Пролог
Жизнь очень переменчива и непредсказуема. В один момент всё хорошо и идёт по плану, а в следующий ты оказываешься в такой ситуации, из которой нет выхода и просто течёшь по течению, не сопротивляясь. Когда со мной случилась трагедия, я потеряла себя. Не знала, как жить дальше и задавалась вопросом, хочу ли жить вообще? Пребывала на грани смерти и почти погибла, но когда сумела понять происходящее — душевно умерла.
— Мама, мне больно, — закричал Оливер. — Убей меня! Сделай что-нибудь! Не защищай меня! Хватит!
Самый большой страх для любой матери — это потерять своего ребенка навсегда. То, что ты чувствуешь от его утраты,ни на что не похоже. Это такая невыносимая боль, что ты хочешь похоронить себя. Похоронить, даже если сердце твоего дитя бьется до сих пор.
— Милый, — схватила я Оливера за руку, когда слезы заполнили мои глаза. — Я откажусь от всего, только чтоб быть твоей матерью. Мне достаточно твоей улыбки. Я буду защищать тебя и каждый день смотреть на твое счастливое лицо. Ты только живи, хорошо? Просто живи.
— Ты не можешь это сделать, Амуретт! — закричала Бет. — Пострадают многие, и я не позволю тебе совершить это!
— Если ты тронешь моего сына хоть пальцем, я заберу у тебя все что ты любишь. Я тебе обещаю, — сказала я сквозь зубы, даже не оборачиваясь к ней.
— Но ты не можешь манипулировать миром, Амуретт, — заплакала женщина от бессилия. — Не можешь.
— Могу, — взяла я нож, делая порез на руке, чтоб Оливер выпил моей крови. — Ты манипулируешь своим мужчиной, а я миром.
— Я ненавижу тебя, — затем услышала я звук любимого голоса. — Ты убила все хорошее в себе, а затем убила и меня.
— Ну уж нет, дорогой, — ответила я шепотом. — Тебя я точно не трогала.
— Я хочу все время смотреть на тебя, но как только ты приходишь, хочу чтоб ты вновь пропала. Ты уничтожишь нас всех, если сделаешь это.
— Не смей бояться, — посмотрела я снова на своего сына. — Обрати свой страх в злость, и двигайся дальше.
Я обычная женщина с совсем необычными инстинктами. Но все же я надеюсь, что когда-нибудь у моих детей будет более красивая история, нежели у меня. Я— чудовище. Но не такое, как в сказках, где в конечном итоге ты становишься чьим-то спасением и помогаешь своему рыцарю стать королём. Всё совсем наоборот. Я именно та, кто причиняет боль и не остановится ни перед чем, пока не получит, чего хочет. Я мать. Я Дочь. Я Женщина. И самый опасный монстр, который когда-либо существовал.
Когда теряешь своего ребёнка, даже на короткое количество времени, становишься пустой внутри, словно оригами. Но несмотря на всё, я сохранила себя. Побывав практически в Аду, моя душа осталась чиста настолько, насколько это возможно, до определенного времени. Я сохранила её ради своих детей. Я волк, и это моя трагедия.
— Амуретт, — прошептал Бернар последний раз, прежде, чем я потеряла его навсегда. — Ты готова отпустить всех в замен одному человеку?
Он пытался задеть меня за живое, не понимая, что я и так уже мертва. За прекрасным всегда скрыта трагедия. И если бы я не сделала этого поступка в этот день, тогда ад существовал бы на земле. И единственное имя ему был бы: "память". Поэтому я совершила то, что должна была. Оттолкнула от себя единственного мужчину, которого приняло мое сердце. И единственный способ был, свести на нет все прошлое.
— Не понимаю, почему раньше не говорила этого, — поднялась я с места, и посмотрела прямо ему в глаза. — Меня все время так раздражала твоя одержимость мной.
После, глазами полными любви я смотрела лишь на свое отражение, ведь у меня не осталось никого, кроме собственного эго, которым меня попрекали всю мою жизнь. Иногда мнение кого-то побеждает, или вы просто становитесь похожими на это мнение.
Глава 1
С утра проснувшись, я разбудила своих детей. Пока мой сын умывался и одевался, я делала тоже самое, плюс ко всему собирала свою дочь. Сделав макияж, и прихватив кое-какие бумаги со стола, я отвезла сына в школу, а сама отправилась на работу. Мой муж позже их заберет, и мы снова будем проводить время вместе.
В этот день, приехав на работу, я почувствовала кое-что странное. Чувство, словно что-то должно произойти. Что-то такое, что никогда больше нельзя будет исправить или изменить. Меня зовут Эмерлин Амуретт Амели. Я верю в то, что имя иногда делает нашу судьбу, хоть не всегда верю в саму судьбу. Я ходячий парадокс. С самой первой минуты моей сознательной жизни я чувствовала себя другой. Когда-то мой психолог сказал, что у меня мания величия, но всё не совсем так. Соответственно, я не отрицаю, что лучше многих, но это не только потому, что мне что-то дано природой. Я всегда пытаюсь выжать максимум, что могу из своего разума и тела. Мой отец всегда говорил: «Ты другая, моя девочка, и дай бог тебе никогда не узнать правды». Сейчас я не знаю о чём он говорил, да и никогда больше не узнаю. Он был не просто моим отцом. До рождения моих детей он был мне самым близким человеком. Тем, кого я считала рыцарем, воином, защитником и богом.
