Письмо

Часть 1

— Как бесит!      
         Стоять на станции в тридцатиградусную жару действительно может быть слегка неприятно. Особенно, когда это твой единственный выходной, который ты вынуждена потратить на эту проклятую поездку. Конечно, если бы я осталась дома нежиться под ласковый шум кондиционера, меня бы наверняка съела совесть. Но в данный момент, обмахиваясь тетрадкой, непонятно откуда взявшейся из недр рюкзака, хотелось послать эту совесть куда подальше.       
        «Ну вот почему именно сегодня!» — сокрушалась я, пока капли пота противно скатывались почти с каждого миллиметра моего тела. А электричка, как назло, всё не приходила.
Всё дело было в моей бабушке. Да, куда же я ещё могу поехать, как не за двести километров в богом забытую деревню, чтобы навестить старушку?  
           «И почему их тянет-то так туда? Жила бы в городе, горя не знала...»       
             Антонине Ивановне, моей дорогой бабушке по маминой линии, недавно исполнилось семьдесят шесть лет. Как быстро летит время! А ведь в детстве я часто навещала её летом, и почему-то ни жара, ни огромное расстояние меня не смущали. Тогда мой мозг ставил в приоритет свежий воздух и тёплые булочки с маком. Как говорится, «вижу цель, не вижу препятствий». Сейчас же мне казалось что эта поездка — огромное препятствие на моём жизненном пути. И хотя я очень люблю бабулю, перспектива ехать три часа в душной электричке, потом идти двадцать минут пешком по каким-то зарослям, а затем проделывать то же самое обратно, мне жутко не нравилась.       
           Рядом со мной на платформу встала грузная женщина преклонных лет с кучей пакетов и сумок. Вся её небесно-голубая футболка пропиталась потом и плотно облепляла широкую фигуру. Её пухлое лицо приняло почти багровый оттенок, а пот со лба стекал так, что маленький розовый платочек в морщинистых руках вряд ли смог бы ей помочь. Женщина громко и тяжело дышала, изредка похрипывая.      
            «Ей сейчас гораздо тяжелее», — жалостливо думала я. Вот что заставляет этих людей терпеть такие адские условия? Могли бы сейчас сидеть в своей старой советской квартире, смотреть телевизор, вышивать крестиком... Но нет, помидоры на даче важнее собственного здоровья.       
            Мельком поглядывая на женщину, я продолжаю вспоминать свою бабулю, которая совсем на неё не похожа. Моя Антонина Ивановна — худощавая и высокая женщина. Настолько крепких старушек помимо неё я ещё не встречала. Жизнь в деревне действительно закаляет людей. Конечно, годы уже не те, и бабушку стало подводить психологическое здоровье. Я опасалась, как бы она не получила деменцию или какой-нибудь маразм. Она живёт одна, и кроме парочки соседок её там никто не навещает. Бабуля стала путать даты, рассказывать какие-то странные сказки про водяных и леших, и временами пугала меня своим странным поведением. 
— Ты знаешь, Настенька, мне недавно мавка нашептала, что град завтра пойдёт. Поможешь мне помидоры накрыть?..
— Бабуль, какая ещё мавка?
— Ну так, как же... Авронья, она живёт возле Яшмового поля, мы с ней иногда по ягоды ходим...      
          Да, бывают и такие бабушки, которые, так скажем, «со странностями». Верят во всякие сказки, славянскую мифологию и молятся Перуну во имя хорошей погоды. Но ещё пару лет назад бабушка не поднимала такие темы, будучи глубоко убеждённой атеисткой. Всё началось из-за одного инцидента...       
            С громким скрипом тормозов к станции подъехала электричка, заставив меня облегченно выдохнуть. Хотя чему радоваться, это ведь только начало моего адского пути!       
