Триумфальная арка | Эрих Мария Рэмарк

Глава 3

  Равик проснулся, почувствовав на себе чей-то взгляд. Женщина была одета и сидела на диване. Но она смотрела не на него, а в окно. Он ожидал, что она уйдет задолго до его пробуждения. По утрам он не выносил присутствия людей. Он подумал – не попытаться ли снова уснуть, но тогда она все равно станет наблюдать за ним, а это мешает. А не лучше ли вообще отделаться от нее? Если она ждет денег, то все очень просто. Да и вообще все просто. Он выпрямился в постели. – Вы уже давно встали? Женщина испуганно обернулась. – Я не могла больше спать. Мне очень жаль, если я вас разбудила. – Вы не разбудили меня. Она встала. – Я хотела уйти. Сама не знаю, почему я еще здесь. – Погодите. Я сейчас оденусь. Вы должны позавтракать. Знаменитый кофе – гордость отеля. У нас еще есть время. Равик встал и позвонил горничной. Потом прошел в ванную. Видимо, женщина заходила сюда. Но все уже было тщательно прибрано, даже несвежие махровые полотенца. Когда Равик чистил зубы, он услышал, как в номер вошла горничная с завтраком. Он поторопился. – Вам было неловко? – спросил он, выходя из ванной. – Почему неловко? – Ведь вас видела горничная. Об этом я не подумал. – Она ничуть не удивилась. Женщина посмотрела на поднос. Завтрак был на двоих, хотя Равик об этом не просил. – Конечно, не удивилась. Ведь мы в Париже. Вот кофе. Голова не болит? – Нет. – Хорошо. А у меня побаливает. Скоро пройдет. Вот бриоши. – Я ничего не могу есть. – Нет, можете. Вам только так кажется. Попробуйте. Она взяла бриошь и, подержав в руке, положила обратно. – Право, не могу. – Тогда выпейте кофе и выкурите сигарету – солдатский завтрак. – Хорошо. Равик принялся за еду. – Вы еще не проголодались? – спросил он немного погодя. – Нет. Женщина загасила сигарету. – Мне кажется... – сказала она и умолкла. – Что вам кажется? – спросил Равик без особого любопытства. – Думаю, мне пора уходить... – Дорогу знаете? Тут недалеко – авеню Ваграм. – Нет, не знаю. – Где вы живете? – В отеле «Верден». – В двух шагах отсюда. На улице объясню, как пройти. Мне все равно придется проводить вас мимо портье. – Да... но не в этом дело... Она умолкла. Деньги, подумал Равик. Деньги, как всегда. – Если вы в стесненных обстоятельствах, я вам охотно помогу. Он достал бумажник. – Оставьте! Что это значит? – резко сказала женщина. – Ровно ничего. Равик спрятал бумажник. – Извините, – сказала она, вставая. – Вы были... я должна вас поблагодарить... если бы... эта ночь... одна я бы не знала... Равик вспомнил, что произошло накануне. Было бы просто смешно придавать этому какое-либо значение. Но благодарности он никак не ожидал. Это ему явно не понравилось. – Я действительно не знала бы... – сказала женщина. Она все еще стояла перед ним в нерешительности. Почему она не уходит? – подумал он. – Но теперь-то вы знаете... – сказал он, чтобы что-то сказать. – Нет. – Она посмотрела ему в лицо. – Все еще не знаю. Знаю только, что должна что-то сделать. Знаю, что не могу просто сбежать... – Это уже много. – Равик взял свое пальто. – А теперь я провожу вас вниз. – Не нужно. Скажите только... – Она запнулась, подбирая слова. – Может быть, вы знаете, как поступить... когда... – Когда что? – спросил Равик. – Когда у вас кто-то умер, – вырвалось у женщины, и она расплакалась. Она не всхлипывала, а плакала тихо, почти беззвучно. Равик выждал, пока она немного успокоится. – А у вас кто-нибудь умер? Она кивнула. – Вчера вечером? Она снова кивнула. – Вы кого-нибудь убили? Женщина ошеломленно посмотрела на него. – Что?! Что вы говорите? – Вы убили? Уж если вы меня спрашиваете, как вам быть, так расскажите все. – Он умер! – вскрикнула женщина. – Внезапно... Она закрыла лицо руками. – Болел? – спросил Равик. – Да. – У вас бывал врач? – Да... но