Мне тридцать два. И мало что может случиться, выбивая меня из колеи, и возможно благодаря моему нраву или же профессии юриста, которую я выбрала когда-то, не подумав. Я взглянула на фото своих детей, где мы сидели на лавочке и ели мороженное. Да, дети определенно дают смысл в жизни.
Стук в дверь прервал мои раздумья, и через несколько секунд в кабинет вошёл Джек. Джек — это мужчина сорока лет и младший партнёр этой компании. Если бы у меня были все лавры, он бы не работал тут ни одного дня. Его всегда идеальный костюм сводил меня с ума, а причёска с огромным количеством геля была просто отвратительна. Но больше всего я ненавидела эгоизм, цинизм, двуличие, и даже глаза, которые смотрели с подлостью.
— Здравствуйте, можно? — спросил он, немного приоткрыв дверь.
— Присаживайтесь, — показала я жестом, приглашая войти.
Джек сел за конференц-стол и расстегнул пиджак. Я же сидела за своим, напротив, давая понять, что готова слушать.
— От последнего дела я хочу пятьдесят процентов, — сказал Джек.
Я уставилась на него, думая, что он продолжит, но мужчина молчал.
— У вас двадцать процентов от каждого дела, Джек. Это установленный процент каждого младшего партнёра.
— Да, но я хочу большего.
— Двадцать процентов — это на двадцать один процент больше, чем вы заслуживаете. — Он был изумлён, но быстро скрыл это. — Если вам что-то не нравится, мистер Стивенс, вы можете сменить работу.
— Вы не заставите меня это сделать, — покачал Джек головой.
— Если я захочу, то заставлю вас работать мойщиком окон по совместительству.
— Вы не посмеете!
— Ещё одно слово, и вы будете на восьмидесятом этаже.
Он со злостью посмотрел на меня, и мой взгляд был столько же опасен, сколько и красив, но мужчина молча поднялся с места и покинул кабинет. Слова, что каждый клиент важен, не распространяется на мир юриспруденции. Чем больше у клиента проблем, тем выше его рейтинг. Возможно, я была строга, но усвоила, что, если хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам, поэтому я контролирую всё, что входило в мою компетенцию и где была поставлена моя подпись. Теперь дом, который был моим спасением, стал адом. Он выедает мою душу, а парой я сомневаюсь, что у меня есть душа.
Мои дети— единственное и самое важное в моей жизни. Мне всегда казалось, что я играю какую-то роль, без возможности пожить за кулисами. Моя жизнь — просто безумная череда событий. Недавно я потеряла отца. Он был единственным, кого я пускала в своё пространство. Единственным, кого я пускала в свою жизнь. Я любила его, но ещё больше уважала. Это минус, когда ты растёшь с идеальным отцом. Он относился ко мне, как к принцессе с самого детства, боготворил меня, и приучил к этому. И на меньшее я не хотела соглашаться никогда.
В двадцать пять лет я вышла замуж, поскольку забеременела своим сыном Оливером. Спустя два года родилась моя дочь — Лилая, и я перестала переживать из-за того, что не испытывала ничего к своему мужу. Всю свою любовь и заботу я отдавала своим детям. Когда была беременна Оливером, меня назначили старшим партнёром, а с рождением Лилаи — выбрали главой самой крупной юридической компании во Франции. Я объездила почти весь мир, но всегда возвращалась домой — в Лион. Меня что-то тянуло сюда, и я смирилась с тем, что внутри. В душе. То, к чему привязана.
Дети — это всегда произведение искусства. Мой самый большой успех, и вся моя жизнь. В нашем мире много матерей, но я особо привязана к своей крови. Я буду оберегать их всегда. Крепче, чем способны любить, ведь я чувствовала любовь к ним еще тогда, когда сама была подростком. И даже если небо упадёт на землю, я закрою их собой, помогая бежать от всего, что может причинить им хоть малейшую каплю боли. Оливер — семилетний мальчик. Он похож на меня. У него чёрные волосы и дикие зелёные глаза. В его глазах такая сила, что он почти сияет. В то время, как моя дочь не похожа ни на кого из нас. У нее светлые волосы и синие глаза, словно васильки. Но несмотря на доброту в них, она смотрит так, словно родилась для какой-то миссии в мире. И всё, в чём я уверена — это то, что она разобьёт не одно сердце в своей жизни.
Я достала зеркальце из верхней шуфляды и подкрасила губы красной помадой. У моего мужа кто-то был, и не смотря на отсутствие любых отношений у нас, меня это беспокоило, и даже признаюсь, что я слегка ревновала. На улице была хорошая погода, и я покинула офис, чтоб выпить кофе в ближайшем ресторане. Выйдя на улицу, у меня сразу появилось чувство, что за мной кто-то наблюдает. За столько лет я поняла, что у меня чёртова паранойя, и с этим ничего не поделаешь. Когда я шла по улице, все люди всегда смотрели мне в глаза и спустя мгновение отворачивались. У меня были глаза моего отца — ярко-зелёные с чёрным контуром. Если глаза моего сына излучали свет, то мои выглядели устрашающе. Но я никогда не носила линзы, как минимум из-за того, что мой взгляд не требовал слов в дискуссиях и переговорах.
Войдя в ресторан, я сделала заказ и присела за дальний столик, наблюдая за внешним миром. Я смотрела на официантов, которые подавали кофе ранним посетителям, и когда принесли мой заказ, случайно обронив чашку, я отпрянула. Я знала, что со мной что-то не так, поскольку часто наблюдала за всем, как в замедленной съёмке.