           Внутри я села у окна, благо был выбор. Вагон был почти пустым. «Действительно, остались же ещё благоразумные люди в этом мире». В вагоне было гораздо душнее чем на улице, а бутылка воды, купленная в магазине неподалеку, была уже наполовину пуста. Грузная женщина уместилась позади меня, заняв оба сиденья. Я потянулась и открыла небольшое окошко сверху, но оно мало чем помогло. Может, когда мы поедем, ветер хоть немного исправит ситуацию...        Достав наушники, я воткнула их в разъём телефона. На самом деле подготовилась я основательно, за исключением запасов воды. Пол памяти телефона было занято скачанной музыкой, из глубин шкафа была вынута и надета старая тонкая рубашка, отлично подходящая и для жаркого климата, и для деревенской моды. Древние кроссовки, купленные на базаре в классе девятом, были заботливо очищены от десятилетней пыли и стали моими верными спутниками в этом непростом приключении. Шорты я надевать не решилась, хотя погода буквально заставляла. Потом мне придётся идти по дремучему лесу, а в шортах на моих ногах и места живого не останется. Решением стали свободные тёмно-зеленые штаны из плотной ткани. Просто находка в моей ситуации: и не слишком жарко, и от колючих кустарников в лесу защитит.        Двери закрылись, и старая электричка лениво тронулась с места. В ушах зазвучала какая-то грустная музыка без слов, а я начала тоскливо пялиться в запылённое окно, продолжая периодически обмахиваться уже изрядно помятой тетрадкой (я так и не вспомнила, откуда она у меня взялась).       
            Постепенно зданий становилось меньше, а поезд набирал ход. Умеренный стук рельсов, невыносимая духота и грустная музыка совсем меня сморили, а я была и не против. Так хоть дорога быстрее покажется... Снилась мне бабушка. Точнее говоря, её лицо, которое я вспоминаю время от времени с дрожью и мурашками по спине.       
            Это случилось три года назад. Посреди дня мне позвонила мама и сказала, что с ней связалась очень взволнованная соседка бабушки и сказала, что та пропала. Мы тут же сорвались первым поездом в деревню. Анна Николаевна — бабушкина старая подруга и соседка, рассказала, что видела её уходящую в лес прямо посреди ночи.  — Шла, как завороженная, ей Богу! — причитала Анна Николаевна, когда мы приехали. — Я пыталася крикнуть её, позвать, а она меня словно и не слышала вовсе! Ну я и накинула шаль, да побежала. А её как ветром сдуло! Потом всей деревней поутру ходили искать, ни следа не нашли. Ну я и пошла вам звонить, всё же родственники...       
               Было видно, что Анна Николаевна очень переживала за свою подругу. Пока нам это рассказывала, она места себе не находила, ходила по бабушкиному дому, скрипя старыми половицами, и чуть ли не плакала. Вечно завернутая в серую шаль, Анна Николаевна была низенькой полноватой женщиной с туго стянутыми в пучок седыми волосами. С моей бабушкой они были знакомы ещё с молодости, и что я точно помню, так это то, что у неё получался просто невероятный травяной чай. Она хорошо разбиралась в разных травах и ягодах. Весь её дом увешан пучками сушеной мяты, чабрецом, зверобоем и прочей зеленью, названия которой я даже не знаю. И пахло от неё всегда этой травяной смесью из какого-нибудь шалфея... Когда я, вдоволь нагулявшись, возвращалась вечером домой, и с самого порога улавливала тонкий травяной аромат, я уже точно знала, что у нас в гостях Анна Николаевна. Она каждый раз улыбалась мне, растягивая румяные щёки, и поила меня своими вкусными целебными отварами.       
              Но когда пропала бабушка, было совсем не до чая. До самой ночи мы обыскивали лес в её поисках. Голос был сорван, руки и лицо были исцарапаны ветками, а одежда усыпана репейниками. В конце концов, мы стали расходиться по домам в подавленном состоянии. Решили заночевать в деревне, а на следующее утро продолжить поиски. Но не успели мы дойти до дома, как она появилась...
            Бабушка шла босиком. Подол её белой ночнушки был в грязи, серые волосы были в веточках и листьях, и с головы криво свисал венок из одуванчиков. Шла она медленно, словно под гипнозом, глаза были полуприкрыты. Темнота только добавляла жути, и я помню, как в тот момент мурашки пробегали по спине. Мы, не раздумывая бросились к бабушке, испуганные и радостные одновременно. Отвезли её в больницу на древних жигулях нашего соседа.
        К счастью, бабушка отделалась лишь испорченной рубашкой, исцарапанными ступнями и шоком. Она пришла в себя как только мы к ней подбежали, и была очень напугана. Сказала, что совсем не помнит, что произошло и почему она ушла. Мама разрыдалась, и пока я успокаивала её, меня не покидали тревожные мысли о странности всего произошедшего.
        Мы остались ещё на пару дней, чтобы поухаживать за бабушкой. О своих странных действиях она отказывалась говорить, и вела себя почти как обычно. За исключением...
— Бабушка, что ты делаешь?
