот момент хранитель благовоний расстроился из-за своего неуклюжего рта. С этим предложением, спасающим его от неловкой ситуации ранее, он поспешно ответил: — О, о, о, так вот в чем причина. Вы слишком добры. Я чрезвычайно благодарен, чрезвычайно благодарен! Тогда, Мастер, сюда, пожалуйста.
Он даже не заметил, что Сюаньминь вообще не шевельнул губами.
Только когда он протиснулся сквозь толпу людей и пригласил Сюаньмина в главный зал, он вяло остановился как вкопанный. — Мы? Мастер, вы только что сказали... Мы? Где был другой человек?
Хранитель благовоний был крайне озадачен. В конце концов, даже оглядевшись вокруг, Сюаньминь все еще был всего лишь одним человеком. Он попытался спросить:
— Есть ли у вас компаньон вне храма?
Озорник в рукаве снова заговорил. — Вовсе нет. Все уже вошли.
От этого слова «все» ноги и желудок хранителя храма на мгновение ослабели.
Если бы он не жил круглый год в храме, который в настоящее время был полон живыми, оживленными людьми во дворе за пределами зала еще раз, хранитель ладана сбежал бы. Он несколько раз посмотрел на край одежды Сюаньмина, чтобы убедиться, что у этого Мастера действительно есть ноги и тень. Это его немного успокоило.
— Здесь, каждый раз, когда кто-то хочет пожертвовать благовония, нам нужно записывать их имена. Сегодня, в начале месяца, мы как раз собираемся перейти на новую книгу записей. Хозяин, пожалуйста, подождите здесь немного.
Увидев, что мужчина ушел, Сюэ Сянь вытянул голову, чтобы осмотреться.
— Ящик для пожертвований на удивление не был поставлен на видном месте в передней части зала.
Как будто они боялись, что другие придут и пожертвуют больше.
Сюаньминь обошел вокруг каменной статуи и, наконец, нашел ящик для пожертвований. Сюэ Сянь сказал:
— Подойди немного ближе и закрой рукой отверстие ящика для пожертвований.
Этот Древний был слишком ленив, чтобы даже сделать шаг самостоятельно, и поэтому приказал СюаньМиню переместить его сюда и отнести туда, как он делал в начале. Только в то время у него иногда было чувство разочарования по этому поводу, но после этого это уже было не так…
Запястье Сюаньмина было действительно хорошим местом, прохладным летом и теплым зимой.
Он свернулся вокруг него в довольном покое.
Сюаньминь поднял руку и положил ее на ящик для пожертвований. Его широкий, похожий на облако рукав плавно скользнул по ней, удобно закрывая отверстие коробки используя свое тело, чтобы копаться в поисках денег и ценностей.
Рукав Сюаньмина был легким и тонким. Из-под ткани было видно, как эта тонкая и нежная фигура трясет головой и машет хвостом, периодически обвиваясь вокруг положения его руки.
Спустя короткое время этот Древний, казалось, собрал все.
Затем довольно долго был слышен стук, как будто серебряные монеты из ящика для пожертвований пересыпались в большой мешок.
Сюань Мин, "?"
Говоря об этом, у него действительно были подозрения довольно долгое время, поскольку этот Древний был очень внимателен даже к тому, сколько карманов и мешочков было прикреплено к его одежде, и поэтому чувствовал, что иметь много вещей, висящих и волочащихся, было уродливо. Когда он выходил из дома, он никогда не брал с собой неудобные вещи вроде поясных сумок или сумок на рукавах, и часто принимал форму, которая была даже не длиннее ладони. Так где же он нашел место, чтобы положить все эти вещи?
Сюэ Сянь вдруг почувствовал, что рукав, прикрывавший ее сверху, отдернули в сторону. После этого палец Сюаньмина протянулся к нему и мягко коснулся его мягкой чешуи.
Как странно и зудит.
Черный дракон на мгновение свернулся тугой спиралью. — Почему ты меня толкаешь? Я еще не закончил собирать.
Сюаньминь некоторое время наблюдал за ним, опустив глаза, прежде чем согнуть палец и ударить дракона по шее.
— Тогда тебе следует продолжить.
Говоря это, он поднял взгляд и случайно увидел, что рядом с ящиком для пожертвований была воздвигнута каменная доска, на которой была вырезана жизнь и история этого Благожелательного Ли.
Сначала он только бегло просматривал его, но когда он просмотрел его, некоторые предложения внутри, казалось, имели в себе странность. Сюаньминь снова подтолкнул занятого и спросил:
— Ты узнаешь этого Благожелательного Ли?
Сюэ Сянь пробормотал про себя: — Откуда взялась эта чепуха?– И в конце концов, поднял голову, чтобы посмотреть, и увидел, что на каменной табличке с большой серьезностью записана фраза, которая приблизительно означала: «Добрый Ли, в юности произошла интересная и загадочная встреча с настоящим драконом».