он не хотел ложиться в больницу... – Вчера врач приходил? – Нет. Третьего дня. Он его... он обругал врача и отказался у него лечиться. – И вы позвали другого? – Других мы не знали. Мы здесь всего три недели. Кельнер вызвал врача... а он не захотел у него лечиться... говорил... ему казалось, что он сам себя вылечит... – Что у него было? – Не знаю. Врач сказал – воспаление легких... но он не верил... говорил, что все врачи обманщики... Вчера ему стало лучше. И вдруг... – Почему вы не отправили его в больницу? – Не захотел... Он говорил... говорил... что я стану ему изменять, если его не будет рядом... он... вы не знаете его... ничего нельзя было поделать. – Он все еще в отеле? – Да. – Вы сообщили владельцу о случившемся? – Нет. Когда он вдруг затих... и все стало так тихо... и его глаза... тут я не выдержала и убежала. Равик вспомнил прошедшую ночь. На мгновение ему стало не по себе. Но это случилось, и теперь было безразлично и ему, и ей. Особенно ей. В эту ночь ей все было безразлично, важно было одно – выстоять. Жизнь – нечто большее, чем свод сентиментальных заповедей. Лавинь, узнав о смерти жены, провел ночь в публичном доме. Проститутки спасли его, а с попами ему было бы худо. Это можно понимать или не понимать. Объяснять тут нечего. Он взял свое пальто. – Пойдемте! Я провожу вас. Умерший был вашим мужем? – Нет. Владелец отеля «Верден» – толстяк без единого волоска на голове, зато с крашеными черными усами и густыми черными бровями – стоял в вестибюле; за ним – кельнер, горничная и кассирша, плоская, как доска. Он, несомненно, уже все знал и, увидев женщину, тотчас набросился на нее. Его лицо побагровело, он размахивал маленькими пухлыми ручками и клокотал от бешенства и негодования; все же Равик заметил, что их приход принес хозяину облегчение. Когда тот начал разглагольствовать о полиции, иностранцах, подозрительных личностях и тюрьме, Равик перебил его. – Вы провансалец? – спросил он спокойно. Хозяин осекся. – Нет. А что? – ошарашенно спросил он. – Так, ничего, – ответил Равик. – Мне просто хотелось вас прервать. Лучше всего это удается с помощью бессмысленного вопроса. Иначе вы проговорили бы еще целый час. – Мсье! Кто вы такой? Что вам нужно? – Наконец-то мы дождались от вас разумных слов. Хозяин окончательно пришел в себя. – Кто вы? – спросил он спокойнее, с осторожностью, свойственной людям, не желающим ни при каких обстоятельствах оскорбить влиятельное лицо. – Врач. Хозяин понял, что бояться ему нечего. – Теперь нам не нужно никакого врача, – снова вскипел он. – Нам нужна полиция. Он уставился на Равика и его спутницу, ожидая протеста, испуга, мольбы. – Неплохая мысль. Почему же полиции до сих пор нет? Ведь у вас в отеле уже несколько часов лежит мертвый человек, и вы это отлично знаете. Хозяин ничего не ответил. Он продолжал злобно таращить глаза на Равика. – Я вам объясню почему. – Равик подошел поближе. – Вы не хотите шума. Боитесь ваших жильцов. Многие съедут, как только узнают об этой истории. Но полиция тут все равно будет – таков закон. И лишь от вас зависит, чтобы все прошло незаметно. Да и не это вас беспокоило. Вы боялись, что от вас сбежали, предоставив вам выпутываться одному. Напрасное опасение. Кроме того, вы опасались, что счет останется неоплаченным. Не волнуйтесь, вам заплатят. А теперь я хочу осмотреть труп. Потом позабочусь и обо всем остальном. Равик прошел мимо хозяина. – Номер комнаты? – спросил он женщину. – Четырнадцать. – Вам незачем идти со мной. Я все сделаю сам. – Нет. Мне не хотелось бы оставаться здесь. – Лучше вам этого не видеть. – Нет. Я пойду с вами. – Ладно. Как хотите. Комната была низкая и выходила окнами на улицу. В дверях толпились горничные, коридорные и кельнеры. Равик отстранил их. В номере было две кровати. На