        Странное чувство тревоги разбудило меня посреди ночи, и я отправилась на кухню за водой. За столом сидела бабушка и сосредоточенно рисовала солью какие-то знаки и круги. От её освещенного луной силуэта мне стало как-то неуютно. Я словно вмешалась в какой-то ритуал, подав голос, и его участникам это не понравилось. Бабушка обернулась на меня. И даже несмотря на слабое освещение, я чётко увидела её глаза, взгляд которых не могла забыть до сих пор. Я словно впервые взглянула на эту женщину, и не могла увидеть в ней свою бабулю. У неё никогда не было этого тумана в глазах, такого пустого равнодушного взгляда...
      Спустя пару мгновений она снова стала походить на себя прежнюю, и легко мне улыбнулась.
— Настенька, иди спать...
        Что-то хлопнуло меня по лбу, и я резко подпрыгнула на сиденье. Оказывается, этим «что-то» было окно, на которое я прислонилась, когда заснула. Наушники выпали из ушей, а тетрадка выскользнула из рук и упала на пол, обдуваемая небольшим сквозняком. Я подняла её двумя пальцами, и отряхнув от пыли, засунула обратно в рюкзак. Я посмотрела в окно: солнце уже стояло в зените. Кажется, мы скоро приедем. Женщина позади меня негромко храпела, выронив из рук полосатый пакет. Я снова уставилась в окно, потирая заспанные глаза. За ним мельком проносились бесконечная зелень из деревьев.
        Духота немного спала, или, может, я уже к ней привыкла? Я допила остатки воды, и пустая бутылка тоже отправилась в рюкзак. Минут через десять объявили станцию, и грузная дачница позади меня, проснувшись и похватав все свои многочисленные сумки, отправилась на выход. Надеюсь, её помидоры будут в порядке... «Следующая станция — Вещенская» — отобразилось на табло красными буквами. «Моя...» — пронеслось в голове. Это была конечная остановка. Вагон совсем опустел, и кроме меня никого не осталось. Немного странное ощущение, когда ничего, кроме мерных постукиваний колес электрички не мешает твоему покою. Особенно для людей, которые привыкли жить в большом городе. Постоянно тебя будут окружать какие-то люди, даже если ты живёшь одна. Сосед с перфоратором в утро воскресенья явно не даст тебе почувствовать себя одиноко. 
        Взглянув на экран телефона, я увидела, что сеть больше не ловит. «Словно назад в прошлое отправляюсь». А я ведь даже маму не предупредила... Хотя, после того случая лучше с ней не заводить разговоры о бабушке. Мама настаивала, чтобы она прошла осмотр в городе и перебралась туда жить. Ведь если повторится такая ситуация, всё может и не закончиться так благополучно как в прошлый раз. Но упёртая Антонина Ивановна отказывалась уезжать.
— Родилась в этом доме и помру тоже здесь. Никуда я не поеду.
— Но если... — Ничего со мной не случится!
— Но уже ведь случилось!
— Это был единственный раз, и больше такого не повторится.
Они ругались до поздней ночи. Мне уже было просто невыносимо слушать их крики и споры. Они обе были невыносимо упрямыми и гордыми женщинами, и постоянно конфликтовали друг с другом.        В конце концов, они так рассорились, что мать уехала на следующее утро. И до сих пор ведь не общаются. Хотя, конечно, я видела, что она волнуется за бабушку, и периодически спрашивала у меня, как та поживает. Но свою гордость мама пересилить не смогла.
— Мама уехала...
— Я знаю, — спокойно ответила бабуля, наливая в тарелку молока. — А ты почему с ней не поехала, Настя?
— Я сказала, что побуду здесь ещё денек, и приеду.
Бабушка оглядела меня любящим взглядом тускло зелёных глаз, и поставила миску на пол.
— Зачем это? — спросила я, кивнув на миску и усаживаясь за стол.
— Домового кормлю...
— Ты никогда раньше так не делала. Когда он успел здесь поселиться?
Бабушка пожала плечами и отстранённо ответила:
— Всегда тут жил...
Я тоже за неё переживала...
       Перрон встретил меня такой же тишиной и ветерком, мягко обдувавшим влажные волосы. Вся станция уже давно поросла мхом и прочей зеленью, так что со стороны может показаться, что она давным давно заброшена, и никто не вспоминал про это место с самой постройки. Впереди меня ждала тропинка и старенький ржавый указатель с выцветшим нечитабельным названием деревни.
