Мертвецы

=

  Он подлетел к ней молниеносно, женщина даже не успела ничего сделать. Джордж скрутил ее руки за спиной, стиснув сильной ладонью истерзанные до кроваво-гнойных отметин запястья, а второй рукой отрывал кусок простыни, помогая себе зубами. Когда с простыней было покончено, он ловким движением связал ей руки, и затянул до такой степени сильно, что заставил еще громко выдохнуть. Кричать Беллатриса сегодня явно не могла: голос был сорван. Только судорожные хрипы прорывались меж полуоткрытых потрескавшихся губ, покрытых тонкой коркой запекшейся крови. Правда, брыкалась она отчаянно. Когда ведьма, сопротивляющаяся из последних сил, попыталась укусить его за руку, придерживающую подбородок, он просунул всю кисть ей в рот. И чем сильнее женщина сдавливала зубы, тем глубже Джордж просовывал руку в ее горло, чувствуя, как хрупкое истерзанное женское тело бьётся в конвульсиях, не имея возможности сделать спасительный вдох полной грудью. Волна сладкого садистского удовольствия прокатилась по всему его телу, но это была страшная сладость. Отвратительная. Такая сладость подступает к горлу, забивается в нос, просачивается под кожу, когда воздухе витает вонь разлагающейся плоти. Его удел отныне – сладость мертвечины. Плевать, он – мертвец. И она – тоже. Джордж поставил ее на колени перед кроватью. Вырываться со связанными руками и чужой рукой в горле было практически не возможно.
Когда он вошел в нее, руку все же решил оставить во рту. Беллатриса больше не пыталась укусить его. Во-первых, это было невозможно, а, во-вторых, она, кажется, поняла, что это бесполезно, только судорожно двигала горлом и головой, стараясь освободиться от душившего её живого кляпа. Когда он все же вытащил свою кисть, ее вырвало. Он продолжал двигаться в ней, чувствуя, как ее тело выворачивает наизнанку, как судорожно она вдыхает воздух, как сокращаются в новых приступах рвоты все ее внутренности под прилипшим к спине животом.
Анус в этот раз он решил не трогать. На несколько секунд он прекратил двигаться, постарался унять дыхание и, сосредоточившись, проник в ее сознание. Он почувствовал, насколько мучительную боль она испытывала до сих пор. Еще хлопнется в обморок, а это не входило в его планы. Она должна быть в сознании и все понимать.
Когда юноша отпустил Беллатрису, женщина упала прямо в лужу собственной рвоты. Она тяжело дышала, на волосы противно было смотреть.
– Ты больной, – прошептала она, подняв на него глаза, полные горечи. – Ты больной садист.
Джордж ухмыльнулся.
– Встань, – приказал он.
Женщина не шелохнулась.
Юноша вышел из клетки, на ходу застегивая брюки. Подошел к столу, где лежала его палочка, обернувшись, прищурился, словно что-то задумал, а потом спокойно взял палочку в руки, направил на Беллатрису и произнес заклинание. Раздался щелчок, и на спине и руках пленницы появился след, словно от удара кнута. Женщина непроизвольно издала глухой стон.
– Встань, – спокойным дежурным тоном выслужившегося тюремного надзирателя повторил Джордж.
Беллатриса сделала слабую попытку двинуться, но с руками, связанными за спиной, встать было крайне неудобно, да и всё тело после ужасных терзаний, которым она подверглась, дрожало так, что ходило ходуном, поэтому Пожирательница вновь быстро рухнула на пол, точно подрубленное деревце.
Раздался еще один щелчок, и красная полоса вспухла на ее ягодицах. Женщина содрогнулась, выгибаясь. Еще один щелчок, и еще... Вскоре ее худенькое тельце было сплошь покрыто длинными кровоточащими рубцами.
– Встань.
Он дал ей немного времени. Кое-как опираясь на сбитые в кровь колени, Беллатриса умудрилась встать в полный рост, но стояла спиной к нему.
– Сегодня будем купаться, – торжественно объявил Джордж и направился в ванную. Оттуда он при помощи заклинания Левитации доставил огромный чан с водой, приоткрыл дверь в клетку и опрокинул его прямо ей на голову. Как и ожидалось, пленница глухо зарычала, а потом задрожала мелкой дрожью. Конечно, вода была ледяной. По крайней мере, рубцы, оставшиеся после магической порки, не так сильно горели на холодной коже.
Джордж бросил ей мыло в клетку. Произнес заклинание, и её связанные за спиной руки быстро лишились клочка простыни. Беллатриса молниеносно схватила мыло и, трясясь, начала натираться им.