— Извините, мадам, я не хотела... я принесу другой... прощу прощения... — без остановки лепетала официантка.
— Нет, ничего. У меня хорошая реакция, — покачала я головой.
— Я сейчас принесу вам другой.
Почувствовав пристальный взгляд на себе, я повернула голову и увидела мужчину, от которого несколько следующий минут не могла отвести взгляд. Я почти слышала стук собственного сердца и щелчок внутри, когда наши глаза встретились. Но также кое-что заметила — его глаза. У меня всегда были хорошие слух и зрение. Возможно даже слишком хорошие для человека. Глаза этого мужчины были такие же, как и мои— зелёные. Слишком зелёные, слишком выразительные. Он весь был слишком выразительным. Мускулистые руки и длинные волосы,которые были собраны в хвост. Белоснежные зубы выделялись на фоне его смуглой кожи.
— Человеческая жизнь так не постоянна, в принципе, как и душа, не находите? — спросила я, когда мужчина подошел ближе.
— Наверное, но я не человек, — ответил он, садясь за мой столик. — Это был хороший вопрос.
— И неплохой ответ. — Протянула я руку для рукопожатия. Амуретт.
— Я Бернар. Приятно познакомиться. Наконец-то.
Он поцеловал мою руку, как истинный француз, и я дернулась, словно от ожога, срываясь с места. Меня как будто обожгло, хоть и на ладони не было ни пятнышка.
— Что-странное, — сказала я чуть слышно — Вы не местный?
— С чего вы взяли? — выглядел он заинтересованным.
— Я бы вас знала.
— Я знаю вас, Амуретт. Точнее, знал вашего отца.
— Откуда? — мое сердце снова затрепетало при его упоминании.
— Ненависть месть и недоверие. Таким был ваш отец.
— Значит вы знали не моего отца.
— Такой преданности в семьях я так же не встречал, — качнул он головой, и его взгляд был сосредоточен на моих глазах. — Вы пойдете друг за другом до конца вселенной. Но так же сильна у вас и ненависть.
Я ничего не ответила, а просто посмотрела на человека сидящего напротив, и по моему взгляду, думаю он понял — я прощаюсь.
— Неужели и вы докажете отсутствие сердца? — спросил он мне в след.
— Это наследственное, судя по вашим словам.
По пути домой, я всё ещё чувствовала ток этого мужчины на своём теле, и мне было стыдно за это, в конце концов я была замужней женщиной. То чувство, когда тебе чего-то не хватало, но ты сам об этом даже не подозревал. Глаза. Его глаза. Раньше я никогда никого не встречала с такими глазами и кого-то такого незнакомо-знакомого. Но почему он говорил такое о моем отце? Он ненавидит его? Он меня так же ненавидит? За мою деятельность или за то, что я дочь своего отца? Да, кажется я прибыла как раз по месту и времени к очередной семейной драме.
С моей дочерью сидела няня, а сын учился в школе во втором классе. Мои дети — моя жизнь. Говорят, нельзя любить слишком сильно, когда у тебя есть дети, и с этим я действительно согласна. Как бы сильно ты не любил своего ребёнка, этого всегда будет недостаточно. Забрав Оливера из школы, мы купили продукты, и направились домой.
— Как в школе, сынок? — спросила я поглядывая в зеркало заднего вида.
— Все хорошо, мам.
— Олли, — улыбнулась я, качая головой. — Я жду правды.
— Я хочу в нормальную школу, мам, — вздохнул мой ребенок. — Я хочу играть с ребятами и опаздывать на уроки. И чтоб за нами не следили.
— Мне жаль, — остановила я машину, когда мы приехали и я повернулась к заднему сидению. — Но я не могу этого позволить. Я люблю тебя, малыш, ты ведь знаешь это? — он качнул головой в знак согласия и я продолжила. — Я всегда буду тебя оберегать, и эта школа нужна нам для твоей безопасности.
— Мам, но мы в Лионе. Тут ничего не происходит.
— Я знаю, — улыбнулась я выходя из машины, и открывая сыну заднюю дверцу. — Но мне будет спокойней если ничего не будет происходить, и ты будешь в этой школе.
Затем я обняла его, и даже если Оливер был не согласен со мной и злился, то определенно этого не показывал.
— Ты мой маленький герой. А герои не нервничают из-за такого пустяка. И все будет хорошо, слышишь родной? Я сделаю все, чтобы все было хорошо.
Дойдя до двери, мы услышали плач Лилаи и крик Марка. Со скоростью света, я побежала на звук её голоса, и когда увидела причину, казалось, что могу метать молнии кончиками пальцев. Я подбежала к ней, взяв её на руки, и отпихнув мужа от дочери.
— Лучше тебе уйти, — прорычала я сквозь зубы. — И желательно надолго.
— Она всё время плачет,— прокричал он. —Как может маленькая девочка столько плакать?
— Не смей больше никогда трогать её или доводить до слёз.
— Она такая же моя, как и твоя, —не сводил он с меня глаз.
— Мне плевать. Ещё раз тронешь её, и я тебя убью, — ответила я, уходя из комнаты.
— Мамочка, — хныкала Лилая. — Папа ударил меня.
— Милая, наверное, он не хотел. Ты ведь знаешь, что он любит тебя?
