Добро пожаловать в Слизерин

13. Так хотели звёзды.

  Сидя на полу перед камином в своей комнате, Юнги никак не может перестать улыбаться. Кажется, он сошёл с ума или это просто нервы ни к чёрту. Разглядывая языки пламени, слизеринец размышляет о том, что никак не может его возненавидеть. А ведь сколько проблем из-за этого чёртового огня, но Юнги всё равно тянется к нему своей сутью, своей магией, своей анимагической формой. Потому что красиво и завораживающе, потому что тепло, обжигающе тепло, потому что языки пламени танцуют, и Юнги кажется, что сейчас те покинут пределы камина, чтобы окружить его в кольцо. Как Фролло из «Собора Парижской Богоматери» видел в пламени танцующую Эсмеральду, зовущую к себе, так Юнги видит в огненных всполохах лучащиеся весельем глаза Чимина и его солнечную широкую улыбку.

«Хён, я не понимаю вот это заклинание».

«Эй, это были мои конфеты!».

«Могу я остаться у тебя?».

«Эй, Юнги-хён, хватит ворчать!».

Голос Чимина звучит в голове, а перед глазами мальчишка дует губы и строит щенячьи глазки. Весь такой наивный, смущённый и чертовски милый. Юнги мечтал где-то очень глубоко в душе заботиться о парне, мечтал быть с ним всегда рядом, хотел быть причиной чужого смеха и счастливых улыбок. А теперь хочется бежать от него на край света, потому что во всех бедах, которые случаются с Чимином, виноват только Юнги.

- Эй, Юнги... Как ты?

Негромкий голос за спиной и рука, опустившаяся на плечо. Намджун как всегда пришёл бесшумно, сел рядом так близко, что плечи соприкасаются. Это незримая поддержка, которая Юнги не нужна, потому что он не ломается. Он сломан.

- Знаешь, я впервые так ждал своего дня рождения. Никогда не любил этот праздник, ведь вся его суть в том, что меня поздравляли с тем, что я на ещё один шаг приблизился к тому свету. Мать всегда устраивала пышный праздник, на котором мне приходилось буквально работать. Петь, играть на рояле, читать стихи, танцевать с многочисленными дамами, которым я в живот дышал. Потом, когда подрос, в грудь, отчего было так неловко. Когда стал ещё старше, то просто смог сбегать, хотя и получал потом знатно. Я терпел лишь ради Юнджи, которая так любила хвастаться своими нарядными платьями. Впервые я ждал этот праздник, потому что знал – всё будет отлично. Что матери не будет, она в Италии, что сестра не будет доставать нравоучениями. Только я и мои друзья. И Чимин, которому я собирался признаться в своих чувствах.

- Юнги, ты же понимаешь, что ты не...

- Виноват. Все его беды лишь из-за меня. Даже когда я понадеялся, что праздник пройдёт отлично, судьба словно издеваясь, сотворила с ним подобное. Как бы крича «знай своё место, Юнги, ты не можешь быть счастлив». Но почему делая меня несчастным, эта старая кошёлка причиняет боль моим близким и дорогим людям?

- Это не так.

Обняв парня за плечи, Намджун притянул его голову к себе на плечо, чуть разворачиваясь, чтобы было удобнее держать совершенно потерянного друга в объятиях.

- Ты ни в чём не виноват. Напротив, ты помог ему, очень сильно помог. Ты поддерживал и защищал, радовал и помогал, оберегал и наставлял. Ты дарил ему свою заботу и нежность, улыбки и шутливое ворчание, от которого он почему-то всегда приходил в восторг. Ты помог ему встать на ноги, Юнги. Не вини себя, потому что твоей вины здесь нет.

- А кто тогда виноват, Намджун? Кто?

Вопрос, который остаётся без ответа. Какое-то время оба молчат, а после Ким отстраняется, тяжело выдыхая. Ему неприятно поднимать эту тему, реакция друга может быть непредсказуемой, но всё же нужно расставить все точки над «i».

