Спи, ребенок...

Глава 18. День черного цвета.

POV Том

Странное ощущение, когда ты понимаешь, что остался один. Это что-то между чувством опустошенности и паническим страхом. Когда идешь по тонкой тропинке-серпантину, а со всех сторон глубокие обрывы. И ты ступаешь, осторожно, пошатываясь, боясь оступиться и свалиться туда, вниз, в темноту. В пустоту. Вот вроде есть шанс устоять, удержать равновесие...
Но вот только глаза завязаны. И ты даже сдвинуться с места не можешь, только трясешься и пытаешься разглядеть хоть что-то сквозь темную ткань на своих глазах, но ничего не выходит... Остается только кричать, звать на помощь, плакать... Но смыл? С места ты все равно не сдвинешься.
Слишком страшно, что упадешь и провалишься в пустоту. Один.
Ты потерян. Потерян для мира. Общества.
Кажется, что забиваешься в угол, как можно дальше от посторонних глаз. Потому что в них только бесполезная жалость, сочувствие. Но не они нужны человеку, когда он остается один! Не они!
А все кажется таким нереальным... Все словно сон. Страшный, кошмарный... Но сон! Не правда... Пусть уж лучше это будет длинный кошмар, но тогда я зато буду знать, что со временем он закончится, а я проснусь снова в своей комнате, встречаемый счастливым смехом сестры и смской от родителей, что они хорошо долетели до Нью-Йорка...
Но это ведь... не сон.
Но неужели действительно могут умереть... родители?
Мне хочется орать и плакать, биться головой о бетонную стену и рыдать как ребенок, как только я представлю, КАК все это произошло...
Отключение электричества в салоне, вскрики пассажиров, а потом полет в бездну, когда нет даже возможно встать с места и начать бежать к запасному выходу, потому что страх и паника сковывает все тело... А потом падение. Падение в океан без возможности выбраться на поверхность... лишь в стекле иллюминатора видеть, как вода становится темнее и темнее, а все пассажиры погружаются в бездну... А может и не так.
Может все было иначе.
Но одно я отчетливо вижу... Крики, страх... А потом...
Паника, паника, паника, ПАНИКА...
-Том!
Вздрагиваю, выдохнув...
Только сейчас понимаю, что все это время не дышал. Набираю в легкие побольше воздуха, проморгавшись. Теплая ладонь касается моей руки, а я переплетаю наши пальцы, чуть сжимая.
Билл.
Даже не оборачиваюсь в его сторону. Не могу... Больно.
Больно смотреть на его каменное лицо, серое от недосыпа, от слез. Ведь он не спит же по ночам, притворяется. Я знаю, потому что тоже не сплю несколько дней, не могу, нет сил даже закрыть глаза. А он лежит рядом, делает вид, что уснул, но не спит. Не смыкает глаз почти до утра... А потом тихий шепот со вздохом: «Иди, покури... Я же чувствую, что хочешь». И я иду... Это привычка. Постоянство. В течение нескольких дней нашей жизни...
Они слишком монотонны, они слишком похожи, что я даже потерял ход времени, мне просто все равно. В меня словно что-то вкололи, затормаживающее слух, зрение, мозг... А может я сам просто нажал на «стоп».
И Билл... Он рядом, живет для того, чтобы я не умер. А я хочу умирать? Мне уже все равно... Но мне больно. Больно видеть его таким. Таким... во всем черном.
Как и я. Как и все, кто собрался здесь.
На похороны ведь не приходят в другой одежде...
-Мы собрались сегодня здесь для того...
Какие заученные и пустые фразы. Этот человек, читающий такие слова, не знает даже моих родителей. Не знает, какими они были, ничего не знает... Но он говорит. Говорит о людях, которые ничего для него не значат. А для меня они были всем...
-...Они ушли от нас...
Нет, я не могу это слышать!..
С такой силой зажмуриваю глаза, но даже не сдерживаю покатившихся по щекам слез. Мне плевать, кто это видит, мне все равно... Мне уже просто совершенно безразлично, что обо мне подумают другие - все эти люди, пришедшие на похороны моих родителей.