Я гладила её волосы и одаривала лёгкими поцелуями личико. Она была такой красивой. Такой не похожей на меня внешне, в отличии от Оливера. Мы жили за городом, возле холмов, на которых так любили бывать. Когда Оливер вошёл в детскую сестры, я улыбнулась.
— Может пойдём на наше место?
Я одела свою дочь в красную кофточку и джинсовый комбинезон, и сняла туфли, сменив их на балетки. Мы часто ходили на холма. Нам нравятся эти красоты, и мы восхищались природой. Я знала, что проснусь однажды от слов: "мама, помоги" от своей девочки. В ней будет весь мой смысл. У нее моя улыбка. Моя дочь - мой ангел. Она будет счастливой. Я покажу ей этот мир, и даже сделаю ее счастливой, если нужно будет. Я научу ее любить, научу смеяться. Она будет чистой и всегда улыбаться. Она будет сильной, и гордой, и такой любимой. Она будет мудрой, и не такой как я.
Мой муж — Деонис Марк Винсент сидел на веранде, курил сигару, когда мы вышли из дома. Я с детьми села в машину, полностью игнорируя его. Раньше я мечтала о всепоглощающей любви и страсти, но, судя по всему, любовь не хотела меня, или же той любви, которую описывают великие авторы, попросту не существует. Между мной и Марком никогда не было страсти, вожделения, ни даже понимания. Возможно сначала была влюбленность, но это была не любовь, и теперь я поняла, что мы как и большинство французских семей: вместе существовали и делали вид, что счастливы.
Пока мы ехали, я пропустила множество звонков от мужа, и когда звонки уже не прекращались, всё-таки взяла трубку.
— Что?
— Прости меня. Прости. Я веду себя отвратительно. Вернитесь, пожалуйста. Просто у меня проблемы на работе.
— Ты сделал ей больно.
— Нет, я ... — попытался возразить он.
— Я любому причиню боль, кто попытается навредить ей.
— Но я её отец. Я не могу навредить ей.
— Ты ничем не отличаешься.
Затем я бросила трубку. Я очень часто не понимаю людей. Даже не настолько самих людей, как то, что они могут довольствоваться собственной жизнью, не пытаясь что-то изменить, улучшить или поменять историю. Жизнь, которая крутится вокруг них, возвращается, словно бумеранг. Я никогда не буду одной из этих людей. Я всегда буду пытаться что-то улучшить и сделать особенным. Я часто вспоминаю глаза этого художника, которого однажды встречала. Казалось, они могли видеть вещи, которые я никогда не хотела ему показать. Которые я никогда и никому не хотела бы раскрыть. Мы не знаем, что думает или чувствует другой человек, и всегда довольствуемся собственными мыслями.
— Лилая, малыш, поднимайся, — смеясь, звала я свою дочь к себе.
Она не очень любила ходить, и я увеличивала расстояние между нами, чтобы моя дочка делала это лучше. Я пыталась заботиться о своём ребёнке и отдавать ей всё время, которое позволяла мне жизнь. Я безгранично её люблю. Её голубые глаза, нежные ручки и добрую улыбку.
— Мамочка, у меня не получается, — ответила она, садясь на землю.
Я склонила голову набок, а после спустилась к ней. Села возле дочери, взяв её крошечные ручки в свои ладони.
— Ты не только принцесса, ты — воин, Джульен Лилая Винсент. Ты сможешь всё, что захочешь. И когда научишься терпеть боль и преодолевать препятствия, тебя никто не победит, а я всегда буду рядом, чтобы не дать тебе упасть.
— Ты не отдашь меня?
— Никогда, — сжала я ее в объятьях. — Ради тебя я брошу вызов всему миру.
— И поверь, Ли, наша мама вернётся с победой, — подошел к нам Оливер.
Я улыбнулась, а мой сын пристроился рядом. Мы смотрели на тихую природу, то, что столько веков стояло тут, и до сих пор окружало, создавая непередаваемый комфорт.
—Мама, тебе так же хорошо, как и мне?
Я повернула голову к моему сыну, смотря в его сияющие глаза, и улыбнулась.
— Да.
С Оливером у меня особая связь. Я чувствовала его сильнее, чем Лили. Когда он удариться или переживает, я знаю это. За тысячи километров я почувствую, когда с моим ребёнком что-то не так. И я как раз наконец-то словила себя на мысли о разводе, когда меня прервал звонок мобильного.
— Привет, мам.
— Милая, как ты?
— Отлично, ты как?
— Я не знаю, — ответила она шепотом.
— Что-то случилось?
— Я не знаю.
— Я скоро приеду, —отключила я телефон. — Едете со мной к бабушке?
— Да, — ответил сын, и дочь просто улыбнулась.
— Ты уже хочешь спать, — сказала я, беря её на руки. — Потерпи, милая. Потерпи немного.
Мы спустились с горы, и я посадила детей в машину, пристёгивая их. Периодически я поглядывала в зеркало заднего вида по пути, и улыбнулась, когда Оливер пересадил Лилаю к себе на колени и крепко обнял. Она положила ручку ему на плечо и закрыла глаза. Олли посмотрел в лобовое зеркало, и улыбнулся, я же подмигнула ему в ответ. Припарковавшись возле дома родителей, я взяла дочь на руки, а Оливер закрыл дверь машины, после чего мы направились к парадной. Она посапывала мне в шею, и её белокурые волосы рассыпались по плечам.
— Она такая красивая, — прошептал Оливер, открывая входную дверь.
