Карточный замок

1

Стрельба прекратилась неожиданно. Только что с грохотом рассыпались стены и окна, и вдруг наступила тишина. Такая неестественная напряжённая тишина. Под оседающей серой пылью разрушенный район напоминал сложившийся карточный домик, проигравший в небесной игре. Военные окинули взглядом развороченные кости руин и пришли к выводу, что вряд ли там, под завалами, есть хоть кто-то живой. Осталось лишь подчистить север города и можно возвращаться в казармы, отдохнуть наконец-то, а то так ныли ноги в неудобных и тесных танках и затекали плечи. Поставленное задание выполнено — а о морали думать не приказано, поэтому танки заскрежетали гусеницами по вздыбленному асфальту прочь, увозя с собою смерть.

Но живые в этом рассыпавшемся карточном домике были. И они отчаянно хотели жить.

***

Трое. Хотя, нет, трое с «половинкой». И эта «половинка» жалась к ногам, хлопала белёсыми ресницами, но молчала, потому что брат сказал молчать, а его слово не обсуждается. Лу Хань всегда был самым сознательным и взрослым в их компании. И пусть смешливый Чанёль опережал его в росте на целую кучерявую голову, именно Хань принимал самые ответственные и взвешенные решения. Как тогда, когда догадался обрезать младшей пятилетней сестрёнке волосы, едва в район въехали танки. Золотистые, как у брата, локоны весенним дождиком упали к ногам малышки. Ей было жаль их, ведь у принцесс обязательно должны быть длинные красивые волосы. А иначе, за что их любят принцы? Но Хань так решил, и девчушка позволила себе всего лишь пару слезинок в память об утраченном. Братик сказал, что волосы вырастут ещё красивее, а он никогда не врал. Пусть и подстрижено было рвано и криво, но когда военные методично из всех домов силой вытаскивали женщин, в чумазом коротко подстриженном мальчугане никто не признал девочку, тем более что и сам Хань обладал довольно миловидной внешностью.
Куда уводили женщин, никто не знал, но сёстры и матери кричали и прощались навсегда, пока их впихивали в грузовики и увозили. Их мама только чудом уцелела, но долго не прожила после похорон отца. Риджин и Хань остались вдвоём.