- Мы с Сокджином подслушали разговор директора. Не знаю, почему они разговаривали в холле, а не в кабинете, почему не наложили заглушающее. Может быть из-за того, что было очень поздно, все должны были быть в своих постелях. Джин мне патронуса отправил, заявил, что хочет на кухню наведаться, а одному лениво из постели вылезать, вот и потащил меня за собой. С директором был начальник аврората и следователь по этому делу. Хосок не причём, Юнги. В тот вечер он отправился домой, к матери. Через камин директора. У них был какой-то неожиданный званый ужин, на котором должны были присутствовать наследники. Чонгук тоже отправился с ним. Ты, наверное, не вспомнишь, но его на ужине уже не было. Их обоих директор выпроводил почти сразу после обеда.

Отпустив резко дёрнувшегося в сторону друга, Намджун в очередной раз глубоко вдохнул, шумно выдыхая после. Он видел нервную дрожь чужих плеч, видел стеклянный взгляд, видел вцепившиеся в колени до побелевших костяшек пальцы. Зная о том, что именно на Хосока Юнги подумал в первую очередь, когда смог здраво мыслить, Намджун был просто обязан уберечь того от необдуманных поступков на поводу эмоций.

- Они весь вечер были вместе, Чонгук клянётся, что Хосок никуда не отлучался. Более того, он напился и в результате с подначки Чонгука решил доказать, что ему нипочём искупаться в их пруду. Он слёг с температурой под сорок, а ты же знаешь, на него плохо всякие лечебные зелья действуют, он в горячке ещё неделю метался. А теперь вот шугается от тебя по углам, потому что знает, что не виноват, но при этом уверен, что ты его при первой же возможности придушишь.

Тихий смешок потонул в ледяном взгляде развернувшегося Юнги, который шутку не оценил.

- Я знаю, что он не виноват, Чонгук уже приходил до тебя и несколько раз меня в этом убеждал. Говорил, что пусть Хосок и тот ещё больной на голову мудак, но для убийства у него кишка тонка. Барьер был воздвигнут невербально, никто не знает, когда и зачем. Отчего-то мне кажется, что Хосок как раз-таки всё это и замышлял, да только мать так не вовремя домой выдернула. И пусть он не дошёл до конца, какими бы ни были причины его относительной невиновности, я всё равно уже всё для себя решил.

Поднявшись на ноги, Юнги отошёл к письменному столу и выдвинул один из ящиков, доставая оттуда фиал с болотно-коричневого цвета жижей. Намджун сразу узнал, что это за зелье. Разумеется, ведь он был если не самым умным в Хогвартсе, то точно самым умным в Слизерине. Только одно единственное зелье, тёмномагическое и запрещённое законом имеет подобный цвет. За использование этого зелья отправляют прямиком в Азкабан, потому что эта дрянь нарушает так называемую свободу воли человека. Каждый сам плетёт свою судьбу, вмешиваться в это запрещено. Тройка запрещённых заклинаний потому и запрещена, что никто не имеет права принуждать, причинять боль другому или отнимать жизнь. Список же зелий, запрещённых законом, намного больше трёх пунктов. С учётом того, как часто придумывают всё более и более смертоносные и быстродейственные яды, Намджун порой удивлялся, как Министерство успевает всё отслеживать.

- Ты с ума сошёл. Где ты его вообще достал? Неужели сварил? – побледневшими губами прошептал Намджун, поднимаясь с пола.

- Хотел сначала, даже прикинул, у кого смогу найти рецепт. Вот только сроки поджимали, а потому я просто на прошлых выходных отправился в Лютный переулок. В небезызвестном тебе «Горбин и Бэркес» я и приобрёл эту прекрасную лечебную настойку.

- Юнги, это не лечебная настойка, ты же зна...

- Нет, Намджун.

Сверкнув коротко поблекшими глазами, Юнги осмотрел друга с ног до головы, а после перевёл взгляд на пузырёк в руке.

- Это лекарство. Лекарство, которое избавит Хосока от помутнения рассудка. Лекарство, которое избавит меня от необходимости его убить, чтобы в будущем быть уверенным, что никому из моих близких не угрожает опасность лишь потому, что они пожали мне руку или задержали свой взгляд на мне дольше положенного. Это лекарство, которое почти спасёт мир.

- Это зелье легко обнаружить в крови. Ты же знаешь, - ещё раз попытался Намджун.

Да только бесполезно. Усмехнувшись, Юнги вернул зелье обратно в ящик, задвигая тот на место и опираясь бедром о столешницу. Взлохматив волосы, парень улыбнулся снова, вскидывая взгляд на друга.

- Да, легко. Вот только кто будет его искать?

