Холод пробирал до костей. Он ощущался как ядовитый газ, забивался в дыхательные пути и выворачивал наизнанку. От него не трясло, а колотило, вены вздувались на шее, хотя в голове уже утихла и устоялась боль. Она была похожа на метроном. На мгновение зависнуть в воздухе и снова провалиться в пропасть.
Соня забывала себя.
В пещере было почти темно, но слабый огонек света пробивался из самых глубин, позволяя рассмотреть склизкую поверхность камня. Больше здесь не было ничего. Соня проваливалась в воспоминание-сон, реалистичный и жестокий, но в какой-то момент картинка изгибалась, словно капля, лица людей, некогда знакомые, искажала нечеловеческая гримаса, их тела вытягивались в причудливых формах, превращаясь в монстроподобных существ. И Соня не могла понять, где сон, а где всё ещё реальность. Искаженная картинка-воспоминание обрывалась, Соня видела голую холодную пустую пещеру, но потом монстры возвращались снова.
В конце концов, все слилось воедино. Монстры окружили брошенную одинокую девочку. Монстры, которые всегда были ее частью, выбирались вовне.
Ноги не держали. Соня упала на спину, подобрав ноги к груди. Ее трясло. По стенам пещеры плясали тени, в тенях виднелись лица, в лицах читался ужас. Соня кричала. Не слышала своего крика.
Казалось, в обступивших ее тенях можно было узнать любое лицо, настолько гибкими и податливыми они были, но Соня неизменно узнавала своих обидчиков. Они окружали ее плотным кольцом, и тогда Соня услышала голос. Смесь голосов. Дикий, шипящий, нечеловеческий язык был похож на голос самого ада. Соня проваливалась в этот шепот, словно в горячий источник, он медленно обволок ее и погрузил внутрь своего нутра. Свет исчез. Вместо него осталась липкая, склизкая, многоголосая тьма. Соня крепко зажмурилась и начала щипать себя за руки.
Этого ли она хотела, когда своими руками призывала смерть? Хотела ли оказаться в аду снова?
Из-за плотно обступивших ее призраков становилось невозможно дышать. Кружилась голова. Соню не держали ноги и она проваливалась вниз, совсем не чувствуя пола и дна. Но четко чувствовала чужое горячее дыхание на своем лице. Дыхание это пахло сыростью и землей.
***
Соня еще долго держала в голове маршрут Софи и каждый день начинала с того, что мысленно желала ей удачи. Она просила, просто умоляла подругу звонить, но та ответила, что не потянет, и добавила, что лучшим способом связи будет просто не переставать думать о ней. И Соня пообещала.
Софи мечтала добраться до Исландии и остаться там на несколько лет. И Соня каждый раз перед сном рисовала в голове картинку, в которой телефон однажды звонит с незнакомого номера, и в трубке слышится знакомый и такой родной голос, и счастливая Софи зовет ее в гости и отныне все встает на свои места. «Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать», – говорила себе Соня. И все-таки ждать она умела хорошо.
Она впервые увидела мать Софи на улице два месяца спустя. Соня почему-то свято верила, что хотя бы ей Софи должна была посылать какую-то весточку. Как-никак, у ее матери больше не было никого в целом мире, и теперь она выглядела совершенно неухоженной, уставшей и неживой.
– Здравствуйте, – робко сказала Соня, подходя к женщине, но та отвела взгляд. Она не смогла узнать Соню. – Я хотела спросить о вашей дочери...
– Дочери? – голос женщины казался далеким. – Моей девочке? Моя маленькая девочка дома.
– Дома? Она разве вернулась?
Взгляд женщины бегал из стороны в сторону.
– Моя девочка дома, я обещала ей блинчиков напечь, она так любит блинчики... а потом почитаем с ней книжку. Она любит ту, как же ее... про девочку из будущего.
Соня отшатнулась. Женщина была не в себе. Уголки ее губ вздрогнули, и тогда она разрыдалась и пакеты выпали из ее рук. Соня подняла их дрожащими руками.
– С вами все хорошо? Вот, возьмите.
Женщина выхватила пакеты у нее из рук, хотя, кажется, уже ничего вокруг не видела.
– Надо вернуться домой. Нельзя оставлять ребенка одного.
И быстро скрылась с Сониных глаз.
Соня не могла пошевелиться. Веки защипало от слез, ноги стали ватными.
Еще месяц спустя Соня впервые увидела фотографию подруги в объявлении о пропавших без вести.
***
– Лу. – Голос был совершенно чужой. Изнутри или извне? Сложно было разобрать. Все смешалось, все было заперто друг в друге, словно матрешка: мысли, люди, Пустошь, воспоминания. Даниэль. Каждый внутри другого. И внутри него таилось что-то еще, стоило Лу заглянуть в эту маленькую щель. – Ты уснула что ли?