— Хм? "– Сюэ Сянь тут же пробормотал: — Чепуха! Как они смеют выдумывать мое присутствие на каменной плите такого маленького храма?! Откуда я знаю этого Доброжелательного Ли?
Он поднял голову, уже собираясь выругаться, как вдруг взглянул на другую строчку слов на табличке. Общий смысл этого заключался в том, что этот Благожелательный Ли в юности любил слушать оперу и писать оперные сценарии. Он построил оперную сцену и нанял оперную труппу, которая пела оперы, которые он писал каждый день.
Сюэ Сянь на мгновение замолчал, а затем протянул — О. Теперь я вспомнил… — сказал он.
Сюань Минь спросил: — Ты действительно знаешь его?
Сюэ Сянь сказал: — Это не считается знакомством с ним, но определенно есть какая-то связь.
Он указал на строчку текста об оперной сцене. — Этот Благожелательный Ли в то время чрезвычайно интересовался оперой. Отложив в сторону уже известные в народе сказки, о которых он предпочитал не писать, он настойчиво писал о настоящих драконах, меняющих форму в своих сценариях. всякая чепуха. Естественно, пришлось ему напомнить.
Затем Сюань Минь спросил: — Как ты ему напомнил?
Сюэ Сянь, — ....
Используя сны и притворяясь демонами и нечистью, пугая других не менее полумесяца.
Каждую ночь он просыпался от страха и плакал, пока его мешки под глазами не стали темными и лиловыми, вот такой метод.
Сюэ Сянь сказал: — Рассуждая с ним.
Сюаньминь был очень понимающим и знакомым с его характером и предположил, что в то время он наверняка не воздерживался от того, чтобы напугать других. Однако он не раскрыл действия Сюэ Сяня и оставил это «рассуждением с ним».
— Я действительно не слышал об этом раньше, — сказал Сюаньминь.
Простые люди любили делиться мифами и историями. Но обычно все, что связано с богами, призраками, бессмертными или демонами, с большой вероятностью распространялось вокруг с удовольствием. Обычно он не интересовался такими вещами, за исключением того, что все, что касалось настоящих драконов, привлекало его внимание. Была ли эта история великой или маленькой, правдивой или ложной, он уже знал достаточно, чтобы написать несколько длинных серий книг.
Сюэ Сянь хмыкнул и засмеялся, сказав: — Конечно, ты не слышал об этом. Ты был тогда еще молод.
Сюаньминь, "..."
Сюэ Сянь сказал: — О, я ошибаюсь. Вместо этого я должен сказать, что в то время твой «прапрадед» был еще молод.
Сюаньминь, "..."
Сюань Минь протянул руку и сжал челюсть черного дракона. Как раз когда он собирался говорить, хранитель благовоний вернулся с новой записной книжкой, также держа в руке связку денег.
Сюэ Сянь воспользовался возможностью и снова запутался в рукав.
Хранитель ладана не увидел этого стройного и маленького черного дракона, когда вошел, только услышал последние несколько лязгающих звуков серебряных денег, падающих в ящик для пожертвований.
Он вдруг почувствовал, что в этом стуке было что-то странное; это не было похоже на глухой звук ударяющихся друг о друга медных монет, а был ясный и четкий звон.
Тем не менее, он все еще был поглощен оставшимся страхом от слов «мы» и «все уже вошли», и ему было неинтересно думать об этом глубже. Он также не осмеливался слишком долго смотреть на Сюаньминя, опуская голову и открывая книгу, перетасовывая страницы, предлагая кисть и говоря: — Могу ли я побеспокоить Учителя, чтобы он назвал их имя?
Сюаньм3ин принял кисть.
В тот момент, когда он поднял руку, Сюэ Сянь взглянул на каменную статую в храме через узкое пространство под рукавом. Образ Благожелательного Ли, высеченный на каменной статуе, напоминал старость. Доброжелательные брови и добрые глаза действительно имели какой-то вид благожелательности, лишь немного напоминая молодого человека, неумно писавшего в то время оперные сценарии.
Между ними было непрерывное течение сотен лет времени. Смертный человек, с которым у него когда-то было несколько поверхностных взаимодействий, теперь считался образцом доброжелательности. Это чувство было поистине чем-то чудесным. Но, возможно, именно поэтому такие люди, как он и Сюаньминь, чье долголетие было больше, чем у всех людей и которые видели сотни и тысячи лет, никогда не устанут от этого смертного царства.
Как только Сюань Минь оставил свое имя в книге , он ушел. Его облачно-бледное одеяние перекинулось через дверной проем храма и исчезло в горах.