Намджун не ответил, зная, что проиграл в этом споре. Впрочем, он соврёт, если скажет, что не думал о таком варианте, если скажет, что где-то в глубине души не поддерживает Юнги в его решении. Хосок совсем свихнулся на почве своих чувств, кто знает, как далеко он зайдёт в следующий раз. Пусть сейчас он не виноват, но Юнги насчёт барьера прав. Невозможно отследить время его установления, Хоуп вполне себе мог сделать это заранее, пока никого рядом не было. Тем более, заработавшие в эту сторону мозги быстро подсказали примерный план чужих действий. Чимина было бы легко заманить в живой уголок, там ведь его черепашки находились. Вот только всё равно Намджун отказывался верить, что их друг, пусть и бывший, их товарищ, их однокурсник мог опуститься до подобного.

- Хорошо, я не буду спорить. Вообще-то я и пришёл к тебе по другому поводу. Ты ведь знаешь, что Чимина перевели уже к нам? Не хочешь сходить и...

- Нет. Нет... Не хочу видеть его, не хочу видеть, что с ним стало из-за меня. Не заставляй меня, Намджун. Если я увижу его, то кто-то пострадает...

Намджун не стал спрашивать, кто, потому что и так было ясно. Хосок не зря от Юнги всё же прячется. Поэтому парень лишь кивнул и покинул чужую комнату. Постояв какое-то время, Юнги снова устроился возле камина по-турецки.

Чимин выжил. В панике Юнги казалось, что парень мёртв, но это было не так. Дыхание его только остановилось, а сердце билось, хотя и слабо. Магия, как могла, защищала своего хозяина коконом, оберегая, как маленького беспомощного ребёнка. Такое часто бывает у детей, когда магия только просыпается, и пусть Чимину шестнадцать, но магия в нём чувствовала, что он беспомощен, а потому пришла на помощь. Как только Чимина смогли выдрать из хватки Юнги, то тут же отправили в Мунго. Там о парне позаботились, заставили снова лёгкие работать, очищая их от наполнявшего ядовитого дыма, заставили сердце снова биться уверено, а после погрузили в кому. У Чимина огромные ожоги на лице, руках, на теле. Живого места почти нет, огонь знатно постарался, и Юнги предпочитал не думать о том, что было бы, если бы он не успел, если бы магия истончилась раньше его прихода, если бы саламандры смогли бы заползти на Чимина. Пак сгорел бы заживо.

В Мунго Чимина продержали чуть больше двух недель, пока его состояние не стабилизировалось и не зажили ожоги и порезы от стекла на лице. Единственное, на что хватило Юнги, так это дать доступ к своему счёту в банке, чтобы медики сделали всё, что в их силах, чтобы не осталось уродливых шрамов, чтобы полюбившиеся Мину мягкие щёчки Чимина остались такими же мягкими, а не покрытыми грубыми уродливыми бугрящимися рубцами. Потом Юнги не помнил точно, что происходило. Кажется, у него был срыв, после которого он валялся в Больничном Крыле. А после все чувства словно выключились.

Юнги игнорировал чужие косые взгляды, игнорировал слова поддержки от друзей, их ненавязчивые объятия и прикосновения, чтобы показать, что он не один на один со своим горем и виной. Он всё так же ходил на занятия, срывался от души на нарушителях порядка, стал ещё более жесток к своему факультету. От него снова шарахались, под его взглядом вновь начали запинаться и заикаться. Юнги вернулся к тому, каким был до появления Чимина. На выходных он действительно выбрался в Лютный. Вообще-то он не планировал покупать зелье, дожидающееся часа в его столе, просто так вышло. Ему всего лишь нужен был один ингредиент для экзаменационного зелья, за которым он и отправился, а зелье само попалось ему на глаза. План созрел быстро, звонкие галеоны посыпались на потёртый прилавок, а фиал отправился в карман.

Лишь единственный раз он вновь дал волю слезам. Разумеется, наедине с собой, но кто бы знал, как сложно ему было держаться, когда в одном из коридоров его перехватил Тэхён. Мямля и запинаясь, гриффиндорец объяснил, что этот пакет он нашёл в теплице, когда помогал там в порядок всё привести, и что тот, скорее всего, был оставлен Чимином. А в пакете подарок, завёрнутый в красивую изумрудную бумагу и коробка любимых конфет. И открытка ещё магическая, с красивым видом на единорога, гарцующего на поляне.