Родители Чанёля погибли во время одной из зачисток. И в компании стало трое, двое с «половинкой», как любил говорить новоприбывший. Смешливый нескладный парень показывал Риджин сказки в теневом театре на обшарпанной стене, пристраиваясь к свету умирающего костерка, и девочке было не так страшно сидеть в тёмном и душном подвале и ждать Ханя, пока тот рыскает по округе в поисках еды.
И однажды он привёл Сехуна. Высокий и бледный, с чёрными блестящими глазами и аристократическими чертами лица, он казался Риджин прекрасным принцем. И он согласно взял на себя эту роль.
— Где моя невеста? — говорил он, протягивая к ней руки и усаживая на свои острые колени. — Ты — самая красивая, — приговаривал Сехун, перебирая пальцами неровно отросшие пряди. — Когда ты вырастешь, я на тебе женюсь, и мы будем жить долго-долго!
— И я стану О Риджин! — девочка гордо выпячивала грудь и бросала на остальных высокомерные взгляды, вызывая у мальчишек смех.
— А ты не хочешь быть Пак Риджин? — Чанёль придвинулся ближе, и девочка поморщилась.
— Нет, я буду принцессой О Риджин, да, Сехун?
И принц согласно кивал ей.
— И ты построишь мне дом? — тихо спрашивала Риджин вновь и вновь, как слова заветного заклинания. Таким был ежедневный вечерний ритуал, без него она долго не могла заснуть, ей виделись тёмные, душные сны, и хотелось плакать... Её взгляд бродил по сырому подвалу, и так мечталось назад, домой, в свою мягкую постель, и чтобы рядом обязательно любимая кукла Кэт в розовом платье с рюшами, а в ногах плюшевый медведь. И пусть мама целует перед сном, а Лу Хань, тихонько проникнув в комнату, вложит ей за щёку ту щипучую конфетку, которую она так любит... Где сейчас кукла Кэт? Наверное, там, где и мама, думала девочка и теснее прижималась к принцу.
— Построишь дом? — переспрашивала Риджин, не дождавшись ответа.
— Я построю для тебя дворец! — белозубо улыбался Сехун, и Риджин согласна была подождать.
— Целый замок! — и в её радужных мечтах вырастали зубастые стены, глазастые башни и цветные флаги на тоненьких шпилях.
— А обычного дома мало? — Хань пытался вернуть сестру с небес на землю. Ему-то достаточно было маленького светлого домика и живых родителей. Никаких роскошеств, просто тишина, еда и спокойствие.
— Принцессы с принцами живут в замках, — авторитетно заявляла Риждин. — Чанёль будет жить в маленьком домике, — и Пак тут же имитировал сердечный приступ от горькой обиды, снова вызывая смех.
Но смех с горчинкой, смех, как разрядка, потому что эти подростки понимали, чудес не бывает. Кто знал, с чего всё это началось? Им, ребятам по четырнадцать, взрослые игры казались когда-то далёкими и придуманными. Да, кто-то из соседей стал спешно покидать район, дома продавались, а то и вовсе оставались пустующими, но разве это повод для паники, когда так ярко светит солнце и начинается весна?
А в семьях тех, кто не захотел уйти, всё чаще звучали слова «руда», «залежи», «разработка». Но в ветреных мальчишечьих головах они не складывались в угрозу. Разве взрослые не должны сами с этим разобраться? И вдруг, как разорвавшаяся граната, весть о том, что в районе страшный вирус, и уйти нельзя. Правительство объявляет район карантинной зоной и начинает зачистку. И сколько не пытались ребята вспомнить хоть одного больного, хоть одного носителя вируса на улице, не смогли. А был ли вирус?
Но дети — всего лишь дети. Они радовались лучам солнца, проникающим в их подвал сквозь щели под самым потолком, радовались, когда удавалось достать из-под завалов кроссовки подходящего размера или футболку со «Звёздными войнами»... Хань мечтал стать футболистом, Чанёль — выйти на сцену и стать новой звездой рэпа, Сехун хотел бы окончить университет и стать адвокатом. И перед сном эти мечты становились такими яркими и почти осязаемыми, что война, грохочущая в отдалении, отступала, утопая в наивных детских мечтах. Да и война ли это? Разве война — не столкновение двух сторон? А если выйти навстречу угрозе просто некому, война ли это? Но мальчишкам не хотелось об этом думать. Завтра снова придётся искать еду. Они-то ладно, перебьются чем-нибудь, но Риджин должна хорошо питаться, и это даже не обсуждалось.

Как-то раз Чанёль вернулся очень поздно. Хань к тому времени сварил в подгоревшем ковшике фасоль и сварганил лепёшки из остатков муки. Костёр догорал, прекращая коптить потолок. А Чанёль пришёл с пустыми руками.
— Ничего не нашёл? — тихо, боясь разбудить задремавшую девочку, спросил Сехун и накрыл её ещё одним грязным покрывалом. Ночью становилось всё холоднее, осень не могла ждать, пока у детей наладятся условия жизни.
— Нет, — буркнул Чанёль, подсаживаясь к маленькому костру. — Но я услышал кое-что.
Остальные подсели ближе.
— Что ты услышал? — Хань так и замер с Чанёлевской порцией фасоли. Взрослых они видели редко, те, кто выжил, прятались в подвалах точно так же, а к военным подходить было слишком рискованно.
— Я слышал, как военные говорили про главнокомандующего, — и парень потянулся за тарелкой с отбитым краем. — Сехун, ты говорил, что твой отец придёт и спасёт нас. Когда это будет? Мы так долго ждём!
Сехун молча теребил недоеденную лепёшку.
— Не хочешь — не порти еду, — Чанёль выхватил у него надкусанный кусочек. — Я слышал, как они называли имя главнокомандующего. И это имя твоего отца, Сехун!