Джордж покачал головой. «Она еще пытается получать удовольствие от происходящего, – думал он. – Эта падаль не понимает, что обречена».
– Волосы намыливай, как следует, а то на тебя смотреть противно, – произнес он вслух.
– А ты не смотри! – парировала пленница.
Расслабилась она за эти дни. Огрызается, предъявляет претензии, капризничает. Может и от секса удовольствие получила? Сегодня, не в тот раз. Хотя, какое может быть удовольствие, ведь ее рвало. Ишь, как моется теперь. Смотреть на нее такую грязную, почти завшивленную, чувствовать отвратительный запах немытого тела Джордж уже не мог. Пришлось помыть. Он успокаивался тем, что делает это для себя, не для нее.
Когда она хорошенечко намылилась, он левитировал еще один чан с водой, потом еще, а после всех водных процедур с помощью палочки убрал в клетке куски тряпок, оставшиеся от ее одежды, остатки рвоты, разный мусор. Напоследок бросил ей свою чистую рубашку.
Беллатриса нервно подхватила ее и быстро натянула на себя. Их глаза встретились. Неужели она хочет его поблагодарить? Вряд ли.
Джордж направился к лестнице.
– Ты сегодня опять уйдешь? – прозвучало жалобно из клетки.
Да вы неженка, миссис Лестрейндж!
– Ты хочешь еще? – обернулся юноша.
– Катись, – зло прошипела Беллатриса.
Джордж уже передумал. Он не будет сегодня уходить.
Юноша сел на свою кровать и принял решение продолжать пытки в старом режиме. Без секса. Пока.

Так летели дни, складываясь в недели. Джордж издевался над Беллатрисой, насколько хватало его фантазии. Когда, по его мнению, в поведении Пожирательницы проскальзывало нечто, напоминающее нахальство, или же он чувствовал, что его пленница пытается собраться с силами, он жестко и жестоко трахал ее. Так, как того требовала та или иная ситуация. Юноша прилагал все усилия, чтобы она чувствовала максимум унижения, боли, но оставалась бы при этом жива. С каждым днем ее крики становились все тише, а сопротивление сходило на нет. Джордж уже не получал прежнего удовольствия: страдания Беллатрисы больше не оттеняли его собственных мук, не притупляли его боли. Сама женщина этой самой боли почти не чувствовала. Она, казалось, начала смиряться. Взгляд потух. То, что не удалось сделать дементорам в Азкабане за четырнадцать лет, невероятным образом получилось у него. Особенно явно это чувствовалось в моменты, когда он не причинял ей обычной физической боли, а просто передавал свою тоску. Если то, что он ощущал, можно так назвать. Тоску и отчаянье, бессильную злобу из-за невосполнимой потери. Да, он был хуже дементоров. Те просто высасывали все положительные воспоминания, а он не позволял ничему положительному проникнуть в ее беспросветное существование, да еще и вкладывал в нее все самые ужасные собственные эмоции.
Странно, но Джордж хотел слышать ее дикий издевательский смех, хотел, чтобы она кусалась, стонала, выла. Ему не нужна была безвольная кукла, в которую превращалась женщина.
От ее равнодушия злость вновь начинала бурлить в нем, как в самые первые дни. И теперь он старался пытать ее дольше, изощренней, заниматься сексом грубее.
Иногда он просто садился напротив нее и пытался проникнуть в ее сознание. Теперь он не передавал ей свою боль, а желал узнать, что там у нее осталось от прежней Беллатрисы Лестрейндж. Отчаянье. Все, больше никакой воли. И силы почти иссякли. Только безумное отчаянье.
В последнее время ее часто рвало. Она страшно похудела, все косточки выпирали из-под бледной кожи, придавая женщине ужасный вид. Под глазами залегли темные круги. Обреченный взгляд, дрожащие губы – ни дать, ни взять – овощ.
«Мне что, жалко ее?» – изумился Джордж собственным чувствам. Чтобы задавить их в себе на корню, он быстро вошел в клетку, схватил пленницу за волосы и окунул лицом в унитаз, который поставил здесь некоторое время назад. Задрал свою рубашку на ней и быстро, без всякой подготовки вошел в анальное отверстие. Вода в унитазе забурлила, вероятно, она делала судорожные попытки вздохнуть. Он вытащил ее оттуда за волосы и дал возможность сделать вдох. Так продолжалось несколько мучительных минут. «Никакой жалости. Никакой жалости к этой мерзкой твари», - повторял себе Джордж. Он окунал ее, не переставая трахать окровавленный порванный анус, ждал, когда потуги будут наиболее мучительными и вытаскивал обратно, давая несколько мгновений на глоток спасительного воздуха. Так продолжалось до тех пор, пока он не понял, что ее тело больше почти не напряжено.