         Честно говоря, я даже не помню, как она называется. Всю жизнь была просто «деревней». Интересно, а знают ли название местные? Я поправила лямки рюкзака, бегло осмотрела указатель и смогла разобрать только буквы «Р» и «О». Перебирая всевозможные комбинации слов с этими буквами, я двинулась вглубь леса. Тропинка была единственной и достаточно протоптанной, так что я не переживала о том, что могу свернуть не туда. Наушники я спрятала, решив насладиться звуками природы. Чем дальше я заходила, тем сильнее ощущала лесную прохладу и тень. После душного вагона свежий хвойный воздух — настоящее спасение. Но отчего-то внутри меня нарастала тревога. Что-то казалось не таким... Непривычным, что ли...        Я остановилась и взглянула наверх, смотря на качающиеся от ветра верхушки деревьев. Здесь же, внизу, ветер совсем стих. Словно отрезали кусочек от всего мира и запихнули в вакуум. Легкие на мгновение сдавило чем-то тяжелым и сразу же отпустило. Я продолжила прислушиваться. Странный стрекот насекомых раздавался будто бы отовсюду. Некоторые широкие ветки неестественно качались, видимо от движения белок или птиц. Больше ничего не нарушало девственной лесной тишины. «Показалось».
          Я двинулась дальше, и к звукам природы примешались мои шаги по тропинке и шелест поросшей на ней травы. Как бы сильно я ни старалась расслабиться, внутреннее ощущение какого-то движения позади не покидало меня. Словно кто-то за мной наблюдал... Я несколько раз оборачивалась, но, конечно же, никого не находила. Я пыталась убедить себя, что это обычная паранойя, какая часто разыгрывается, когда ты бродишь по лесу в одиночку.
           Но как только я поворачивалась обратно, мой затылок снова начинал ощущать чей-то пристальный взгляд... Я ускорилась.       
           Вскоре где-то за деревьями послышался тихий шум воды. Это была родная речка. Дальше она впадала в озеро, в котором я любила купаться. Оно всегда было удивительно глубоким и прохладным. Делая шаг от берега, ты уже вряд ли бы увидел свои ноги. А шагнув во второй раз, ты и вовсе перестаешь касаться дна. В последнее время я избегала ходить туда, несмотря на то, что холодная чистая вода — единственное, что помогало спастись от жары в деревне.
— Настюш, ты на озере до поздна не задерживайся, — взволнованным тоном проговорила бабуля, уставившись в окно своим недавно приобретённым «туманным» взглядом.
— Почему? — спросила я, нервно сжимая сумку с пледом и полотенцем.
— Водяной беснуется что-то...
           В тот день я не смогла заставить себя окунуться в воду. Что-то меня пугало в бабушкином тоне. Моя интуиция говорила, что нужно ей довериться, каким бы бредом это не казалось.
            Я тоже хотела, чтобы она переехала в город. Там безопаснее, спокойнее, да и ближе. Не придётся столько времени добираться, чтобы её навестить. Но другая моя сторона никак не могла представить свою бабушку, живущую в городе. Она и её деревенский домик были одним целым. Да и бабушка казалась здесь по-настоящему счастливой. Возможно, во мне говорила та маланькая восьмилетняя девочка, обожавшая каждый день, проведённый в деревне.
            Каждый раз думая об этой ситуации, меня разъедали противоречия и сомнения. Во мне постоянно спорили мечтательный ребёнок и рассудительный взрослый. Я старалась не поднимать эту тему, ведь наверняка наткнулась бы на твёрдое и решительное «нет» и стальной взгляд. Поэтому я даже не пыталась. Мама, вон, уже провалилась...        Будучи погружённой в раздумья о наболевшем, я не заметила, как стали редеть деревья, а тропинка — расширяться. Наконец, я вышла к деревне, путь к которой показался гораздо короче, чем в прошлый раз. Кажется, она совершенно не изменилась с моего детства. Те же потрёпанные серые домики, заборчики разной степени окрашенности. Яблоня Зинаиды Геннадьевны неизменно растет, цветет и плодоносит, раскинув широкие пышные ветви на половину участка. Гордость деревни, так сказать. Дальше стоял вечно сломанный жигуль Валерия Петровича, который уже давно устал от жизни и ездит разве что с божьей помощью. Вот и дом Анны Николаевны с красивыми красно-зелёными ставнями. Каждое лето она их корпотливо подкрашивает, даже несмотря на то, что они ужасно выбиваются на фоне косого серого дома.