— Да, — ответила я улыбаясь. — Как и ты, мой хороший.
— Мам, что было бы, если бы нас не было у тебя?
— Меня бы тоже не было. Я живу только ради вас, Олли. Я очень вас люблю.
— Папа сказал, что ты слишком сильно нас любишь.
Я промолчала, и мы направились в гостиную. Положив Лили на кровать, и накрыв ее одеялом, я повернулась к сыну и присела, ложа руки ему на плечики.
— Я всегда буду любить вас. Вы именно то, из-за чего я держусь и не могу позволить себе упасть. Ты меня понял?
Оливер качнул головой в знаке согласия.
— Вы с папой всё время ругаетесь. Это из-за нас с Лили?
— Олли, — обняла я сына. — Единственная причина, почему мы с твоим отцом до сих пор не поубивали друг друга, так это безграничная любовь к тебе и Лилае.
Услышав шаги, я обернулась, и увидела мать, стоящую в дверях и наблюдающую за нами.
— Здравствуйте, мои хорошие, — прошептала она. — Идёмте, я вас покормлю.
Мы переглянулись с сыном, и он побежал на кухню.
— Привет, мам, —подошла я к ней, сжимая в объятьях.
— Мне нужно поговорить с тобой, но без детей, — сказала она.
— Хорошо.
— Я приготовила лазанью, — пришли мы на кухню, и она достала тарелки.
— Бабушка, Спирит у себя? — спросил Оливер.
— Да, но сначала еда, — покачала та головой.
— Хорошо, я буду есть с ним.
— Нет, — ответила мама строго.
Я склонила голову набок, улыбаясь, и она повернулась ко мне, ожидая моей реакции.
— Ладно, — сказала Джульен и отдала ему тарелку. — Иди к своей лошади. Ты даёшь им слишком много свободы, — смотрела она на меня, когда мой сын ушел.
Моя мать — Хилари Джульен Амели. Это утончённая женщина с идеальным вкусом и добрым сердцем. У нее были длинные рыжие волосы, и глаза, которые завораживали. Ее взгляд не был похож на остальные, и моя мать умела завораживать всех, кто ее встречал.
— Я знаю, но они мои дети, — ответила я, откусывая кусочек.
— Все любят своих детей, но ты просто помешалась на них, — покачала она головой. — Смотри, что я нашла в документах Пауло.
Она достала небольшую шкатулку, а оттуда два конверта.
— Это тебе, — передала мама мне один. — Я его не читала. Но твой отец оставил один мне, и его содержимое запутало меня.
В моей семье папа решал проблемы, а мама говорила со мной. Но, несмотря на это, мой отец был для меня самым близким человеком, и когда его не стало, я словно потеряла часть себя. Я потеряла лучшего друга, которого пыталась найти теперь в каждом.
— Доченька, он сказал, чтобы ты уезжала и никогда не возвращалась.
— Что? Почему? — удивлённо спросила я.
— Я не знаю, милая, — ответила мама. — Но я точно знаю, что Пауло что-то знал, и тебе нужно послушать его.
В следующую секунду моё сердце забилось слишком сильно, и я точно знала, что что-то не так. Встав с места, я побежала в гостиную. У меня было много привилегий, но совершенно не было свободы. Но свобода будет у моих детей, и я избавлю их от чувства долга. Дети делают нас уязвимыми. Мой отец оставил мне большое наследство, но главным всегда был характер.
Открыв дверь, я подбежала к Лили и взяла её на руки. Она плакала, и здесь был кто-то ещё, я чувствовала это. Я увидела ещё один конверт, и быстро спрятала его, пока больше никто не увидел.
— Мама, мамочка... — хныкала она, обнимая своими крохотными ручками мою шею.
— Я здесь. Я с тобой. Я всегда буду с тобой, — ответила я, сжимая в объятьях своего ребёнка.
— Амуретт, — сжала мама мою руку. — Как бы я тебя не любила, ты всегда будешь дочерью своего отца.
— Говорят, что у меня холодное сердце, — сказала я тихо.
— Да, но это хорошо.
«Я знал, что ты рождена для чего-то ещё. Тебе с детства было предназначено стать королевой. Но я не смог спасти тебя, дочка. Не смог оставить тебя или этот город, который держит меня. Я думаю, ты понимаешь. Просто всё время что-то держит. Амуретт. Ты — произведение искусства. О тебе писали истории и составляли легенды, и как бы я не хотел, чтобы это не случилось, это произойдёт. Тебе нужно бежать. Бежать так далеко, чтобы тебя не нашли. Ты замечательная, Ретти. Ты просто лучшая. Доченька, я всегда буду помнить твои глаза, твою улыбку и твой упрямый характер. Я помню, как ты не позволяла мне сделать и шагу, пока не добивалась своего, и я хочу, чтобы ты жила. История гласит: «Цинизмом и любовью к детям она вошла в историю». Я хотел бы быть рядом, чтобы помочь тебе. Помочь тебе выжить. Это единственное, чего я всегда хотел для тебя — чтобы ты жила. Но раз ты читаешь это письмо, значит моё сердце больше не бьётся. Я всегда буду с тобой. Я всегда буду твоим отцом, Амуретт. Никогда не забывай, кто ты.