«Юнги-хён, с днём рождения. Надеюсь, тебе понравится подарок, я хотел купить что-то полезное, но с фантазией у меня оказалось плохо. Зато я купил тебе конфет, которые подсластят твоё разочарование, если купленная мною вещь тебе не пригодится».

Пририсованная внизу мордашка, оживлённая заклинанием, двигалась и постоянно улыбалась и подмигивала. Юнги казалось, что он точно сошёл с ума, потому что всё внутри разрывалось на части, а на лице была глупая улыбка.

То, что сказал Намджун, для Юнги секретом не было. Утром ещё декан сообщил о том, что так как Чимин необычный волшебник с запоздало пробудившейся магией, то находится под ответственностью директора Хогвартса. Поэтому, как только парень пришёл в нормальное состояние, если не считать пары огромных ожогов на руке и бедре, его переместили в Больничное Крыло под присмотр медсестры. Единственное, что той нужно было делать, так это каждый день покрывать ожоги Чимина мазью и постепенно ослаблять магический кокон, удерживающий Чимина в бессознательном состоянии, чтобы организм начинал просыпаться и функционировать сам по себе, а не за счёт действия магии.

Знал Юнги и о том, что в обед к Чимину завалилась огромная толпа народу. Кого там только не было помимо Сокджина, Намджуна и Тэхёна с Чонгуком. Последний, к слову, переживал больше всех вместе взятых, всё твердил, что Чимин не может умереть, не может вот так просто кинуть младшего, потому что тот ещё не научил его полётам. Наблюдая за дрожащими губами Чонгука, не выдержал и разревелся всегда излишне эмоциональный Тэхён, который облепил Чонгука коалой, а сам всё хлюпал носом и смотрел мокрыми глазами на бледного бессознательного Чимина. Был там и Минхо, с которым Чимин успел подружиться, и та самая слизеринская первокурсница, которую парень угощал конфетами. Даже профессор защиты от тёмных искусств заглянул узнать о состоянии своего любимого ученика. Удивительно, да, но неумёха Чимин был таким добрым парнем, что его внутренний свет притягивал к себе всех, даже ворчливых профессоров. Приходил и директор, который, как нашептал всем заставший его приход Сокджин, просил у парня прощения, хотя тот и не слышал.

Сам Юнги не ходил, потому что боялся, что его маска равнодушия, за которой он всё прячет, разлетится на осколки. Слухами земля полнится, а потому Юнги был в курсе всего, что творилось целый день в лечебном крыле замка, да только каждый раз, когда он окольными путями неуверенной походной добредал до заветных дверей, отделяющих его от Чимина, то просто не мог в итоге повернуть ручку двери и уходил. Уходил, пока грызла совесть, уходил, пока кусала больно вина. Уходил оттуда, куда хотел ворваться, чтобы убедиться, что Чимин жив, что ему ничего не грозит, что чёртовы медики Мунго сделали свою работу качественно, и на милом личике не осталось и следа.

Потому что страшно.

Часы отбивают второй час ночи, но Юнги всё никак не может заставить себя лечь в постель. Зачем, если уснуть опять не получится? Да и не давала покоя мысль, что Чимин сейчас совсем один, без присмотра, ведь медсестре тоже нужно отдыхать. Ноющее весь день в груди желание увидеть парня снова начало стремительно разрастаться. Достигнув своего апогея, оно больно ударило изнутри по солнечному сплетению, заставив подавиться выдохом.

«Я хочу его увидеть. Хочу. Мне нужно», - пронеслось в голове.

Поднявшись на ноги, Юнги одёрнул одежду и взял с собой палочку. Уже выйдя за порог, парень прислушался к негромким голосам внизу и вернулся в комнату, доставая из ящика стола заветный пузырёк с зельем. Его волос и кровь уже были добавлены внутрь, зелье было готово к употреблению, и Юнги решил не откладывать дело в долгий ящик. Спускаясь вниз, он на полпути встретился с пятикурсником, который тут же прошмыгнул мимо него тенью, прячась за дверями спальни. От Юнги днём-то все шугались, опасаясь зловещего взгляда, а тут ночью наедине на тёмной лестнице столкнулись. Наверное, у парня ладони заледенели от ужаса.

- Как хорошо, что ты не спишь. Что, бессонница замучила? – равнодушно поинтересовался Мин, приближаясь к дивану возле камина.