Не сдерживаю всхлип и тут же чувствую, как Билл притягивает меня к себе за плечи, а я утыкаюсь ему в плечо, сквозь пелену слез глядя на этого человека, который говорит прощальные слова. А рядом с ним... Два гроба. Два пустых чертовых гроба! Только на шелковых подушках внутри них... фотографии моих родителей. Это все, что от них осталось. Остальное уже доедают рыбы и акулы в океане. НЕТ! Сдавливаю Билла в объятиях, не в силах больше смотреть на это. Все эти сочувствующие взгляды, направленные в мою сторону... Не хочу их видеть, не хочу!
-Тише... Тише, Том... - шепот Билла в самом ухе, а его руки сжимают меня только сильнее.
Гладит по спине, голове... Бесполезная попытка успокоить. Бесполезно.
-...Они были замечательными людьми...
Да от куда ему знать, какими они были!? Откуда!?
Все тело передергивает от нахлынувшей истерики, а я вцепляюсь в Билла, как в последнюю надежду на спасение. В душе странная пустота, а тело передергивает так, словно в моей душе гроза. Гром, молния, дождь. А меня трясет от холода, от беспомощности от ужаса того, что я вижу. Мне даже кажется, что я слышу шум дождя... Но нет. Это просто шорох осенних листьев, которые мотает по холодной земле ветер. А сырость... Нет, это не дождь. Это слезы.
А Билл рядом. Он не злится больше... Он не обижается... Он знает, какого мне, все понимает.
За что мне такое счастье, как он? За какие подвиги?...
Я же не переживу, если он уйдет...
-Тише... - шепчет он, отстраняясь от меня и обхватывая мое лицо руками. Приходится открыть глаза и сквозь прозрачную пелену посмотреть ему в глаза... - Не плачь, пожалуйста... Или я тоже расплачусь. Очень тебя прошу, Том...
Он сам ладонями утирает мои слезы, а я только прикрываю глаза, чувствуя ту самую трепетную заботу с его стороны... Я не рассыплюсь, Билл, не бойся.
А на нас смотрят. Я вижу. Чувствую...
Коллеги родителей, их друзья, их знакомые, наши соседи... Даже Джас.
Она здесь, я чувствую... Просто чувствую ее прожигающий взгляд на себе и Билле. Но даже не хочу смотреть в ее сторону. Зачем? Чтобы сорваться и накричать на нее? Или ударить, избить, или скинуть в эту одну большую яму, которую вырыли для пустых гробов!?
-Билл, мне плохо... - мотаю головой, снова закрыв глаза.
Я жалок. Я ничтожество. Я умираю. Я слаб...
Помогите мне. Хоть кто-нибудь...
Пожалуйста.
-Я с тобой, - его слова как нож по сердцу.
Со мной. Надолго ли?...
Кто скажет сейчас в мою сторону, что я стал слабым и ничтожным, окажется прав на все сто процентов, и я даже не попытаюсь опровергнуть это заявление. Потому что нет смысла отрицать очевидное. Я стал... не собой. Не тем, кем был...
Но мне все равно.
Мне плевать на то, что думают другие, глядя, как по моим щекам стекают слезы, а мою руку сжимает ладонь... парня.
Плевать. Потому что никто из них не может знать, какого это - лишаться семьи, раз за разом, с каждой минутой тонуть во всем этом страхе и отчаянии. Не знают, какого это - жить и понимать, что человек, который дает тебе стимул к жизни в этот ужасный период, смертельно болен. Что сам он не умирает лишь потому, что Я должен жить.
Мне все равно... Я просто пуст. Такое чувство, что у меня внутри уже не осталось ничего.
Мне казалось, что я буду биться в истерике, рыдать, хвататься холодными пальцами за крышки гроба, которые сейчас на моих глазах медленно опускали в глубокие ямы. Мне так казалось еще сегодня утром. Но этого нет... Только скупые одинокие слезинки скатывались раз за разом, когда гробы родителей опускались вниз, в пустоту, навсегда... Может просто свое я уже отревел? Наверно просто сил ни на что не осталось... Даже на то, чтобы нормально оплакать погибших родителей.
Зажмуриваюсь, когда первая горсть земли ссыпается вниз...