Хранитель благовоний долго держал книгу р, прежде чем вернуться к себе. Опустив голову посмотреть, он увидел, что только что добавленная строчка в книге была не именем, как у обычного человека, а словами — человек в опере.
Как будто это имело в виду Доброжелательного Ли, писавшую об истинном драконе в сценариях оперных рассказов того года.
Однако хранитель благовоний этого не понял. Он непонимающе почесал затылок и положил книгу рекордов и кисть на стол, прежде чем пойти к ящику для пожертвований.
Он подумал о странном эхе стука ранее и подумал, что это совсем не похоже на звук медных монет, и поэтому заглянул внутрь ящика для пожертвований.
Заглянув внутрь, он чуть не рухнул на пол с грохотом.
Это произошло после того, как он увидел, что ящик для пожертвований был недавно наполнен не медными деньгами, а бесчисленными золотыми бобами ... Сюэ Сянь изначально думал, что «остатки старых обреченных связей», о которых Лу Няньци говорил в своем гадании, относились к этому Благожелательному Ли. Войдя в храм и увидев каменную доску, он посчитал, что это путешествие не было напрасным.
Поэтому он с большим удовлетворением призвал Сюаньмина спуститься с горы в сторону города. Однако, когда они въезжали в город, их немного задержала ситуация…
В городе они встретили ребенка семи или восьми лет.
В середине холодного зимнего дня одежду, которую носил ребенок, еще можно было считать толстой и теплой, но штаны и туфли уже изрядно изношены. Они более внимательно посмотрели на ребенка и поняли, что причина того, что одежда была такой изношенной, заключалась в том, что ребенок был хромым. При ходьбе с одной длинной и одной короткой ногой ребенок часто спотыкался, ковылял и был склонен к падению.
Но он держал в руках миску счастливой каши, добытой из храма благодетеля. Не решаясь выронить его, он на ходу облокотился на стену переулка и так натер половину себя зеленым мхом.
Грязный и закопченный невероятно.
Сюаньмин мягко наморщил брови, думая о том, чтобы подойти и помочь ребенку, когда увидел, что ребенок прислонился к стене и повернулся, войдя в узкую дверь и добравшись до дома.
Поскольку он уже вошел в свой собственный дом, постороннему было бы неуместно вмешиваться.
Однако, когда они прошли перед этой дверью, Сюэ Сянь взглянул на него. Это был уже последний месяц, приближался конец года. В городе все домохозяйства наклеили и повесили красные и зеленые украшения, чтобы добавить немного праздничного настроения, за исключением этого полуразрушенного дома, который действительно выглядел несколько заброшенным.
Итак, он разбросал несколько оставшихся золотых бобов и пакет сладостей, которые городские дети любили есть, перед порогом, проходя мимо.
Когда они дошли до поворота в переулок, Сюэ Сянь высунул голову из рукава Сюаньмина, чтобы оглянуться, и случайно увидел, что ребенок взял золотые бобы и мешок со сладостями, а затем свернулся клубочком в удовлетворении, чтобы бездельничать.
Изначально это дело уже должно было закончиться здесь. Но кто бы мог подумать, что будет послесловие.
Сюэ Сянь и Сюаньмин наслаждались обедом и следовали своим первоначальным маршрутом, чтобы покинуть город. Когда они проходили мимо этого маленького переулка, то краем глаза увидели, что в переулке была человеческая фигура, свернувшаяся в очень маленький шар.
Когда они повернули головы, чтобы посмотреть, эта маленькая свернутая фигура действительно показалась чем-то знакомым — это был не незнакомец, а тот хромой маленький ребенок.
Порыв ветра внезапно пронесся по длинному переулку.
Маленький ребенок, первоначально съежившийся в себе, вытянул шею, поднял голову и увидел, что перед ним появились два человека.
Обычные люди, сталкиваясь с такими тихими и незаметными внезапными появлениями, обычно пугались. Однако ребенок просто растерянно моргал глазами, без всякого страха.
Возможно, потому, что внезапно появившиеся лица были действительно очень хороши собой, не вызывая у людей страха. Или, может быть, это был тот, кто был одет во все черное, чье лицо действительно было самым красивым и элегантным.
Сюэ Сянь наклонился, чтобы спросить его: — Малыш, зачем ты сидишь на корточках в этом переулке? Ветер последнего месяца, конечно, не шутка. У тебя появятся язвы от холода дующего ветра.
Маленький ребенок испугался его слов и, коснувшись его лица, спросил: — Появятся язвы?
Сюэ Сянь сказал: — Правильно. Если будет много язв, твое лицо сгниет.
Глаза маленького ребенка были полны страха и удивления.
Сюаньминь нежно похлопал этого человека по спине. Он намекнул чтобы не пугать других, нужно немного сдержаться.
