Андрей и кошачьи, или Проделки мохнатых воришек

Глава 2

Город, раскинув свои костлявые объятия, в это утро был как-то по-особенному мрачен и холоден. Возможно, сказывалась морозная и ветренная погода, а может образ этот воссоздавался каким-то необычайно жутким характером антропосферы. Будто Город, впитав безразличие, апатию и цинизм жителей подстраивался и менял свой облик под вкусы, ожидания и мировосприятие граждан. Город, назовем его Городом «Г», был не простым поселением, которое можно было бы описать парой фраз: это был не огромный бездушный мегаполис, не сонный районный центр, не какой-то бесперспективный моногород. Создав какую-то комбинацию из вышеописанных категорий мест жительства, «Г» приобрел свою пугающую и чарующую идентичность. В него невозможно было не влюбиться, но жители его были глубоко несчастны: жить в «Г» оказалось намного хуже, чем это выглядело бы со стороны. Впрочем, и к жизни в Городе можно было легко привыкнуть.

Привыкла к такой жизни малолетняя шпана, распивающая под непримечательной многоэтажкой спиртные напитки, одновременно с тем пытаясь своим горлопанством перекричать доносящиеся из неоткуда ревущие звуки двигающихся машин. Привыкла к такой жизни и худая женщина лет сорока пяти, прямо сейчас открывающая окно первого этажа, чтобы запустить свежий утренний воздух в душную просторную двушку. Она и к гогочущим под окном подросткам привыкла: проводились такие собрания не так часто и особого дискомфорта они ей, в отличие от её соседей, не приносили. Что только не летело в этих ребят с верхних этажей: окурки, тухлые помидоры, кошачьи фекалии, — ничто не могло прервать очередные светские беседы о том, какая Ленка зачетная и какой Кирюха не вызывающий доверия молодой человек (замените любым подходящим дисфемизмом). Не могла привыкнуть к мистическому облику города лишь маленькая девочка с седьмого этажа: молодежь под окном её не занимала и не донимала, но её очень впечатлял вечный шум проезжающих машин, в то время как из окон, выходящих на улицу, машины видела она крайне редко. Девочка не могла понять, откуда вечно идет этот звук, если по параллельной дому улице ездило сейчас в лучшем случае 3-4 автомобиля в минуту. Гул от машин раздавался и днем, и ночью, поэтому создавался удивительный диссонанс, будто живут люди не в абсолютно обычном спокойном городе, а в каком-то американском промышленном центре в духе то ли Чикаго, то ли Детройта.

«Г» имел причудливый облик: будучи некогда городком с приятной, овальной формой, со временем он прибрал к себе несколько близлежащих поселений, так что теперь на карте выглядел он кривовато и несуразно. «Г» без единой жалости к себе жертвовал своим телом, позволяя то тут то там появляться новым однообразным панелькам. Город, по всей видимости, любил своих жителей: разрешал им получать жилье и продолжать свою жизнь в своих стенах. Казалось, будто таким актом самопожертвования «Г» сплачивает своих граждан, давая им возможность быть вместе и жить в дружбе и согласии. Но как же Город ошибался! А может, он просто занимался своеобразным фарисейством, а истинным мотивом его было желание выстроить вокруг себя много всяких новых вещей, чтобы показаться гораздо больше, чем он есть на самом деле. В любом случае, сплотить новыми домами людей у «Г» не получалось: никогда в истории люди ещё не жили настолько близко и настолько далеко одновременно. В этом отношении город завидовал деревням, которые падали жертвой урбанизации и разрастания «Г». Там люди всё ещё сохраняли товарищеские и более-менее доверительные связи, и Город, то ли из лучших побуждений, то ли из своеобразной ревности, старался выцепить деревушки и сделать их частью одной общей инфраструктуры. Другие поселения сдавались без боя, ведь они тоже глубоко в душе верили, что городские объятия — жест добрейшей души, почти религиозный символ, поэтому доверчивые деревеньки раз за разом впадали в ловушку к прожорливому «Г».