Хосок выглядел ужасно на самом деле. Бледный и осунувшийся после болезни, синяки под глазами, скулы заострились, а губы, растягивающиеся обычно в улыбку сердечком сжаты в тонкую линию. Парень при появлении Юнги не дёрнулся даже, лишь вскинул на него уставший взгляд и хмыкнул негромко. А после снова перевёл взгляд на пламя.

- Пожалуй, теперь я могу понять, как тебе было дерьмово после всех этих допросов. Знаешь, авроры ведь приходили ко мне домой, пока я с горячкой валялся. Вынюхивали, выспрашивали, угрожали даже. Если я не ошибаюсь, то до их появления меня ни разу не тошнило. Забавно, да? То ли меня всегда подсознательно воротило от этих зажравшихся ублюдков, которые считают себя богами, потому что вольны вытворять, что хотят, то ли потому что они пытались в моих мозгах копаться. Ты же помнишь, да, что от легилименции меня всегда тошнило? Конечно помнишь, ты ведь не раз в моих мозгах копался.

Юнги уселся в кресло, разглядывая бывшего друга и приятеля. Хосок выглядел действительно дерьмово, потрепанный болезнью, допросами, своими чувствами и путаницей, которая из-за них возникла, своими собственными загонами и желаниями.

- Я ведь действительно хотел, - негромко признался Хоуп, встречаясь с чужим взглядом и улыбаясь надломлено. – Это я установил барьер, чтобы дым раньше времени не учуяли и не заметили. Я хотел подловить Чимина по его возвращении в замок, специально ведь следил за ним, подслушал разговор с Чонгуком о том, что он хочет подарок тебе купить. Это он попросил всех морочить тебе голову, чтобы ты не догадался. Я хотел подловить его на улице, сыграть в панику и попросить помочь потушить пожар в уголке, мол, некогда просить кого-то о помощи. Я знал, что он не откажет, наивный идиот, там ведь его черепахи.

Подавшись вперёд, Хосок поставил локти себе на колени и принялся тереть болящие от долгого созерцания огня глаза. А после снова посмотрел на Юнги, на лице которого не было ни единой эмоции, только руки сжимали подлокотники кресла до скрипа искусственной кожи.

- Не знаю, смог бы я действительно заманить его туда и запереть дверь, смог бы действительно просто уйти, оставив его там умирать, но я хотел. Действительно хотел это сделать. Но в обед директор вызвал к себе, а потом отправка домой и званый ужин, из-за которого все планы полетели к чёрту. Знаешь...

Поднявшись с дивана, Хосок плавно опустился на колени перед Юнги, опуская ладони поверх его коленей и заглядывая в глаза с застарелой тоской, отчаянием и одиночеством.

-... любить тебя очень больно, Юнги. Это даже не любовь, это какая-то зараза, болезнь, которая высушивает меня изнутри, заставляет позабыть обо всём человечном, что есть во мне. Я хочу убить их всех, слышишь? Всех, кто имеет возможность быть с тобой рядом. И это пугает даже меня самого. Я помешался на тебе, это так страшно. И так опасно.

Голос Хосока срывается, парень роняет голову, вжимаясь лицом в чужие острые колени. Сломленный, потерявшийся, сам уставший от всего происходящего снаружи и глубоко в себе, в душе. Страдающий от своих же чувств, но упивающийся ими, как изысканным вином. Только вино это приелось, теряя свой волшебный вкус и пряное послевкусие. Так бывает, когда сначала наслаждаешься напитком, пробуешь его чаще, а после привыкаешь и понимаешь, что вся прелесть этого вина исчезла. Привычка, обычная красная вода, которую начинаешь хлестать как чай или кофе. И вроде бы хочешь остановиться, да только не получается, потому что зависим.

Юнги понимает это ясно как никогда, а потому не говорит ничего, не пытается оттолкнуть или ударить. Тянется к карману и достаёт фиал с зельем, вкладывая в чужую ладонь. Хосок отстраняется, смотрит сначала ему в глаза, а после переводит взгляд на зелье. Дёргается в сторону, понимая сразу, что это такое, а после усмехается горько.

- Лекарство от этой болезни. Готовое, да?

- Да. Готовое.