Сюэ Сянь слегка улыбнулся и посмотрел на него: — Куда ты гладишь?
Когда он снова повернулся к ребенку, он услышал, как ребенок на мгновение пробормотал и ответил: — Кто-то уронил эти вещи на порог моей семьи. Я не могу идти быстро и поэтому не могу их найти. Я могу только ждать здесь, чтобы отдать им эту вещь.
Сюэ Сянь замер от удивления.
Он видел, что маленький ребенок спрятал у себя в руках золотые бобы и мешок конфет, но все же спросил: — Что уронили?
Маленького ребенка нельзя было считать глупым. Не заискивая, он просто сказал с «о»: — Всего несколько вещей.
Но его глаза по-прежнему смотрели вниз на то, что ребенок держал на руках.
Сюэ Сянь на мгновение задумался, прежде чем попытаться задать другое предложение: — Он уже упал у твоего порога. Разве он не твой?
Маленький ребенок тихо ответил: — Он все еще принадлежит кому-то другому.
Сюэ Сюань и Сюаньминь переглянулись.
Через некоторое время ребенок почувствовал, как кто-то нежно погладил его по макушке. Он поднял лицо вверх и увидел, как молодой человек в черной мантии поднял бровь и улыбнулся ему, спрашивая: — Хочешь ли ты уметь ходить и бегать?
С этого дня ребенок каждую ночь видел сны, и каждую ночь сны были о двух людях, которых он встретил в переулке.
Они позаимствовали кажущиеся бесформенными сцены из снов, чтобы научить его, как очищать свои меридианы, как сделать так, чтобы хромая нога становилась все более и более способной выдерживать вес, все более и более подвижной.
Не какое-то таинственное искусство «один стук, и ты мгновенно выздоровеешь», а каждый день, понемногу, медленно и отчетливо давая ему понять, что его собственные усердные усилия обеспечивают его здоровье и подвижность.
Ребенок практиковался во сне, и когда он просыпался ото сна, он все еще практиковался.
Проведя так менее полугода, он действительно мог бегать и прыгать, как любой другой человек. Он был вне себя от радости и хотел сказать много слов благодарности, но больше никогда ему не снился такой сон.
Хотя это было не то таинственное бессмертное искусство, которое могло бы потрясти небо и землю, он чувствовал, что встретил богов или бессмертных. Как ни странно, он чувствовал странное чувство знакомства с этими двумя богами или бессмертными, его благоговейное уважение смешивалось с чувством близости, как будто это было ему присуще.
И когда эти два человека исчезли из его снов, у него возникло неописуемое чувство сожаления, которое, казалось, тоже было ему присуще.
Как будто было что-то, что еще не было завершено, он просто не мог придумать, что бы это могло быть.
В то время он был слишком молод. И так как он не мог этого понять, он начал забывать. Пока случайно и по стечению обстоятельств почти 30 лет спустя он не пробудился ото сна...
В то время он уже стал хорошим купцом и мог считаться богатым человеком. В своей повседневной жизни он очень накопил доброжелательных связей, много совершал благотворительных дел и окружающие называли его «Великий Благодетель».
У людей в этом регионе был обычай, согласно которому они любили возводить храмы и предлагать благовония людям, которых широко уважали и почитали.
Однажды, когда с ним случилось подобное, он почувствовал, что сам едва ли заслуживает такой высокой чести, и пожелал изящно отказаться от нее. Однако, увидев приготовленный для него каменный материал, он был ошеломлен и замер.
Он долго стоял перед длинной тележкой, которая везла камень, и вдруг понял, что он всегда хотел сделать, но так и не достиг, — он хотел высечь две статуи высотой восемь чжан для этих двух людей.
Это было то самое дело, о котором он давно сожалел, так долго, что оно казалось длиннее даже половины этой его жизни, как будто оно было присуще ему.
До сегодняшнего внезапного осознания, когда он, наконец, смог исполнить это желание.
Много лет спустя в провинции Вулунцзян наконец-то появился еще один храм. Этот храм был очень странным, потому что на возвышении для поклонения возвышалась не одна каменная статуя, а две.
Эти две каменные статуи стояли, прижавшись спинами друг к другу. На одном был изображен мастер-монах с цепочкой медных монет, свисающих с талии, их взгляд был обращен на реку и гору, тогда как другой был красивым и элегантным мужчиной, чья одежда и рукава были расшиты облаками и молниями.
Когда храм был впервые открыт, люди спрашивали: —Кого чтят на этом помосте?
Хранитель храма ответил: — Это существа, чья жизнь длинна, как бесконечные горы и реки, которые видят бесконечные изменения и циклы царства смертных.
Другие спрашивали: — Тогда что же они защищают?
Хранитель храма ответил:
— Они защищают благожелательных в этом мире на протяжении всей их жизни.