той, что стояла у стены, лежал покойник. Желтый и неподвижный, с курчавыми черными волосами, он лежал в красной шелковой пижаме, словно восковая фигура святого. Руки были сложены на груди. Около него на ночном столике красовалась маленькая дешевая фигурка Мадонны из дерева, на ее лице виднелись следы губной помады. Равик взял фигурку в руки и прочел надпись: «Made in Germany»[2]. Равик заглянул в лицо покойнику: губы не накрашены, да и с виду он не из таких. Глаза полуоткрыты, один больше другого – это придавало лицу выражение полнейшего безразличия, будто на нем застыло выражение вечной скуки. Равик склонился над ним. Осмотрев лекарства на столике около кровати, он приступил к обследованию трупа. Никаких следов насилия. Он выпрямился. – Как звали врача, который лечил его? – спросил он женщину. – Вам известно его имя? – Нет. Он посмотрел на женщину. Она была очень бледна. – Присядьте-ка. Там, на стуле в углу. И не вставайте. Кельнер, вызывавший врача, здесь? Он взглянул на людей, толпившихся в дверях. На их лицах было одно и то же смешанное выражение страха и алчности. – Этот этаж обслуживает Франсуа, – сказала уборщица, выставившая половую щетку вперед, как копье. – Где Франсуа? Кельнер протиснулся вперед. – Как звали врача, который приходил сюда? – Боннэ. Шарль Боннэ. – Вы знаете его телефон? Кельнер полистал в записной книжке. – Пасси, 2743. – Так. – Равик заметил лицо хозяина, мелькнувшее в дверях. – Давайте-ка закроем дверь. Вам хочется, чтобы сюда сбежалась вся улица? – Нет! Вон отсюда! Все вон! Чего вы тут не видели? Только транжирите время, а я вам деньги плати! Хозяин выгнал служащих и закрыл дверь. Равик снял трубку телефона и, вызвав Вебера, быстро переговорил с ним. Затем набрал номер, сообщенный кельнером. Боннэ был у себя в приемной. Врач подтвердил все, что рассказала женщина. – Он умер, – сказал Равик. – Вы не могли бы подъехать и выписать свидетельство о смерти? – Он выгнал меня. Самым оскорбительным образом. – Теперь он уже больше не оскорбит вас. – Он не уплатил мне гонорара. Да еще вдобавок обозвал стяжателем и коновалом. – Вы зашли бы за гонораром? – Могу кого-нибудь прислать. – Лучше зайдите сами. Иначе не видать вам ваших денег. – Хорошо, – сказал Боннэ после некоторого колебания. – Но я ничего не подпишу, пока не получу все сполна. Мне причитается триста франков. – Ладно. Триста франков. Вы их получите. Равик повесил трубку. – Сожалею, что вам пришлось все это выслушать, – сказал он женщине. – Но по-другому поступить было нельзя. Этот человек нам нужен. Женщина уже рылась в сумке. – Ничего, – ответила она. – Для меня это не ново. Вот деньги. – Подождите. Сейчас он придет. Тогда и дадите. – А сами вы не могли бы выписать свидетельство о смерти? – Нет. Это может сделать только французский врач. Лучше всего тот, кто его лечил. Когда Боннэ закрыл за собой дверь, в комнате внезапно сделалось тихо. Гораздо тише, чем бывает, когда уходит всего лишь один человек. Шум автомобилей на улице стал каким-то приглушенным, словно ударялся о стену плотного воздуха и с трудом просачивался сквозь нее. Кончилась суета прошедшего часа, и только теперь присутствие мертвеца стало ощутимым. Дешевый номер отеля наполнился его властным молчанием, и было не важно, что он одет в пижаму из блестящего красного шелка, точно клоун, выряженный в шутовской наряд. Мертвый, он здесь царил. Важно было другое – он не двигался. Все живое движется, а то, что движется, может быть сильным, изящным или смешным, ему недоступно лишь одно – отрешенное величие неподвижного и застывшего. Смерть – в ней было подлинное величие, в ней человек достигал завершенности, да и то на короткое время. – Вы были его женой? – Нет. Почему вы спрашиваете? – Закон. Наследство. Полиция выяснит, что принадлежит