Юнги на самом деле не был уверен, как поступит с этим зельем. Заставит выпить силком или тайно подольёт в чужой кубок с соком или чаем. Но вариант того, что Хосок сам откроет фиал, отсалютует ему и зальёт себе в рот, Мин не допускал отчего-то. Наверное, если бы не измотавшие младшего слизеринца болезнь и бестактные как всегда авроры, то он бы агрился, отбивался и противился. Но Хосок сломлен и раздавлен, а потому послушно проглатывает всё до последней капли.

Нет криков и слёз, боли или крови из носа, нет неприятного вкуса или запаха. Несмотря на цвет, зелье это было совершенно никакое, безликое, пустое по своей сути.

- Что ж, спокойной ночи... Хён...

Тихое прощание, и Хосок возвращает пустой фиал и удаляется в сторону спален. Юнги какое-то время смотрит ему вслед, а после убирает пузырёк в карман.

- Спокойной ночи, - запоздало выдыхает он и направляется к выходу из гостиной.

Завтра утром Хосок проснётся впервые с лёгким сердцем и душой. Груз, тянущий его несколько лет на дно, наконец-то исчезнет. Пропадёт, развеется вместе с его больной любовью к Юнги, искоренённой зельем направленного бесчувствия.

В Больничном Крыле ожидаемо темно и тихо. Пробираясь между рядами кушеток, Юнги всматривается в темноту, не рассеивающуюся полностью даже в свете люмоса, и пытается понять, куда же положили Чимина. Но вот взгляд цепляет ширму в самом углу помещения, и Мин тут же спешит туда. В горле встаёт ком, когда слизеринец видит своё улыбчивое солнце потухшим, бледным, измождённым. Чимин выглядит так, словно просто спит, укрытый тёплым одеялом, но Юнги чувствует, как вокруг чужого тела вибрирует магия.

Подойдя ближе, парень замечает на тумбочке возле койки небольшой аквариум, в котором плавают две черепашки. Точнее, сами черепашки спрятались внутри панцирей, которые хотя и слабо, но раскрасились в привычные фиолетовый и оранжевый цвета. Кажется, они, как и Чимин были защищены магией парня, прижимающего их к своей груди, а потому и не пострадали, тоже постепенно приходя в нормальное состояние.

Взгляд Юнги снова скользнул по Чимину. Приблизившись, он внимательно осмотрел лицо парня, а после осторожно приподнял одеяло. Под ним Чимин был обнажённым, разве что нижнее бельё было на месте. Наверное, он бы замёрз, если бы магия не грела, но другого выхода не было. Снимать с него штаны и надевать обратно медсестра бы устала просто. Откинув одеяло полностью в сторону, Юнги усилил люмос, осматривая чужое тело. Ком в горле никуда не делся, стал только больше и плотнее, мешая дышать, когда парень увидел бинты на бедре парня и на его руке. Всё по правой стороне и в широких масштабах. Бедро было замотано от паховой области и до самого колена, а рука – от плеча до сгиба локтя.

- Если ты и дальше будешь так на меня смотреть, выйдет конфуз.

Негромкий хриплый голос как ведро ледяной воды на голове. Не контролируя себя, Юнги невольно заставил люмос вспыхнуть очень ярко, чтобы разглядеть чужое лицо.

Чимин улыбался. Щурился от яркого света и улыбался, не широко, но привычно тепло и счастливо.

- Медсестра скоро придёт, чтобы повязки сменить. О чём она подумает, когда увидит, как ты рассматриваешь моё бессознательное обнажённое тело? – негромко рассмеялся парень.

- На тебе бельё есть, - задушенно выдавил из себя Мин, стараясь дышать.

- Да, и без одеяла мне вообще-то прохладно.

Юнги тут же накрывает парня одеялом, садясь на края койки с другой стороны, чтобы не тревожить его раны. Приглушает свет палочки и кладёт её на тумбочку, а сам обхватывает протянутую к нему ладонь Чимина обеими руками, сжимая так крепко, словно боится обмануться, словно всё это может оказаться всего лишь иллюзией или сном, что он просто отключился прямо на полу у камина.

- Юнги-хён, послушай меня сейчас очень внимательно, хорошо? – попросил Чимин и, дождавшись чужого кивка, продолжил. – Я в себя ещё вечером пришёл, ко мне приходил директор. Всё, что произошло – случайность, хён.

Проигнорировав попытавшегося что-то сказать Юнги, Чимин покачал головой, выдыхая шумно.

