Checkmate.

Часть 11

Одну особенность Феликс все же заметил, и то по счастливой случайности: раз в неделю по субботам Хёнджин уходил, чтобы позвонить. График его никогда не менялся: суббота, три тридцать дня. Пять минут отсутствия. Сначала это казалось Феликсу чистой случайностью, но чем больше он следил за ним и пытался узнавать, тем сильнее понимал, что нет: это строго отведенное время, хотя остальным заключенным разрешалось висеть на линии до десяти минут. Никто этим особо не занимался, потому что звонить зачастую было некому, но с Хёнджином дела обстояли именно так. И Феликсу очень сильно хотелось узнать, кому он звонил; очень сильно хотелось узнать, с кем говорил этот нелюдимый парень. И в теории он мог бы это сделать, проскользнуть мимо охранников и подслушать, но Феликс понимал, что это неправильно. Весь его нездоровый интерес, слежка, попытки узнать парня на расстоянии — это неправильно. Зачем играть в секретного агента, когда можно было просто спросить? Другое дело, что Хёнджин вряд ли бы ему ответил.  Если бы Феликс знал, что не только он все эти недели играл в секретного агента, то был бы намного, намного осторожнее.  За все то время, что Феликс находился здесь, у него выработалось несколько привычек. Он вставал за пару минут до официального подъема, не особо сильно набивал живот на завтрак, не перечил Минхо, даже когда очень сильно хотелось, на задерживал у себя книги дольше трех дней и ходил в душ за несколько минут до его закрытия, предпочитая мыться в одиночестве, а не с толпой парней. Не то чтобы его это смущало или он верил байкам про упавшее мыло — все это было глупостями и сказками. Просто... куда легче жилось, когда рядом никто не пялился. Да и не занимало у него купание много времени: Феликс не был любителем торчать под душем и о чем-то думать.  Так и в этот раз, закончив рассуждать над тем, а нужны ли ему вообще шахматы, Феликс взял полотенце и мочалку с шампунем и ушел в душевую, находившуюся внизу, в конце одного из мрачных коридоров. Сама душевая была такая же: непримечательная плитка на стенах и под ногами, старые крючки, звук капающей воды из-за неисправности некоторых кранов и абсолютная безысходность в каждом уголке. Он повесил полотенце на один из крючков и только принялся расстегивать замок комбинезона, как услышал за спиной тихие шаги. Феликс недовольно нахмурился — кто-то просек его фишку и тоже решил купаться в одиночестве? — и обернулся, после чего неосознанно сделал два шага назад. Крючок вешалки неприятно уперся ему в затылок: в паре метров от него, привалившись к стене, стоял улыбающийся Мик.  — Ну что же ты перестал, конфетка? — с мерзкой улыбкой на губах спросил он и кивнул на комбинезон Феликса. — Продолжай.  Инстинкт самосохранения отчаянно вопил в Феликсе о том, что пора уходить, причем немедленно, но природная гордость не давала ему ни шага в сторону выхода сделать. Он стоял, не шелохнувшись, и буравил Мика взглядом, пока в душевую по очереди не стали заходить все его дружки. Инстинкт самосохранения истошно орал, но Феликс его будто не слышал. Да даже если и слышал бы, то что бы сделал? Ломанулся вперед с разбегу? Поймали бы. Устроил переговоры? Смешно. Пираты, может, и имели кодекс чести, но вряд ли он был хоть где-нибудь прописан у заключенных.  Такие, как Мик, о чести в принципе ничего не знали.  — Во-первых, я тебе не конфетка, — Феликс застегнул тюремную форму и медленно стянул с крючка полотенце — свое единственное оружие. Вряд ли мочалка и шампунь два-в-одном ему хоть чем-то помогут. — Во-вторых, я люблю принимать душ в одиночестве, поэтому предлагаю вам всем свалить отсюда сейчас же, — смелости Феликсу было не занимать. Еще никогда девиз «слабоумие и отвага» не был ему так близок.  Мик со своими дружками ожидаемо засмеялись. Феликс почувствовал легкий холодок, пробежавший по спине.  — Конфетка, ты ведь понимаешь, что мы отсюда никуда не уйдем? Особенно сейчас, когда рядом нет твоих вездесущих подружек, — Мик, засунув руки в карманы формы, медленно двинулся вперед. — Какая жалость, правда? Ни единой души вокруг.  Феликс прикинул, как сильно ему нужно закричать, чтобы охранники услышали. Или кто-то из заключенных. Хоть кто-нибудь, да только ему это вряд ли бы помогло, потому что Мик был уже совсем близко, а дыхание в горле как-то резко сперло: Феликс ни слова сказать не мог. Не особо рассуждая над своими действиями, он резко кинул в Мика полотенце и рванулся вперед, к выходу, да только этот обманный маневр ему ничем не помог. Один из парней схватил его за руку и повалил на пол. Феликс ощутимо ударился затылком о кафельную плитку, тихо застонал, но, понимая, что сейчас совсем не время отключаться, предпринял попытку встать, однако и это у него не получилось: Мик, откинув с лица полотенце, склонился над ним и хищно улыбнулся. Вслед за улыбкой последовал удар в живот, потом еще один, и Феликс, мыча от боли и жмурясь, почувствовал, как его волокут непосредственно к душевой.  А потом — резкий холод.  Холодная вода сильными струями била по макушке, капли скатывались по лицу и затылку за ворот комбинезона, вызывая мурашки по всему телу и легкую дрожь по мере намокания одежды. Феликс тяжело дышал и пытался сфокусировать свой взгляд на толпе парней в оранжевой форме напротив него, но еще пара ударов по лицу и груди в буквальном смысле выбили из него возможность как фокусироваться, так и разговаривать. Во рту ощущался привкус крови. Феликс сплюнул, отрешенно наблюдая за тем, как кровь смешивается с водой и исчезает в сливном отверстии.  — Ну что, конфетка, поиграем? Игра называется «семь и один». Рассказать о правилах?  Феликс дрожал от ледяной воды, а мокрая одежда неприятно липла к телу. Волосы свисали перед глазами влажными сосульками, в груди болело, губа саднила, а привкус крови вызывал тошноту. Перед глазами все плыло. Он несколько раз зажмуривался, часто-часто моргал и понимал, что если он не даст сейчас отпор, то игра «семь и один» состоится, а это совсем не то, чего ему бы хотелось. Кто вообще такое захочет в здравом уме?  — Я, знаешь ли, — прокряхтел Феликс, тяжело дыша, — больше предпочитаю «Уно», — хмыкнул он и, покачиваясь, попытался встать с места. Мокрый комбинезон давил так, будто на него свинцовый скафандр надели, но Феликс взял себя в руки и поднялся. Пусть по скользкой стеночке, но поднялся.  — Ты так и не понял, что мне лучше не дерзить, да? — с сочувствием спросил Мик и кивнул своим парням. Двое из них хищниками надвинулись на Феликса. Голова кружилась, но Феликс нашел в себе силы сжать кулак подарить одному из бугаев удар по лицу. Никакого эффекта это не возымело, кроме очевидного негативного: парень больно ударил Феликса в ответ, отчего тот отключился на пару секунд и тяжелым мешком рухнул вниз.  В момент отключки Феликс думал о детстве. О запахе апельсиновых пирогов на кухне, о новом велосипеде, купленным родителями на день рождения, о первых содранных из-за падения коленках, о первой боли... Разбитые коленки лечились проще, чем разбитое в кровь лицо, сломанные ребра и сломленная гордость