P.S. Твой отец. Для моего волчонка»
Слезы стекали по моим щекам, и я не могла остановиться. Мой отец. Мой рыцарь. Папочка — редкое явление. У меня он был. Мы пели в рассчески, представляя, что это микрофон, потому, что я просила, и мне было весело. Он играл со мной в куклы, и красил им волосы краской для рисования, потому, что это заставляло меня смеяться. Позже, он научил меня писать, читать, ездить на велосипеде, водить машину, стрелять из ружья. Всегда тяжело терять кого-то, особенно если это человек, которого ты любишь больше чем себе, ведь именно он и сделал меня, именно как человека.
После того, как мы с детьми приехали домой, и они уснули, я села в машину и отправилась на кладбище. Я была здесь впервые после похорон, которые были три месяца назад. У меня не было времени скорбеть, и я не могла собраться с духом, чтоб прийти. И сейчас, стоя возле его могилы, чувствовала, как в уголках глаз собираются слёзы.
— Папа, — сказала я тихо. — Я скучаю. Мне не хватает тебя каждую минуту, особенно, когда мне нужен совет, немое понимание или похлопывание по плечу. Ты всегда был рядом, и я так отчаянно хочу с тобой хотя бы попрощаться. У меня все хорошо, ну если можно так сказать. Мы когда-нибудь увидимся, обещаю. Я люблю тебя.
В тот момент я понятия не имела, что это была даже не трагедия, и не проблема по сравнению с тем, что произошло потом. История очень сильное слово, и я еще не знала, что тогда люди не признают таких, как мы. Тех, кто отличается. Я взяла себя в руки в тот момент, очередной раз отгоняя эмоции, которые были близки к отчаянью. Я отношусь к тому типу людей, которые практически не проявляют эмоций. Скажем так, эмоционально недоступны для внешнего мира.
Мой отец запутал меня, даже после смерти. Какая история? О чём? Что он хотел сказать? Он оставил письма, из-за которых у меня появилось множество вопросов.
— Не страшно ночью быть на кладбище? — спросил мужской голос.
— Господи, вы меня напугали, — сказала я, положив руку на сердце.
— Можете называть меня Бернар, — ответил мужчина. — Мы познакомились сегодня, помните?
— Очень смешно.
— Знаю, — сел он возле меня.
— И это все? — с удивлением спросила я.
— А чего вы ждёте от меня? Если извинений, то бесполезно, я не собираюсь извиняться. Извинения не в моем стиле.
— Вы невыносимы. Ещё и хам, — поднялась я со скамьи.
Одним лёгким движением мужчина сделал так, чтобы я снова оказалась в сидячем положении.
— Что вы себе позволяете? — спросила я злостно.
— Нам нужно поговорить, — посмотрел он на меня скептически.
—Я замужем.
— А я вас замуж и не зову. Итак, начнём с самого начала?
— Не заинтересована.
— Вы очень красива.
— Вы думаете, я не знаю об этом? Вы серьёзно? — спросила я, будто это была самая глупая вещь на земле.
— Если вы прокатитесь со мной, возможно, я подарю вам лучший вечер в вашей жизни.
— В моей жизни не было случая, когда бы я не смогла завоевать сердце любой особи, и не имеет значения, муха это или джентльмен. И поверьте, лучший вечер в моей жизни — это там, где нет таких высокомерных типов, как вы.
— Именно сейчас я понял, что было бы замечательно, если бы вы влюбились в меня. — Я промолчала, и он продолжил. — Вы должны поехать со мной. История женщины, ваша история, Амуретт — легенда.
— Какая история?
— Вы знаете, чего хотите. У вас огонь охотника в глазах. Огонь, который говорит о вашей жажде жить.
— От этого болезненного разговора мне стало скучно, — снова попыталась я встать.
— Я сказал, сядьте. Вы пойдёт со мной, добровольно или силой.
— Ты что, с ума сошёл? Ты знаешь кто я?
— Именно потому что знаю, говорю с вами так снисходительно.
— Снисходительно? — почти закричала я.
— Вы мне её напоминаете.
— Кого? Почему?
— Характер? Да. Внешность? Да. Но бывают моменты, когда я задумываюсь, кто из вас более жесток.
— Как вы можете так говорить? Вы не знаете меня!
— Своими поступками вы показываете, что вы — жестокий человек, и, поверьте, не каждый сможет найти с вами общий язык.
— Хорошо, я поеду с вами, мистер...?
— Называйте меня просто Бернар, — ответил мужчина, подавая мне руку.
Мы выехали на дорогу и отправились в сторону пригородов. Вечера в сентябре были уже холодными, и Бернар включил обогреватель. Черная, тонированая Toyota Tundra, спустя минут двадцать остановилась, и я вышла прежде, чем мужчина помог мне это сделать. Конечно, садиться в машину к человеку, который определенно следил за тобой и повез черти куда поздно вечером было опасно, если не глупо, но он сравнивал меня с кем-то, кого знал мой отец. Он знал моего отца! И я не могла просто так стоять в стороне. Бернар вышел из машины и направился в глушь леса. Всё это время мы просто молчали, и я шла за этим мужчиной, пока не остановилась, увидев замок. Бернар приложил руку к вратам, и они открылись. Он приглашающим жестом указал мне входить. Везде было темно, и фонари включались по мере моих шагов.
— Куда мы идём? — спросила я снова.
— Почти пришли.
Мы вошли в зал, увешанный картинами и разрисованный разными историческими событиями. Я словно оказалась в девятнадцатом веке. Гобелены, бархатные шторы, стулья с позолотой или даже действиьтельно золотой гравировкой. Вообщем никакого минимализма.
