Поломанные психи

Глава 17. Попытаться понять.

Ей стало только хуже.
Сколько можно мучаться из-за этого самовлюблённого ублюдка? Сколько можно чувствовать себя забитой, уставшей? Сколько можно тихо, бессмысленно плакать, сидя на краю кровати и опустив лицо в ладони? Сколько можно страдать от бессонницы из-за того, что этот урод появляется в каждом её сне?
Она устала, похудела, осунулась. Под глазами появились более явные тени, кожа побледнела. Уголки губ, раньше держащие твёрдую серьёзную планку, приспустились вниз. В её глазах царило отчаяние и невозможная злость, на которую еле хватало сил. Она утратила разговорчивость и общительность, перестала быть выскочкой на уроках, отрешилась от всех и сидела в одиночестве.
От Гермионы Грейнджер осталась лишь тень.
Она страшно злилась на себя, иногда ломала вещи в своей комнате, резала себе руки, дабы хоть физическая боль заглушила душевную. Но после первой недели этого мазохизма он перестал помогать, легче почти не становилось. Боль для неё стала как наркотик. При виде этого человека рядом с кем-либо, её руки начинали трястись и слегка успокаивались лишь тогда, когда она оставляла довольно глубокий, кровоточащий порез на той стороне предплечья, где не видно вен.
И ей уже было плевать на себя, плевать на всех. Она даже забыла о друзьях, которые с ума сходили от беспокойства. Она помнила лишь эту язвительную ухмылку, идеально уложенные платиновые волосы, высокие скулы, серые глаза и дурманящий запах мяты…
Внутри неё бились две стороны. Одна из них яростно желала вырвать девушку из глубочайшей и явно затянувшейся депрессии, а другая, словно насмехаясь, заставляла Гермиону падать в пропасть депрессионного забвения ещё быстрее и больнее. И, что самое страшное, вторая сторона была сильнее. Первая ухитрилась слегка усмирить вторую лишь раз, во время той ссоры с Малфоем из-за его манеры трахать Пэнси в гостиной. И всё, дальше эта сторона ушла в отступление, ей не хватило сил больше ни на что.
Но депрессия депрессией, а уроки посещать она не прекращала, нет. Вот в чём Грейнджер всегда остаётся неизменной. Наверное, случись хоть Апокалипсис, но она сначала допишет домашку по Зельям и ЗоТИ, а лишь потом попытается укрыться от беды, либо безбашенно бросится в бой, что более вероятно.
Сейчас, конечно, никакого Апокалипсиса не было, поэтому ситуация была куда проще. Гермиона уже собрала сумку с учебниками, готовая отправиться на первый урок — Зельеварение.
Девушка, нарочно не глядя на зеркало в своей спальне, быстро подошла к двери, но около неё остановилась. Ей было необходимо вдохнуть и выдохнуть на случай, если Малфой сидит где-нибудь в гостиной. Затем Гриффиндорка попыталась хоть немного поправить волосы, хотя это было бессмысленно. После поправила воротник блузки и привела в порядок складочки на юбке. После этих нехитрых действий она была (не очень) готова выйти из своей комнаты, своего маленького мирка, который видел и знает наизусть каждое её слово, помнит каждую слезинку и все переживания, в практически другой мир, в котором живут все, в котором лгут о обманывают все, в котором очень тяжело находиться.
Девушка открыла дверь и быстро выскочила в гостиную, но Малфоя там не оказалось. Гермиона не знала, стоит ли радоваться этому факту. Она так привыкла по утрам пробегать мимо него, сидящего на диване, лицезреть лишь его платиновый затылок, а затем выбегать в коридор. Даже мельком смотреть на него было невыносимо больно, но так приятно, что хочется прямо тут упасть перед ним на колени и просить, умолять его поцеловать, дать снова почувствовать вкус его прохладных губ.
Тем не менее, сейчас его нет, поэтому девушке ничего не досталось, кроме как вдохнуть мятный запах духов, который он оставил здесь после себя, и медленно выйти из уютной гостиной в холодный коридор, полный ранних учеников, спешащих на уроки.
Почему Хогвартс стал казаться ей другим? Каким-то чужим, мрачным. Каждая стена тёмная, школьная форма отличается лишь цветами галстуков и значков, а атмосфера среди учащихся какая-то ходоно-отчуждённая, словно они не хотят иметь друг с другом ничего общего. Почему всё стало таким неприветливым? Раньше её радовала каждая пропущенная ступенька, каждый коридор, каждая дверь, даже обманчивая, каждый ученик, не опаздавшмй на урок. А сейчас всё это стало ей каким-то чуждым. Может, это лишь часть её депрессивного состояния?