- Это случайность. У какой-то ученицы там животное было, она пришла его проведать. Выпустила из клетки, а это животное, ласка вроде, начало метаться, пытаться выбраться. Девчонка его ловить начала ну и сшибла случайно тот ящик с саламандрами, так они вроде называются. Чёрт знает, почему она не рассказала никому, директор подробностей мне не сказал, пояснил только, что с её слов она бросилась за выскочившим за дверь животным, надеясь его поймать. Саламандры расползлись, огонь распространился. Когда я туда прибежал, то вскоре после сработала своеобразная защита, отреагировавшая на волшебное неугасаемое пламя, разбушевавшееся внутри. Директор сказал, что сам замок таким образом решил защитить и себя от урона и других людей внутри. Дверь захлопнулась у меня прямо перед носом, но так просто получилось. Защитная магия заперла дверь, чтобы не выпустить пламя. А я просто так неудачно оказался внутри.

Придвинувшись поближе к краю кушетки, Чимин потянулся и второй рукой к Юнги, накрывая его ладони поверх своей второй ладони.

- Никто ни в чём не виноват. Только вот я совсем не помню, что дальше было. Когда дверь закрылась, я решил выход другой попробовать найти, но в итоге отключился, успел лишь черепашек к себе прижать. Они такие блеклые. Они умирают? – сорванным голосом спросил Чимин, кидая взгляд на аквариум.

- Нет, не умирают. Когда ты потерял сознание, твоя магия начала защищать и тебя и черепашек, как бы укрывая коконом. Из-за неё саламандры не могли к тебе подобраться. Никто не знал, что случилось, пока девчонка не прибежала гриффиндорская. Она ревела навзрыд и всё никак не могла сначала объяснить внятно, в чём дело.

- Директор сказал, что это ты меня спас. Что ты полез в самое пекло, чтобы найти меня. Откуда ты знал, что я там? – робко спросил Чимин, на что Юнги лишь дёрнул плечами, рассматривая пристально чужое лицо.

- Почувствовал. Как Намджун чувствует воду, так я чувствую огонь. Я сразу понял, что его бесполезно пытаться потушить водой, что нужно найти очаг. Вспомнил о том, что там саламандры были, а после и о черепашках. Тебя весь день не было, и я как нутром почуял, что ты обязательно где-то там, объятый пламенем. Просто потому что это ты, Чимин. Ходячий магнит для всякого рода неприятностей и проблем.

Чимин на последнее заявление лишь улыбнулся, пожимая плечами, а после вдруг всполошился.

- Подарок, хён, твой день рождения! Я же не поздравил тебя!

«В этом весь ты», - с болезненной нежностью подумал Юнги.

Израненный, переживший такой ужас, наверняка всё ещё находящийся под действием обезболивающих, но думающий о таких глупостях. Привычный несуразный Пак Чимин, несерьёзно относящийся к тому, что творится в его жизни, улыбающийся так тепло и ярко, что в душе волна нежности поднимается к этому улыбашке.

- Тэхён нашёл твой подарок и отдал мне. Я не открывал на самом деле, только прочитал открытку, - признался Юнги, на что Чимин кивнул довольно.

- И не открывай. Когда меня отсюда выпустят, то мы отправимся к тебе домой, как ты и хотел. Намджун-хён и Сокджин-хён, Чонгукки и Тэхён с ним за компанию, я и ты. Мы отправимся к тебе и отпразднуем твой день рождения. Тогда ты и откроешь мой подарок, а я закрою глаза на то, что ты уже прочитал открытку, - с улыбкой протянул Чимин, а после стушевался и отвёл взгляд.

Помолчал какое-то время, сжимая чужие руки своими, а после осторожно сел и придвинулся ближе, заглядывая в чужие глаза.

- А потом, когда праздник закончится, я планировал пробраться к тебе в комнату и признаться. Сказать о том, что я, кажется... Кажется, влюблён в тебя, Юнги-хён.

Второе ведро воды на голову, но уже не ледяной, а обжигающе горячей. Невольно улыбнувшись, когда чужие щёки залила краска румянца, Юнги подался вперёд, прижимаясь своим лбом к чужому и заглядывая в глаза.