— Выпьете? — предложил он.
— Нет. Зачем мы тут?
— Я знаю кое-что о тебе. Твоё место тут, а не там, — ответил Бернар.
— Что?
— Твой отец сказал тебе уезжать. Поверь, куда бы ты не поехала, тебя найдут. А мы подготовим тебя.
— К чему?
— К смерти.
— Ты что, с ума сошёл? Какой смерти?
— В тебе гены оборотня. Кровь оборотня. Ты и есть вся история волка.
— Так, отвези меня обратно, и я не скажу никому, что у нас по улицам гуляет псих, — я развернулась и направилась к выходу.
Он засмеялся, а в следующие мгновение зарычал, словно зверь.
— Боже мой... — прошептала я, обернувшись. — Ты и есть зверь.
Его лицо было покрыто настоящей шерстью, вместо зубов были клыки, глаза стали чёрными, лишь внутри был ярко-зелёный зрачок, а его лицо... оно было, как у демона. Со мной что-то происходило. Я была удивлена, не боялась, как будто это было нормально и я видела это десятки раз. Я хотела притронуться к нему, но стояла, как вкопанная, и спустя несколько секунд он снова вернулся в амплуа человека. В комнату вбежал волк, и я уже начала задумываться о предполагаемом маразме. Но этот волк тут же превратился в девушку. Красивую девушку.
— Привет, я Бет, — сказала она, подходя ко мне. — Рада с вами познакомится наконец-то.
— Наконец-то? — спросила я удивлённо.
Она лишь улыбнулась, хлопнув дважды в ладоши, и вмиг вся комната утонула во мраке, а на стене появился экран. На экране был именно этот замок. И потом я увидела себя. Себя и своих детей. Моя дочь улыбалась, а сын стоял и смотрел на неё, находясь рядом со мной. Глаза моего сына были другими. Более взрослыми, а взгляд — более опытен.
— Как они непохожи, — сказала Бет. — Там, где мисс Лилая проявляет доброе сердце, у мистера Оливера инстинкт защищать.
— Твоя дочь не похожа на тебя, — сказал Бернар, становясь рядом со мной.
— Я знаю, —не отводила я взгляд от экрана.
— Она улыбается какой-то особенной улыбкой.
Я смотрела на своего ребенка, которая была так красива. Так мила и из-за бесконечной доброты она почти сияла. Мои дети ценнее всего мира, и ради них я от всего готова отречься.
— Да, я знаю, — ответила я, усмехнулась. — Она улыбается глазами, и каждым нервом на лице. И знаешь, что самое странное?
— Что? — спросила Бет.
— Это у неё от природы, — ответил Бернар, смотря мне в глаза.
Экран погас, и комната снова была светла.
— Что это было? — спросила я у девушки.
— Это было будущее. Я вам показала его, — ответила она. — Но еще у вас есть прошлое, но вы должны сами его вспомнить.
Мой телефон зазвонил, и на экране появилась фотография сына.
— Мамочка, ты должна немедленно вернуться домой, — сказала моя дочь.
От её голоса, моё сердце сжалось.
— Я еду, милая, — ответила я, прекращая звонок. — Немедленно отвези меня домой! — перевела взгляд на Бернара.
— О, ты даже выглядишь грозно, смотря так на меня, — усмехнулся он.
— Поверь мне, — смотрела я на него с яростью. — Лучше тебе не злить меня.
— Ты по определению не можешь быть лёгким человеком, но мой тебе совет, не указывай мне, что делать.
— Она моя дочь. Она мой мир. И если через двадцать минут я не буду возле неё, то этому миру будет гораздо хуже, чем на любой войне.
Он не следовал за мной какое то время, но слышал как колотиться мое сердце. И наслаждался этим, пока его слух позволял это. Я не знала, что делала с этим человеком, и спустя определенное время Бернар все же смог изменить весь мой мир. Но это уже другая история. А в тот момент, он завел мотор машины, и отвез меня к моим детям.
Мне кажется, что я проживаю чужую жизнь. Жду не зная кого, а этот человек торопиться ко мне, без возможности дойти. Я все время ищу спасение. Время. По-моему, единственный честный, но в то же время предательский, измеритель. Я хотела поговорить с отцом. Хотела рассказать ему, что чувствую, и услышать, что он думает. Скучать - самое тяжелое. Это чувство раздирает тебя изнутри и выедает частицу твоей души. Единственный выход оставаться на плаву — попытаться найти в жизни что-то хорошее. Что-то тянуло узнать, кто я, и почему этот замок показался мне таким родным? Но я проехала всю дорогу в полном молчании, и вышла из машины даже не попрощавшись.
— Я вернулась,— сказала я, войдя в дом, спустя минут пятнадцать. Да, я считала каждую минуту.
Моя дочь сбежала по ступенькам вниз, и я подняла её на руки, сильно прижав к себе.
— Иди, — взглянула я на Бернара, когда он вошел за мной в дом. — Закрой за собой дверь.
— Послушай, — подошел он ко мне вплотную, прежде, чем покинуть этот день. — Ты сама чувствуешь себя как дома? Ты думаешь, что проживая и уничтожая себя, ты делаешь кому-то одолжение? Быть рядом с детьми — это нормально. Делать их счастливыми так, же, но только не ценной собственной жизни, Амуретт.