вам, что – ему. Ваше останется при вас. Его вещи будут конфискованы. Для родственников, если они объявятся. Были у него родные? – Во Франции не было. – Вы жили с ним? Женщина ничего не ответила. – Долго? – Два года. Равик осмотрелся. – У вас нет чемоданов? – Есть... они были здесь... вот там, у стены. Еще вчера вечером стояли. – Ага, хозяин... Равик открыл дверь. Уборщица со щеткой отскочила назад. – Мамаша, – сказал он, – для своих лет вы чересчур любопытны. Позовите хозяина. Уборщица начала оправдываться. – Вы правы, – перебил ее Равик. – В ваши годы остается одно только любопытство. Все же позовите хозяина. Старуха что-то пробормотала и ушла, держа перед собой щетку, как копье. – Мне очень жаль, – сказал Равик, – но ничего не поделаешь. Я могу показаться бестактным, но лучше уладить все сразу. Так проще, даже если вы этого сейчас и не понимаете. – Понимаю, – сказала женщина. Равик взглянул на нее. – Понимаете? – Да. Появился хозяин с листком в руке. Он вошел без стука. – Где чемоданы? – спросил Равик. – Сперва счет. Вот он. Сперва надо оплатить счет. – Сперва чемоданы. Пока никто не отказывался платить по счету. Номер еще занят, и в следующий раз, прежде чем войти, потрудитесь постучать. Давайте счет и прикажите принести чемоданы. Хозяин с ненавистью уставился на него. – Вы получите свои деньги, – сказал Равик. Хозяин вышел, хлопнув дверью. – В чемоданах есть деньги? – спросил Равик женщину. – Деньги?.. Нет, кажется, нет. – Вы знаете, где они? В костюме? Или их вообще не было? – Он держал деньги в бумажнике. – Где бумажник? – Он под... – женщина запнулась. – Обычно он лежал у него под подушкой. Равик встал. Он осторожно приподнял подушку вместе с головой покойника, извлек черный кожаный бумажник и подал женщине. – Возьмите деньги и все, что для вас важно. Быстро. Сейчас не время для сантиментов. Вы должны жить. Для этого деньги и предназначены. Не пропадать же им в полиции. С минуту он глядел в окно. На улице шофер грузовика ругал кучера овощного фургона, запряженного парой лошадей. Мощный двигатель тяжелой машины внушал ему чувство полнейшего превосходства над кучером, и он поносил его с нескрываемым презрением. Равик отошел от окна. – Готово? – Да. – Теперь отдайте мне бумажник. Равик снова сунул его под подушку. Бумажник стал гораздо тоньше на ощупь. – Спрячьте деньги в сумку, – сказал он. Она повиновалась. Равик взял счет и просмотрел его. – Вы уже платили за номер? – Не знаю. По-моему, да. – Это счет за две недели. Он оплачен господином... – Равик не сразу назвал фамилию. Ему показалось странным называть покойника господином Рачинским. – Счета оплачивались всегда в срок? – Да, всегда. Он часто говорил, что... в его положении очень важно аккуратно платить за все. – Ну и подлец этот хозяин! Где у вас последний счет? В дверь постучали. Равик не мог сдержать улыбки. Слуга внес чемоданы. За ним следовал хозяин. – Все тут? – спросил Равик женщину. – Да. – Разумеется, все, – буркнул хозяин. – А вы что думали? Равик взял маленький чемодан. – Есть у вас ключ к нему? Нет? Где могут быть ключи? – В шкафу. В костюме. Равик открыл шкаф. Он был пуст. – Ну? – спросил он хозяина. Хозяин обернулся к коридорному. – Где костюм? – прошипел он. – Костюм я вынес, – сказал слуга, запинаясь. – Зачем? – Почистить, погладить. – Пожалуй, покойнику это уже ни к чему, – заметил Равик. – Чтоб сейчас же костюм был тут, проклятый ворюга! – рявкнул хозяин. Коридорный посмотрел на него, испуганно моргая. Затем вышел и тут же вернулся с костюмом. Равик встряхнул пиджак, брюки. В брюках что-то звякнуло. Равик не сразу решился сунуть руку в карман одежды, принадлежавшей мертвецу, словно вместе с ним умер и его костюм. Глупая мысль. Костюм есть костюм. Он достал из брюк ключи и открыл чемоданы. Сверху лежал