Третий этаж, второй, первый… Ещё немного, и она дойдёт до прохода в подземелья. Ещё четыре коридора, не больше. Стоит поторопиться, если она хочет повторить новоизученные законы.
Первый коридор пройден, второй пройден, поворот на третий и…
И какого хрена здесь вообще творится?
Гермиона, уже выскочившая в третий коридор, резко развернулась и спряталась за стенкой.
В этом самом коридоре в данный момент к стене прижималась Пэнси, слегка пристанывая от удовольствия, а Малфой настолько слился с ней в яростном и страстном поцелуе, что даже невозможно было разобрать, что конкретно творится в прямом смысле между ними.
Гриффиндорка была в каком-то ступоре. Она не могла найти в себе сил, чтобы с высоко поднятой голово пройти мимо, но и вернуться назад она не могла. Она чувствовала такую ненависть, что даже сердце стало биться в разы тише, дабы не заглушать белый шум ярости. Она хотела ненавидеть и поддавалась этому грешному желанию.
Каким же это волшебным, мать его, образом, Гермиона вечно натыкается на эту траханую «парочку» именно на этом моменте, когда между ними что-то происходит? Почему это происходит именно с ней? Ведь любая другая девчонка просто лопнула бы тут от зависти. Но Гермиона не завидовала. Она любила. А любить — значит ненавидеть, чувствовать желание придушить его прямо тут, на месте, а затем разрыдаться так, чтобы ослепнуть ко всем чертям. Это куда больше, чем зависть, это так глубоко и неизведанно, что ни один учёный мира, способный создать хоть Вечный Двигатель, никогда не ответит вам на такой простой вопрос, как «Что такое любовь?». Во всяком случае, он не сможет ответить однозначно, ведь любовь это такое месиво, что любое названное чувство будет к ней подходить.
У Гермионы задрожали руки. Ей сейчас просто необходимо было нанести себе какое-нибудь увечие, а можно заодно и этой парочке. Она просто была вне себя, но всё никак не могла уйти, а продолжала смотреть на них, всё сильнее выглядывая из-за стены.
От ярости ногти так впились в каменную стену, что обломались до крови, но девушка этого даже не замечала, как и то, что глаза защипало от навернувшихся слёз.
Она прикусила до крови губу и всё глядела на них, чувствуя, как внутри уже бурлит вулкан ненависти. А Слизеринские старосты словно и не собирались разъединяться. Гриффиндорка мысленно от души захотела, чтобы эта грёбаная Паркинсон, подобно дементору, высосала нахрен душу Малфоя.
Вдруг Гермионе показалось, — лишь показалось — что взгляд зелёных глаз Пэнси на несколько секунд задержался прямо на ней, поэтому девушка резко отошла от состояния отрешённой ненависти и, округлив сильно заслезившиеся глаза, резко спряталась за стену и прижалась к ней, дыша так, словно только что пробежала длиннейший марафон. Грейнджер от всей души надеялась, что ей показалось, что Паркинсон её не заметила.
На смену дикой ярости, пришла невероятная обида и усилилась ненависть. Девушка издала тихий, сдавленный стон, проскоблив в кровь изломанными ногтями по стене. Она почувствовала, как слёзы покидают своё место в глазницах и начинают без всякого спроса катиться по щекам, оставляя влажные дорожки.
Поглубже втянув в себя воздух, Гермиона развернулась и побежала по этому коридору, где не было Драко, прижимающего Пэнси к стене, где не было почти никого, кроме запоздавших однокурсников, которых на повороте ждёт просмотр отличного начала дешёвого порно.
Ей было плевать на всех, она натыкалась на учеников, не замечая их из-за густой пелены слёз на глазах, и без извинений бежала дальше, наплевав на все принципы и манеры.
Наконец она добежала до женского туалета, где можно было умыться и взглянуть на себя в зеркало.
Раскрыв дверь, девушка тут же её захлопнула, сбросила сумку на пол и подбежала к раковине. Она чувствовала, что если сейчас же не даст полную волю слезам, то просто лопнет.
Никого нет. Неужели нельзя дать волю?
Гермиона схватилась руками за раковину и, нарочно не глядя на себя в зеркало, разрыдалась. Громко, жутко, сильно.
