Рельсы

Лес горит ярким пламенем. Дым закрывает собою палящие лучи солнца, пробивающиеся сквозь атмосферу и умирающий в агонии озоновый слой. Моя спина мерзнет от холодного металла моего вагона, вставшего на стоянку где-то возле руин Тамбова, рядом с маленьким и все еще живым, в отличии от областного центра, села. Оттуда виднелись клубы дыма и крики жителей. "Руби! Руби, мать твою!", "На огород огонь не пускайте!", "Господи!" и так далее. Моя папироса, сделанная из листьев подорожника, старых клоков туалетной бумаги и дикой конопли, "зеленого золота", медленно сгорает. 

Лес продолжает пылать. Моей ржавой Ласточке предстояло проехать сквозь город.  Непонятно, как мне не пустить гамма-лучи в свое больное тело, полное уже гноящихся ран. Первый нормальный медпункт ждет меня в Самаре, на переходе через Большую Волгу. Река совсем вымыла старые дороги после крушения ГЭС, оттого путь там рискованный, но ближайший до Уфы. Из Столичных Ям я тащу приличный груз, опасно было бы потерять его на разливе реки, так что скорее всего придется сделать длительную стоянку до отлива. Моя рация, до того без толку шумевшая, выдала отдаленный сигнал, видимо из Уфы. Челночники обсуждали на общей волне добычу из Северного Казахстана. Туда я поеду в следующий раз. Одно из последних общеизвестных мест выращивания прирученной конопли. Как раз в тех районах, где-то близ Костаная. Метель в свое время смела город и оставила его без жизни, но почва смогла обновится, на удивление многих. Так что неожиданно бывшая пустыня теперь кормит картофелем, пшеницей и психотропным счастьем несколько миллионов человек. Я отвлекся. Респиратор и защитные, бывшие плавательные, очки, и черт с ним. Главное пронестись побыстрее. Бедные железняки восстановили дорогу, если мне память не изменяет. Елки палки, а я ведь хотел в их ряды пойти, дороги чинить между городами. Хорошо, что отказался: хорошая плата хорошей платой, но лучевуху никто не отменял. Слегло с раком процентов 80 бедняг. Я постоянно отвлекаюсь, надо будет выспаться. Нужно будет подготовить товар, несколько метров медной проволоки должно хватить. Пару дней назад Макар по радио предупреждал, что у них с электроникой беда, за это должны пустить... Да, сойдет... Половина папиросы сгорела.

Лес затухает. 12 лет страшного мороза, невыносимой боли и предсмертных конвульсий. А ведь в первые дни погибло всего несколько сотен миллионов, голод и болезнь выкосили миллиарды. Теперь нет России, большого государства никто не хочет. Есть города. Со своей властью, своим народом, своими правилами. Торгуют челноки, никакого гражданства, правосудия, только свобода и бесконечные угроза жизни. Бандитов пока не было, но, как только придет оттепель, стоит их ожидать. Смогут в лесах обитать и рельсы сторожить, но пока все спокойно. Челночные сытые года скоро кончатся. Никто уже даже и вспомнить не сможет, кроме, наверное, кулуарных историков и прочей околоинтеллигенции, зачем это все случилось. Да и я не помню. То ли Америка бомбы на Владик сбросила, то ли мы на Варшаву. Точно знаю, что теперь почти все города мертвы, живы только деревни, да села. Но жить можно. И не через такое проходили, как говорится. А природа - живая. Ей побоку наши проблемы. Мы ее душили, подчиняли, а ей плевать. Даже лес уже почти потух. Только дым виднеется. А всего пару минут ведь прошло.

Огня не видно, лишь уголь. Запах гари доносился до меня, как эхо, отдаленное и легкое. Крики ужаса сменились ликованием. "Да!", "Ура!", "Спасибо, Васян, без тебя б сгинули!", "Да ладно, ты тоже молодцом!". Люди радовались. А чему? Не сам же лес загорелся. Наверняка такой же, как я дурак-челночник и поджег лес окурышем, а они радуются. У них большие дяди своими внутренними разборками отобрали страну, благополучие, безопасность, а они радуются. Видимо, надежду еще не забрали.

Кончилась папироса. Одна из двадцати моих оставшихся. Нервы в последнее время сдают, тяжело жить, думая о прошлом. А люди радуются настоящему, сиюминутным победам, позволяющим им выжить дай Бог пару дней. Возможно, они в чем-то правы. Пора снова в путь. Скрипучая дверь снова впускает меня в Ласточку, к моему самодельному составу. С собой еще много угля, много времени. Я заношу свою лопату, закидываю уголь в топку и тяну рычаг. Движение. Ритмичное движение по рельсам. На мне снова респиратор и очки. Моя надежда на будущее медленно умирает, пока на руке гноится рана, а человечество вновь пробуждается. Дорога предстоит долгая.