парусиновый портфель. – Здесь? – спросил Равик женщину. Она кивнула. Счет быстро нашелся. Он был оплачен. Равик показал его хозяину. – Вы посчитали за лишнюю неделю. – Вот как? – огрызнулся хозяин. – А неприятности? А труп в отеле? А волнения? Все это, по-вашему, пустяки, да? А что у меня опять желчь разыгралась? За все это платить не надо? Вы сами сказали – жильцы сбегут отсюда! Мои убытки куда больше! А постель? А дезинфекция номера? А изгаженная простыня? – Постельное белье указано в счете. Кроме того, вы посчитали двадцать пять франков за ужин, который он якобы съел вчера вечером. Вы ели что-нибудь вчера? – спросил он женщину. – Нет. Но, может быть, лучше просто уплатить? Я... мне хотелось бы поскорее покончить со всем этим. Поскорее покончить, подумал Равик. Все это известно. А потом – тишина и покойник. Оглушающие удары молчания. Уж лучше так... хоть это и омерзительно. Он взял со стола карандаш и принялся подсчитывать. Потом протянул листок хозяину. – Согласны? Хозяин взглянул на итоговую цифру. – Вы что, сумасшедшим меня считаете? – Согласны? – снова спросил Равик. – А вообще – кто вы такой? Чего вы суетесь? – Я брат, – сказал Равик. – Согласны? – Накиньте десять процентов за обслуживание и налоги. Иначе не соглашусь. – Хорошо, – ответил Равик. – Вам следует уплатить двести девяносто два франка, – сказал он женщине. Она вынула из сумки три кредитки по сто франков и протянула хозяину. Тот взял деньги и повернулся к двери. – К шести номер должен быть освобожден. Иначе придется платить еще за сутки. – Восемь франков сдачи, – сказал Равик. – А портье? – Ему мы сами заплатим. И чаевые тоже. Хозяин угрюмо отсчитал восемь франков и положил на стол. – Sales еtrangers[3], – пробормотал он и вышел. – Иные владельцы французских отелей считают чуть ли не своим долгом ненавидеть иностранцев, которыми они живут. Равик заметил слугу, все еще стоявшего в дверях. По его лицу было видно, что он ждет чаевых. – Вот вам... Слуга взглянул на бумажку. – Благодарю, мсье, – проговорил он и ушел. – Скоро придет полиция, и его можно будет унести, – сказал Равик и посмотрел на женщину. Она сидела неподвижно в углу между чемоданами. За окном медленно опускались сумерки. – Когда умираешь, становишься каким-то необычайно значительным, а пока жив, никому до тебя дела нет. – Он опять взглянул на нее. – Не спуститься ли вам вниз? Там, наверно, есть что-нибудь вроде холла. Она отрицательно покачала головой. – Я могу пойти с вами. Сюда должен зайти один из моих друзей, он уладит все с полицией. Доктор Вебер. Мы можем подождать его внизу. – Нет. Лучше я останусь здесь. – Разве вы можете что-нибудь сделать? Зачем вам оставаться? – Не знаю. Он... он уже недолго пробудет здесь... А я часто... он не был счастлив со мной. Я часто уходила. Теперь я хочу остаться с ним. Она произнесла это спокойно, без малейшего оттенка сентиментальности. – Ему теперь все равно, – сказал Равик. – Дело не в этом... – Ладно. Тогда выпейте что-нибудь. Вам это необходимо. Не дожидаясь ответа, Равик позвонил. Кельнер появился на удивление скоро. – Принесите два коньяка. Двойных. – Сюда? – Да. Куда же еще? – Слушаюсь, мсье. Кельнер принес рюмки и бутылку «Курвуазье». Он с опаской покосился на угол, где стояла смутно белевшая в сумерках кровать. – Зажечь свет? – спросил он. – Не надо. Бутылку можете оставить здесь. Кельнер поставил поднос на стол и, снова бросив взгляд на кровать, почти выбежал из комнаты. Равик взял бутылку и наполнил рюмки. – Выпейте. Вам станет лучше. Он ожидал, что придется ее уговаривать, но она, не колеблясь, выпила коньяк. – Есть в его чемоданах что-нибудь важное для вас? – Нет. – Вещи, которые вы хотели бы оставить себе? Что-нибудь нужное? Не посмотрите? – Нет. Там ничего нет. Я знаю. – И в маленьком