          А вот и домик бабушки. От его вида каждый раз ностальгически сжимается сердце, а на губах начинает чувствоваться вкус свежего молока. Я скрипнула калиткой красного забора, который давно выцвел, и сейчас выглядел довольно грустно. Бабуле всегда было лень его перекрашивать. Я легко провела рукой по деревянным брёвнам дома. Раньше я любила рисовать на них мелками, но сейчас от былых художеств остались только бледные воспоминания. Я посмотрела на клумбы у внутренней части забора, за которым раньше любила ухаживать бабушка. Сейчас она их сильно подзапустила... Цветы перестали быть видны за огромными зарослями сорняков. Может, заняться ими и привести в порядок как-нибудь? Заодно и забор подкрасить не мешало бы...
           Я постучала в дверь, которая жалобно потрескивала от моих сильных ударов. Никто не отвечал. Я заглянула окошко, но увидела лишь задёрнутые белые занавески. «Спит что-ли...» 
         Я постучала ещё раз, но ответа так и не дождалась. Дёрнув за металлическую ручку, я поняла, что дверь открыта. И, тихонько скрипнув петлями, я пробралась в дом. Внутри меня ожидала напряжённая тишина.
— Бабуль? — проговорила я негромко. В ответ — пустота. Я разулась и заглянула в спальню. Комната была прибрана и аккуратно застелена. На кухне, помимо слоя пыли, никого не было. «Словно здесь и не живёт никто...»
Я вздрогнула от собственной мысли. Руки почти машинально потянулись к занавескам, отдергивая их в стороны, и кухню залил яркий солнечный свет, показав мельчайшие частицы в воздухе.        
            На полочке я заметила кучу сушёных трав и каких-то непонятных камешков с рисунками. А ещё банку соли, да. Обратив внимание на стол, накрытый кружевной скатертью, я заметила небольшой листок, сложенный вдвое.
          Мне было страшно даже брать его в руки, не то чтобы открывать и читать содержимое, но рассудив, что хуже быть не может, я взяла листок и раскрыла его. 
         «Прости, я съела молодильное яблоко и ушла в Дивье царство. Пирожки в духовке. Домовому не забудь налить молока. Пора и тебе стать ведьмой! Бабушка»
        Растерянно уставившись в корявые строчки, я не могла подобрать слов. Какие ещё молодильные яблоки? Дивье царство? Ведьма? «Не надо было оставлять ее». Кажется, бабуля действительно сошла с ума. Меня гложило чувство вины, я не могла собраться с мыслями, лишь растерянно прижимала к груди её странное, и возможно, последнее послание.
«Она не могла... Нет...»
Слёзы напрашивались на глаза, но отчаиваться ещё рано!
          Пулей выбежав из дома, и даже не удосужившись закрыть дверь, я побежала к дому Анны Николаевны. Она же её лучшая подруга, она бы сообщила, позвонила бы... 
        Я с силой стала колошматить калитку её забора, тяжело дыша и слушая бешенный стук собственного сердца. Я была готова разорваться от безысходности. Мне снова никто не ответил. Тогда я толкнула хлипкую калитку, и она без труда поддалась. Как и дверь дома. Меня встретила та же одинокая тишина, слой пыли, и знакомый с детства травяной аромат.
— Нет...       
Я не помню, как снова оказалась на дороге. Только теперь тишина показалась мне удушающей.
— Эй! Кто-нибудь! Помогите! — я кричала во все горло, распугав птиц вокруг. Хотя подсознательно я понимала, что никто мне не ответит. Я проверила ещё пару домов, но не нашла ни единой живой души.        Тысячи вопросов заполнили мою голову. Куда они все делись? Куда уехали? Или, может, их кто-то украл? Вся деревня просто напросто вымерла. Не могли же они всем скопом отправиться в лес по грибы? Я заметила, что до сих пор сжимаю в руках бабушкин листочек. Он намок и смялся, и одна строка прочно въелась в мой мозг. 

«Пора и тебе стать ведьмой»

       Это мог бы быть просто бред старой женщины с деменцией. Но сейчас эта пара предложений является единственной зацепкой к разгадке всего происходящего...       Я остервенело вытерла покатившуюся слезу. Не сейчас, не время раскисать.        Стоя посреди неровной проселочной дороги, под зноем жаркого летнего солнца и в окружении дикого леса, я ощущала на себе чьи-то любопытные взгляды. Теплый ветер трепал мои волосы, а стрёкот цикад и кукушка где-то неподалёку подбадривали в ожидании. Я сжала кулаки.
            Кажется, мой «проклятый» выходной только начинается.