В этих слезах было столько эмоций. В первую минуту она давилась рыданиями и издавала звуки, похожие на рычание, после чего вулкан ярости внутри неё поутих. Затем на смену рычание пришли стоны. Больно, больно, больно… И ничего больше. Просто больно. Такое ощущение, словно этот чёртов Малфой взял её чувства, изорвал, истоптал, поджёг и выбросил в урну вместе с плохим эссе по Нумерологии. А после стонов пришли всхлипы. И лишь бесконечное «люблю» в мыслях. Это чувство невозможно было подавить, оно было для неё как дыхание. Драко мог целовать и трахать кого угодно, орать на Гермиону, бить её, оставлять синяки на запястьях, захлопывать перед ней двери, да хоть убивать, но она будет любить его вечно, до самого конца. Всегда. И этого не изменишь, не сотрёшь из памяти алкоголем, не вырежешь из себя мазохизмом.
Губы дрожат, с них уже изредка срываются стоны. Спина тоже содрогается, а по щекам всё бегут и бегут эти чёртовы слёзы, чтоб им совсем иссохнуть. Но легче. Становится легче, хоть немного спокойнее…
— Ты когда-нибудь проревёшься?
Гермиона вздрогнула. Она услышала этот ехидный девичий голос откуда-то из-за спины и резко обернулась. У дверей в туалет стояла Пэнси, лениво разглядывая свои идеально подточенные ноготочки.
Ярость снова стала возвращаться, ей было некуда деться.
Какого чёрта эта шлюха вообще здесь делает? Почему не продолжает зажиматься где-нибудь с Малфоем?
— Иди ты, — дрожащим голосом прошипела Грейнджер, сжимая ладони в кулачки и чувствуя, как снова начинает бурлить вулкан. Ненависть, ярость, какая разница? И то и другое требует выхода.
— Ух ты, мы огрызаться умеем? — усмехнулась Слизеринка, даже не отрывая взгляда от ногтей.
— Зачем пришла? — выпалила Грейнджер, всё стараясь сдержать ярость, но делая пару шагов в сторону невозмутимой старосты Слизерина.
— Да так… Хотела взглянуть на то, как выглядит настоящая ревность. И, знаешь, — скривилась брюнетка, — это выглядит очень противно.
— Ах, противно? — почти прорычала Гермиона, снова делая несколько шагов в сторону Пэнси. Их уже разделяло расстояние всего в пару метров.
— М-м-м… Да, именно. И глупо, — ухмылка Паркинсон растянулась ещё шире.
— Глупо?! — уже вскрикнула Гермиона, делая ещё шаг. Теперь их разделял лишь метр, и это только сильнее вытягивали ярость наружу. — Ты хоть когда-нибудь любила?! Я имею в виду реальную любовь, а не секс во вторник и пятницу! Ты чувствовала безысходность, желание добиться своего, но нехватки возможности?! Ты ощущала безыходность своего положения, бессмысленность существования лишь от одного косого взгляда?! Ты чувствовала ярость, ненависть, желание убить и одновременно поцеловать?! Готова была терпеть любые крики, оскорбления, боль, лишь бы быть рядом?! Ты захлёбывалась слезами только от ощущения того, как тяжело тебе с человеком, но насколько сильно ты его любишь?! Хоть раз! Хотя бы один раз…
Паркинсон слушала триаду Гермионы с довольно неприятной ухмылкой и продолжала лениво разглядывать свои ногти. Гриффиндорка не выдержала и с размаху ударила Пэнси кулаком по скуле. Слизеринка вскрикнула и так качнулась в бок, что чуть не упала.
— Ты что творишь?!
— Ты вообще понимаешь, что такое чувства?! Ты понимаешь, каково это, любить самого ненавистного тебе человека?! Понимаешь, каково это, быть к чертям поломанной из-за одной единственной мрази, и ненавидеть за это и себя, и его, и всех живых и мёртвых?!
Гермиона снова размазнулась и ударила Паркинсон по скуле. На этот раз Слизеринку пошатнула в бок так сильно, что она с криком упала, хватаясь за сильно покрасневшую с кровоподтёками щеку.
— Прекрати! — заверещала Пэнси, свернувшись на полу в клубочек и закрыв голову руками.
Казалось, Гермиона добилась своего, эта шлюха заткнулась и перестала выглядеть такой самодовольной. Она стала испуганной, но Гриффиндорке этого были почему-то мало. Она присела и принялась бить Пэнси наугад, куда попадала. Брюнетка вскрикивала, просила прекратить, верещала, а через пару минут такого избиения даже начала дрожать и плакать.
— Хватит, пожалуйста… — выдавила свернувшаяся на полу Слизеринка.
Гермиона почувствовала, что теперь её внутренний зверь почти удовлетворён. Она встала с пола и, подняв свою сумку, напоследок пнула в живот всё ещё лежащую на полу Пэнси. Та застонала.