Джордж развернул женщину к себе лицом и увидел, что она потеряла сознание. Сердца коснулся слабый, но такой мерзкий, такой отвратительный укол вины и злости на самого себя за содеянное, что юноша вздрогнул и схватился за грудь.
Он осторожно перенес ее на кровать и положил на грязные простыни.
– Твою ж мать, во что я себя превратил? – вопрос его к себе самому остался без ответа.
Надо просто выставить ее на улицу, пускай с ней разбираются мракоборцы. Для начала стоит привести в чувство.
Он похлопал ее по щекам. Женщина неуверенно, с большим трудом открыла глаза.
– Джордж, – тихо заговорила она.
Юноша опешил. Она никогда не называла его по имени. Что это должно означать?
– Ты не заметил одну странность? – голос Беллатрисы был крайне слаб.
Джордж ничего не ответил, давая ей возможность продолжить самой.
– За все то время, что я нахожусь у тебя, у меня ни разу не было месячных.
Джордж с трудом сообразил, к чему клонит его пленница, и застыл, не в силах что-либо произнести. Выйдя из прострации, парень быстро вскочил на ноги и бросился вон из клетки. Подскочив к шкафу, он судорожно раскидал во все стороны вещи, хранившиеся в шкафу, и достал тот самый камень, артефакт, при помощи которого можно было определить любой диагноз. Только ведь беременность – не болезнь. Вдруг не сработает?
– Возьми его в руку, быстро, – скомандовал юноша, вернувшись.
Беллатриса дрожащей рукой обхватила камень, а Джордж судорожно искал на нем проявляющиеся слова. Еще до того, как они проявились, он уже понял, что это правда. «Беременность, десять недель». Дурак, какой дурак! Что же он натворил? Как такое могло случиться? Ведь ей не двадцать лет, да и детей у нее никогда не было. Джордж выхватил камень из рук женщины и запустил им в стену.
Он смотрел на нее и тяжело дышал. Как же быть?! Может, прибить прямо сейчас. Она и так уже почти мертва. Этот синюшный оттенок кожи и тонкие пепельные губы не сулили ничего хорошего. Но это же его ребенок. Ребенок? Это не ребенок, это монстр!..
Юноша выбежал из клетки, схватил со своей кровати одеяло и швырнул его на кровать Беллатрисы.
Затем просто со спринтерской скоростью взлетел вверх по лестнице, а через секунду и вовсе покинул свой дом.
Джордж просто бежал по улице, стараясь привести мысли в порядок. Как? Как? Как?! Разве у таких женщин появляются дети? Разве нормальное дитя может быть зачато вследствие того, чем они занимались? Нет, они не занимались... Правильнее сказать, вследствие того, что он с ней творил. Разве появляются дети из-за ненависти, жестокости и боли?
Это все лирика. А суровая проза жизни неутешительна: Пожирательница Смерти в его подвале ждет от него ребенка. Это свершившийся факт. Что делать? Раскромсать ее, вытащить жуткое отродье из ее чертовой матки и убить к дьяволу?
Он знал, что не сможет совершить такое. Одно дело – выливать всю свою злость, отчаянье и безумие на столь же безумную ведьму, жестокую убийцу и садистку. Совсем другое – убить невинное существо. Своего ребенка. Но в этом младенце уже течет ее кровь. Это что за ребенок будет? Но ведь и его кровь тоже.
Джордж остановился. От быстрого бега кружилась голова. Небо над Лондоном затянулось тучами, и начал накрапывать мелкий дождик.
Он так много времени пробыл в собственном доме, в основном, фактически в подвале, что дождь показался ему чем-то нереальным. Словно чудо из детской сказки. Он подставлял лицо дождю, слизывал капли, стекавшие, точно слезы, по щекам, радовался, как будто впервые в жизни получил подарок и улыбался. Эти его ощущения были настолько божественно приятными, что он вдруг задышал часто-часто, словно изо всех сил пытался освободить душу от гнетущей тяжести, очиститься, стать прежним.
Ребенка можно воспитать. Можно подавить гены безумной матери. Если кроха не увидит ее и ничего не будет о ней знать, может, они никогда и не проявятся. Малыша может вырастить бабушка. Она такая добрая и так любит детей. Если он будет окружен любовью большой семьи, у него просто не будет ни единой возможности стать похожим на ту, что носит его сейчас под сердцем. Разве бывают злыми дети, растущие в любви? «А я?» – задал себе вопрос Джордж.
А ведь это шанс. Судьба дает ему шанс. Может, он и не до конца мертв, раз оказался способным дать жизнь?