- Ты не смог бы этого сделать, потому что это я пробрался бы к тебе в комнату и признался. Признался в своих чувствах, в том, что влюбился в тебя почти с первого взгляда, в том, что ты – моё улыбчивое солнышко, которое дарит тепло, которое освещает мой путь. Я вообще наговорил бы тебе много смущающих сопливых вещей, наверняка краснея и запинаясь, потому что... Это всё на самом деле немного смущает.

- Тогда мы отложим всё это до празднования твоего дня рождения, чтобы не смущать друг друга заранее, - предложил Чимин, улыбаясь и прикрывая глаза.

- Да, отложим, - согласился Юнги.

Впрочем, отложенное признание в любви не означает, что нужно откладывать и поцелуи. Чимин тянется вперёд первым, прижимается губами осторожно и робко, потому что смущается жутко, а Юнги в который раз чувствует переполняющий душу восторг, бьющий шипящим шампанским. Подавшись вперёд, слизеринец несдержанно прижимает Чимина к себе ближе, обхватывает за пояс и с жаром отвечает на поцелуй, превращая его из сдержанного и невинного в наполненный чувствами и эмоциями, головокружительный, пьянящий. А после отстраняется, потому что ещё чуть-чуть и он просто не сможет себя контролировать, когда под его руками живое горячее тело с бьющимся живым сердцем не менее живого Пак Чимина.

«Жив, жив, жив», - бьётся в голове. – «Чимин жив».

Да, Чимин жив.

Он рядом.

И он только для Юнги.

- Х-хён, сейчас медсестра придёт, - шепчет Чимин и оставляет короткий поцелуй в уголке мягких губ, которых так давно хотел коснуться и которые наконец-то смог распробовать на вкус. – Но ты не уходи, ладно? Спрячься за второй ширмой просто, я не усну без тебя теперь.

- И не собирался даже, - улыбается Юнги и притягивает его снова к себе, оставляя поцелуй на лбу.

Разумеется, он никуда не уйдёт. Будет послушно сидеть за ширмой, пока медсестра будет обрабатывать раны Чимина. После проберётся к нему в постель, обнимая и почти сразу же засыпая. А утром они оба проснутся от тихих попискиваний Тэхёна, который размахивал палочкой, с помощью заклинания создавая живые фотографии «двух милых котяток» по его словам. Рядом с Тэхёном будет стоять краснеющий щеками Чонгук, которому то ли стыдно за поведение своего любимого ТэТэ-хёна, то ли от того, что он не привык видеть всегда холодного Юнги расслабленным и улыбающимся совершенно счастливо, когда Чимин ерошил волосы Мина и оставлял лёгкие поцелуи на его щеках.

Потом будут и тяжкие будни, когда Чимину придётся нагонять программу и кое-как сдавать подобие экзаменов, благодаря профессоров за поблажки. Празднование дня рождения Юнги будет отложено из-за завалов в учёбе и сдачи зачётов. Но позже ребята всей компанией всё-таки выберутся к Юнги домой, где будет приехавшая погостить на пару деньков Юнджи, от которой Чимин будет в восторге. И Хосок, который после того, как избавился от своей больной привязанности к Юнги, стал снова нормальным парнем, душой компании и спокойно себе подружился с Чимином, хотя Юнги это не нравилось, а потому Мин за этой парочкой всё же приглядывал. И за сестрой своей тоже, потому что та прониклась к Чимину симпатией и все дни, проведённые вместе с друзьями, от паренька не отлипала, тиская и обнимая.

- Боже, боже, перестань так на меня смотреть. Не претендую я на твою улыбашку, - не выдержала в итоге девушка, когда от взгляда брата еда встала комом в горле.

Потом будут и экзамены, после которых Намджун, Сокджин, Хосок и Юнги выпустятся. Юнги останется в Хогвартсе, подрабатывая помощником зельевара, а после и вовсе полностью перейдёт на обучение первых, вторых и третьих курсов. Намджун уедет в Румынию, Сокджин от скуки поедет следом. Хосок отправится к родне во Францию. Чимин спокойно себе продолжит учиться вместе с Тэхёном и Чонгуком, радуясь каждый раз как ребёнок, когда на занятиях по зельеварению Юнги будет лично объяснять ему материал и помогать варить первые образцы.

Жизнь постепенно наладится, каждый найдёт своё место в жизни.

Даже Хосок, который в романтичной Франции на улице Парижа вновь столкнётся с Юнджи.

|The End|