Колдовская четверка

Глава 31. Литтл-Хэнглтон

Гермиона резко распахнула глаза, пытаясь понять, где находится. В ту же секунду пришло осознание: она в своей постели, в спальне башни Когтевран. Глаза метнулись к стоящим на тумбочке часам – половина десятого утра. Какое счастье, что была суббота, иначе она бы не только пропустила первый урок, но и опаздывала на следующий.

Мерлин, она так и уснула, в одежде, в которой была на похоронах отца Нотта. Хотела немного отдохнуть перед ужином, но уснула довольно крепко и совсем без сновидений, что было очень удивительно, особенно в последнее время.

Голова была тяжелой, да оно и не удивительно: столько проспать. Девушка перевела взгляд на пустые спальни соседок. Ушли. Конечно, они всё так же продолжали её избегать, даже после того как Гермиона извинилась в тот вечер, когда она наконец-то пришла в башню. Она вспомнила, как закрылись за ней двери в гостиную, и тишина обволокла со всех сторон. И только десятки глаз, настороженных, любопытных, выжидающих, смотрели на неё. А потом Чжоу и Падма метнулись к ней, бормоча какие-то бессмысленные слова извинений, в то время как ей хотелось просто уйти в свою спальню, спрятаться ото всех. А лучше вернуться в подземелья, где было так темно и уютно. Уютно. Настолько, насколько могло быть уютно в гостиной Слизерина.

Она помнила, как бросила им что-то вроде: «Всё нормально. Это в прошлом», - и поспешила скрыться на лестнице. А ведь это на самом деле было в прошлом. В далеком прошлом, до той ночи, которая изменила всё. После неё все эти мелкие пакости казались такими ничего не значащими, что было даже смешно. Но соседки всё равно избегали её. И это было объяснимо, после того, что сделала Падма. Даже если Гермиона простила их за тот случай с исчезновением одежды, простить то, что они сделали с Полумной, она не могла. И девушки это чувствовали, продолжая избегать её. И пусть. Это было даже лучше, Гермионе не нужна была дружба с соседками. Ей хватало тех, кто был рядом.

Мысли Гермионы сами собой вернулись к той ночи, когда они остались в гостиной Слизерина одни. Лишь она и Драко. От воспоминаний внутри всё сладко заныло, и Гермиона поймала себя на мысли, что специально воспроизводит в голове эту ночь во всех подробностях. Она вспоминала, как от прикосновений Драко кожа плавилась - его руки были нежными, осторожными, а ей так хотелось большего. Но разве это было нормально? Нормально ли было хотеть его так, после всего того, что с ней случилось. Гермиона могла поклясться, что в первые дни после того, как она якобы умерла, и у неё было время, чтобы побыть наедине с собой, она думала, что никогда не сможет быть с кем-то. Что от мысли о близости, её будет тошнить. Но нет. При воспоминаниях о руках Малфоя на её бедрах не было и намека на тошноту. Было только горячее ошеломляющее желание, зарождающееся где-то глубоко внутри. Гермиона помнила, как жадно Драко впивался в её губы, как язык слизеринца изучал каждый миллиметр горячего рта. Грейнджер потерлась бёдрами, ощущая, что в комнате стало слишком жарко. Жарко от её мыслей.