Когда дверь захлопнулась, в посмотрела на свою дочь, и да, моя жизнь стояла их жизней. Я включила пароварку и бросила немного овощей. Так же на гриле жарились стейки, и мы собирались ужинать.
— Я покормил их, — вошел в кухню Марк.
— О, хорошо. Тогда я, — выключив пароварку и гриль, я развернулась к нему. — Тогда пойду уложу ребенка спать.
Муж взял меня за руку, и я посмотрев на него, не почувствовава ничего. Как же это страшно. Вот так проживать свою жизнь, не получая никакого наслаждения. Я вырвала свою руку и пошла к детям. Положив Лилаю в кровать, укрыв ее одеялом, и поцеловав носик и обе щечки, я почувстввала спокойствие, когда она засмеялась, и обняла своими ручками мою шею.
—Я люблю тебе, милая, —поцеловала я ее снова. —Ты принимала ванную?
—Да, папа меня мыл, —ответила Лилая. — И даже музыку включал.
—Я рада, — почувствовала я укол вины. Она улыбалась, и на самом деле Марк был хорошим отцом, пусть мы и были отвратительны, как пара.
Перед сном я так же поцеловала своего сына, и пожелав спокойной ночи, сама направилась в постель.
— Что с нами случилось? — задал вопрос мой муж, как только я вошла в нашу спальню.
— Раньше я на мир смотрела по-другому и умела верить в невозможное. Но со временем поняла, что жизнь — заколдованный круг. И кто-то до меня его уже наколдовал.
— Я не хотел причинить ей боль, Амуретт.
— Я тебе не верю, но это уже не важно. Когда-нибудь всему приходит конец.
— Я надеюсь ты шутишь.
— Я никогда не шучу, — сняла я с себя всю одежду, становясь напротив зеркала. — У меня нет чувства юмора, ты же знаешь. И если с головы Лили упадет хоть один волос, я обрушу этот мир на тебя. А затем сожгу его в пепел.
— Только потому, что ты моя жена, я не убью тебя, дорогая. Кстати, ночная рубашка, была бы сейчас кстати.
— Поверь, она будет касаться моего тела, — завязала я пояс шелкового халата на себе. — Но тебе ничего не светит.
— Чего ты хочешь, Амуретт? — встал он с постели, подходя ко мне.
Марк сжал мои бедра, и я еле сдержала стон. Я закрыла глаза, представляя себе Бернара. Не знаю почему это первый, о ком я подумала. Немного устрашающего, но чертовски красивого, пусть он от меня этого никогда не услышит. Я представила как сжимаю в руках его волосы и тяну к себе. Меня переполняла злость и умиротворенность, когда я ступила на порог того замка. Я словно чувствовала, что снова дома. Вздрогнув, когда Марк провел пальцами по моим складочкам, я хотела вырваться из его рук, но не смогла. Любовь и удовольствие — это разные вещи и разные люди, и в одном из этого, Марк был харош.
Я не любила его, и не могла парой понять, почему вышла за этого мужчину. Мой страх остаться одной столько лет назад перерос в ненависть к человеку, которого я сама удерживала. Я удерживала его внешностью, недоступностью и телом, но не своим разумом, или улыбкой. Он смотрел на мои глаза, но никогда в сам взгляд. Он не говорил мне, что я его жизнь, да я знала, что никогда и не была его жизнью. Самое ужасное, что я когда - либо чувствовала, это понимание того, что я проживаю не свое, не то, что должна. Единственное, что удержало меня на плаву — мои дети. Никто кроме меня о них не позаботится если я посмею уйти.
— Я хочу любви, которая не будет вгонять меня в тоску.
Да, мне не пришлось говорить ему что-то еще, когда я снова завязала пояс шелкового халата на талии, и ушла в комнату детей. Но остановившись и опираясь на арку, скрестила руки на груди, смотря на дочь.
— Мы забываем и перестаем любить, — услышала я голос матери.
— Мама, что ты тут делаешь? — спросила я тихо.
— Поддерживаю тебя, солнышко. Кто бы что не говорил, но красота — самая страшная и разрушительная сила.
— Я потерялась, мам. Я не знаю, что должна делать. Я боюсь за них и ненавижу Марка. Я хочу уехать.
— Твои глаза и улыбка всегда помогали нам противостоять против всего мира. Помни об этом. Ты очень многое значишь для истории.
— Я не понимаю, — смотрела я на нее в замешательстве. — И я срываюсь.
— Я не дам тебе сорваться.
— Я люблю их каждый раз с новой силой, и она выедает меня изнутри. Я медленно схожу с ума.
— Я люблю тебя, как и в первый день нашей встречи, дорогая, — сжала она меня в объятьях. — Это и есть любовь матери.
— Мой папа действительно был волком?
— Он был твоим отцом, Амуретт. И он любил тебя. Любил тебя слишком сильно, и эта любовь погубила его. Но так и должно быть. Родители всегда умрут ради своих детей.
— О чем ты говоришь, мам?
— Мы думали уехать. Но ты дала нам надежду, дорогая. Ты смотрела на мир такими глазами, что мы не могли этого сделать. Ты была упорна, даже когда ещё не говорила. Я так тебя люблю. Ты мой подарок, маленькая моя. И они твой подарок.
Затем она поцеловала меня в висок и пропала. Я видела то, что невозможно. Но сейчас я хотела услышать ответы. Я плакала. Слезы текли с моих глаз, и я легла возле Лили и уснула, крепко прижимая к себе свой смысл жизни.