Гриффиндорка вышла из туалета, оставив там старосту самостоятельно разбираться со всеми полученными травмами, и уверенным шагом двинулась по коридорам. Ей было плевать, что она пропустила всё Зельеварение, ей было плевать, что в туалете на полу лежит свернувшаяся клубочком Пэнси и стонет от боли и было плевать, что разбитые костяшки пальцев довольно сильно ноют. Слёзы на её щеках высохли, они были больше не нужны.
Так уверенно она дошла до гостиной, вошла в неё и обнаружила Малфоя, ходящего из стороны в сторону и повторяющего Нумерологию. Он готовился к контрольной работе, но приход старосты Гриффиндора его отвлёк. Парень с удивлением уставился на уверенное лицо девушки, которая последний месяц только и делала, что плакала и пряталась от него по всем углам. Но сейчас она так уверенно сбросила сумку и стала приближаться к нему, что Драко даже немного оторопел.
— Грейнджер?.. В чём дело вообще?
Гермиона ухитрилась отогнать его к самой стене и встала напротив него, сократив расстояние до полуметра. Блондин довольно поражённо на неё пялился, ведь она застала его врасплох. А девушка не стала медлить и, воспользовавшись его недоумением, с размаху врезала ему кулаком по скуле так же, как и его шлюхе. Драко слегка дёрнулся в бок, но не качнулся, как это произошло с Пэнси. Он с охреневшим взглядом потёр щёку и продолжил смотреть на Гермиону.
— В чём дело-то, Грейнджер? Может скажешь хоть что-нибудь, или за этот месяц социопатии ты говорить разучилась?
Он ухмыльнулся, но эта ухмылка тут же была стёрта вторым ударом по скуле, более сильным.
— Я ненавижу тебя, слышишь?! Ненавижу! — закричала на него Гермиона, отвешивая третий удар.
Парень отошёл от оцепенения и теперь на его лице была видна такая же ярость, как и на лице девушки.
— Да что ты? — прошипел он.
Гермиона попыталась в четвёртый раз врезать ему по лицу, но парень запросто перехватил её руку. Теперь девушка немного вздрогнула и стала пытаться вырваться. А Малфой и сам отпустил её, но пока Гриффиндорка опустила глаза на запястье и попыталась его растереть, Драко отвесил ей действительно сильный удар кулаком по скуле. Настолько сильный, что Гермиона упала в бок, ударившись о спинку дивана и отскочив от неё на пол. Малфой навис над ней, как грозовая туча в ясный день.
— Повтори, пожалуйста, свою фразу, — прошипел он, присев на корточки рядом с девушкой.
— Я тебя ненавижу, мразь, — тихо, но твёрдо произнесла Грейнджер, чувствуя по рту солёный привкус крови.
Драко за воротник блузки поднял её на ноги и припечатал к стене так сильно, что перед глазами девушки поплыли узоры, но он рукой прижимал её к стене, не давая упасть.
— Ты уверена? — произнёс блондин, слегка тряхнув головой, дабы сбросить с глаз разлохматившиеся волосы.
— Иди трахать свою шлюху, — скривилась Гермиона, упорно не сдавая позиций.
Малфой ударил её по лицу. Затем снова. И ещё раз, и ещё, и ещё… Он уже потерял счёт ударов, а девушка после каждого удара упорно выдавала оскорбления в его сторону и в сторону его семьи. Парень злился, так злился, как может только какой-то больной психопат. Он бил и бил её, даже не обращая внимания на то, что она девушка. Его глаза застелала ярость, он ничего не видел. Он всё сильнее понимал, что ненавидит её как никогда в жизни.
Опомнился он лишь тогда, кода заметил, что Гермиона давно затихла, её голова безвольно свесилась вперёд, а изо рта капает кровь. Парень резко отпустил её и отступил. Девушка скатилась на пол и даже не двигалась. Её глаза были закрыты. Всё лицо в крови, как и воротник блузки. Некоторые волосы, попадавшие на лицо, слиплись от крови, а изо рта так же вытекает алая ленточка.
Малфой почувствовал, как дрожат его колени.
Она не дышит.

Примечание к части от автора

Вот, собственно, обещала, что будет жёстко, так получайте.
Простите, что снова так долго, было очень много дел. Зато ближайшие десять дней (а точнее, ночей) полностью свободны.)Как вам ента глава? Интрига в конце должна быть обязательно. И, да, я злобный автор, так что вам лучше не надеяться на лучшее, но и о худшем тоже не думайте.
Жду отзывов!?