чемодане тоже? – Может быть. Не знаю, что он там держал. Равик поставил чемодан на стол у окна и открыл. Бутылки, белье, записные книжки, ящик акварельных красок, кисточки, книга, в боковом отделении парусинового портфеля – две кредитки, завернутые в папиросную бумагу. Он посмотрел их на свет. – Вот сто долларов, – сказал он. – Возьмите. Сможете жить на них какое-то время. Чемодан поставим рядом с вашими вещами. С таким же успехом он мог принадлежать и вам. – Спасибо, – сказала женщина. – Возможно, сейчас вы и находите все это отвратительным. Но без этого не обойтись. Это важно для вас: сможете продержаться какое-то время. – Не вижу в этом ничего отвратительного. Но сама бы я этим заниматься не могла. Равик наполнил рюмки. – Выпейте еще. Она медленно выпила коньяк. – Вам лучше? – спросил он. Она посмотрела на него. – Мне не лучше и не хуже. Мне – никак. Она сидела, едва различимая в сумерках. Время от времени по ее лицу и рукам пробегал красный луч световой рекламы. – Я ни о чем не могу думать, пока он здесь, – проговорила она. Санитары – их было двое – сдернули одеяло, придвинули носилки к кровати и положили на них труп. Они работали споро и деловито. Равик стоял рядом с женщиной, на случай если ей станет плохо. Прежде чем санитары накрыли тело простыней, он нагнулся к ночному столику и взял деревянную фигурку Мадонны. – Мне казалось, это одна из ваших вещей, – произнес он. – Вы не оставите ее себе? – Нет. Он протянул ей Мадонну. Она ее не взяла. Он открыл маленький чемодан и положил туда фигурку. Санитары накрыли труп простыней. Потом подняли носилки. Дверь была узка, в коридоре тоже нельзя было развернуться. Они попытались протиснуться в дверь, но это оказалось невозможным. Носилки были слишком широки. – Придется снять, – сказал старший санитар. – С носилками не пройти. Он вопросительно посмотрел на Равика. – Пойдемте, – сказал Равик женщине. – Подождем внизу. Женщина покачала головой. – Хорошо, – сказал он санитарам. – Делайте, что нужно. Санитары подняли покойника, взяв его за ноги и плечи, положили на пол. Равик хотел что-то сказать. Он посмотрел на женщину. Она стояла неподвижно. Он промолчал. Санитары вынесли носилки в тускло освещенный коридор. Затем вернулись в сумрак комнаты за трупом. Равик пошел за ними. Чтобы спуститься по лестнице, им пришлось поднять тело очень высоко. Их лица налились кровью и покрылись испариной. Покойник грузно парил над ними. Равик следил за санитарами, пока они не сошли вниз. Затем вернулся в номер. Женщина не отходила от окна и глядела на улицу. У тротуара стояла машина. Санитары вдвинули носилки в кузов, как пекарь сажает хлеб в печь. Потом они забрались в кабину. Мотор взревел так, словно из-под земли вырвался вопль, машина резко взяла с места и, круто завернув за угол, исчезла из виду. Женщина обернулась. – Вам следовало уйти раньше, – сказал Равик. – Зачем видеть все до конца? – Я не могла иначе. Не могла уйти раньше его. Неужели вы этого не понимаете? – Понимаю. Идите сюда. Выпейте еще рюмку. – Нет, не надо. Когда прибыли полицейские и санитары, Вебер включил свет. После выноса покойника комната казалась более просторной, но вместе с тем и удивительно мертвой, словно тело ушло, а смерть осталась. – Вы ведь покинете этот отель? Не так ли? – Да. – У вас есть в Париже знакомые? – Нет. Никого. – Вы знаете какой-нибудь другой отель, куда хотели бы переехать? – Нет. – Есть тут неподалеку небольшой отель «Милан», чистый и вполне приличный. Там вы сможете прилично устроиться. – А нельзя мне жить в том отеле, где... в вашем отеле? – В «Энтернасьонале»? – Да. Я... видите ли... я уже немного его знаю. Все-таки лучше, чем совсем незнакомое место. – «Энтернасьональ» – не самый подходящий отель для женщин, – сказал Равик. Этого только не хватало, подумал он. В одном и том же отеле! Я не сиделка для больных. И потом... может быть, она считает, будто у меня уже есть какие-то обязательства перед ней? Ведь и так бывает. – Нет, не советую, – сказал он резче, чем хотел. – «Энтернасьональ» всегда переполнен. Беженцы. Лучше всего отправляйтесь в «Милан». Не понравится – в любую минуту сможете переехать. Женщина посмотрела на него. Он почувствовал, что она прочла его мысли, и ему стало стыдно. Но лучше на мгновение испытать стыд, зато потом наслаждаться покоем. – Пожалуй, вы правы, – сказала женщина. Равик распорядился снести чемоданы вниз и погрузить их в такси. До «Милана» было всего несколько минут езды. Он снял номер и поднялся с женщиной наверх. Это была комната на втором этаже, оклеенная обоями в гирляндах роз, с кроватью, шкафом, столом и двумя стульями. – Подойдет? – спросил он. – Да, вполне. Равик посмотрел на обои. Они были чудовищны. – Здесь по крайней мере светло, – сказал он. – Светло и чисто. – Вы правы. Внесли чемоданы. – Так. Ну вот вы и переехали. – Да. Спасибо. Большое спасибо. Женщина присела на кровать. У нее было бледное и словно размытое лицо. – Ложитесь спать. Вы сможете уснуть? – Попытаюсь. Равик достал из кармана алюминиевую коробочку и высыпал из нее несколько таблеток. – Вот снотворное. Запейте водой. Примете сейчас? – Нет, позже. – Ладно. А я теперь пойду. В ближайшие дни наведаюсь. Постарайтесь поскорей заснуть. На всякий случай вот адрес похоронного бюро. Но лучше не ходите туда одна. Думайте о себе. Я наведаюсь к вам. Равик немного помедлил. – Как вас зовут? – спросил он. – Маду. Жоан Маду. – Жоан Маду. Хорошо. Запомню. Он знал, что не запомнит и не станет наведываться. И так как он это знал, ему хотелось соблюсти приличия. – Все-таки лучше запишу, – сказал он и достал из кармана блокнот с бланками для рецептов. – Вот, напишите, пожалуйста, сами. Так проще. Она взяла блокнот и написала свое имя. Он взглянул на листок, вырвал его и сунул в карман пальто. – Сразу же ложитесь спать, – сказал он. – Утро вечера мудренее. Звучит глупо и затасканно, но это так. Единственное, что вам теперь нужно, это сон и немного времени. Надо продержаться какой-то срок. Понимаете? – Да, понимаю. – Примите таблетки и ложитесь. – Спасибо. Спасибо за все... не знаю, что бы я делала без вас. Право, не знаю. Она подала ему руку. Рука была холодной, но пожатие крепким. Хорошо, подумал он. Уже чувствуется какая-то решимость. Равик вышел на улицу, вдохнул сырой и теплый ветер. Автомобили, пешеходы, первые проститутки на углах, пивные, бистро, запах сигаретного дыма, аперитивов и бензина – зыбкая, торопливая жизнь. Его взгляд скользнул по фасадам домов. Несколько освещенных окон. За одним из них сидит женщина, ее взгляд неподвижен. Он вытащил из кармана бумажку с именем, разорвал и выбросил. Забыть... Какое слово! В нем и ужас, и утешение, и обман! Кто бы мог жить, не забывая? Но кто способен забыть все, о чем не хочется помнить? Шлак воспоминаний, разрывающий сердце. Свободен лишь тот, кто утратил все, ради чего стоит жить. Он пошел к площади Этуаль. Здесь собралась большая толпа. За Триумфальной аркой стояли прожекторы. Они заливали светом могилу Неизвестного солдата. Огромный сине-бело-красный флаг развевался над ней на ветру. Отмечалась двадцатая годовщина перемирия 1918 года. Погода была ненастной, и лучи прожекторов отбрасывали на проплывающие облака неясную, стертую и разорванную тень флага. Казалось, там, в медленно сгущавшейся тьме, тонет изодранное в клочья знамя. Где-то играл военный оркестр. Невнятные, жестяные звуки гимна. Никто не пел. Толпа стояла молча. – Перемирие! – проговорила какая-то женщина около Равика. – Моего мужа убили в последнюю войну. Теперь на очереди сын. Перемирие! Кто знает, что еще будет...