Сон ли? Лу не осознавала. Дорога шумела в ушах, руками девушка все еще рефлекторно плотно обвивала Сашин торс, что не давало ей упасть с мотоцикла и разбиться в лепешку. Но вот ноги уже затекли настолько, что она чувствовала их ватными и совершенно не живыми.
Открыть глаза тоже было трудно. На лице высыхали слезы, дорожки от них щипали особенно сильно. Саша свернул вправо, мотоцикл остановился у обочины дороги.
– Лу?
– Я сейчас, – хрипло выдавила она и легонько потерлась лбом о его рубашку. Отпрянула. Стала моргать часто-часто, но все еще ничего не видела перед собой.
Саша соскочил с мотоцикла и оказался перед девушкой, внимательно глядя на нее.
– С тобой все в порядке? Что-то случилось?
Слов не было. Лу лишь яростно замотала головой.
– Ты плакала, – не вопрос, а констатация факта. Лицо саднило, в горле застрял хрип. Лу отвела взгляд, чтоб не встречаться им с Сашей. – Эй, – лишь одно движение. Глупое, интуитивное, но такое человеческое, что Лу просто не могла его предотвратить. Саша сгреб ее в охапку, крепко прижав к себе, и Лу растерялась. Ей казалось, что этот большой и чужой человек раздавит ее, сотрет в порошок, уничтожит окончательно ее, ослабленную приливом воспоминаний, но в следующую секунду мысли пропали из ее головы. Человеческое тепло защитило ее от демонов на единственное мгновение, но даже его было достаточно для того, чтобы снова почувствовать себя живой.
Лу всхлипнула. Слезы вырвались из нее новой волной, но теперь было не так больно, просто эту волну было уже не остановить. С ней можно было справиться, ее можно было перетерпеть, но держать в себе казалось невозможным. И Саша, как никто другой, понимал это. Он ждал, когда волна спадет, защищая хрупкую маленькую девушку от всего мира, злобного и неизвестного, чтобы, когда отпустит, чуть отстраниться и встретиться с ней взглядом:
– Если захочешь поговорить, я буду рядом, хорошо?
Лу кивнула. Со словами у нее совсем не клеилось.
Когда Саша отошел на безопасное для нервной системы Лу расстояние, она почувствовала зябкий ветер и скрестила руки на груди. Пришлось сощуриться, чтобы посмотреть вперед, но увиденное шокировало.
Саша уловил взгляд Лу и улыбнулся.
– Мы, кажется, приехали.
***
Первым Соня почувствовала запах. Ненавязчивый аромат цветочных духов, нежный, но специфически яркий. Такой всегда стоял в ее комнате, ведь этими духами она пользовалась слишком часто.
Открывать глаза было приятно. Тело больше не чувствовало боли, только лишь приятную расслабленность после долгого сна без сновидений. Проснувшись в своей кровати, Соня испытала секундное счастье, и лишь спустя мгновение воспоминания о произошедшем вернулись к ней.
Этой кровати и этой комнаты не существовало уже много лет, но Соня все еще была здесь. Она резко поднялась, так, что потемнело в глазах, но когда зрение восстановилось, Соня разглядела фигуру в дверях комнаты.
Софи смотрела на нее, чуть наклонив голову. Она была точно такой, каким охранился ее образ в Сониной памяти: густые волосы до плеч рыжеватого в лучах солнца оттенка, мальчишеская фигура, темные джинсы и черная футболка одной из металл-групп, которые Соня никогда не слушала.
– Ты настоящая?
Софи не ответила. Лишь пожала плечами и робко улыбнулась, отводя взгляд.
Соня следила за каждым ее движением, каждой эмоцией, проскальзывавшей на ее лице.
– Зачем ты здесь? Зачем здесь я?
– Я люблю тебя.
– Все еще?
– И ты меня любишь.
– Все еще.
Происходящее не было сном – Соня впилась ногтями в край кровати и чувствовала каждой клеточкой кожи то место, в котором находилась. Она вслушивалась в голос – каждая его нотка звучала реалистично. Но Соня была далека от реальности. Ей казалось, она застряла в одном из параллельных миров, которого никогда не должно было существовать в действительности.
– Все еще... – выдохнул призрак Софи и опустился на стул у стены. Девушка сморщилась, будто бы от резкой головной боли и заметно погрустнела.
– Ты хотела о чем-то поговорить?
– Ты хотела.
– Нет, – Соня отпрянула. Забралась на кровать с ногами, уперлась спиной в стену и притянула колени к груди. Сейчас она чувствовала себя маленькой-маленькой девочкой. Она верила в сказку, происходящую вокруг нее. А все сказки заканчивались хорошо.
– Ты бы рассказала мне...
– Что?
– Что ты видела, когда мы были рядом? Что ты чувствовала? О чем думала?
– Я не вспомню...
– Не нужно вспоминать.
Софи подошла к кровати и опустилась рядом. Ее лицо было в нескольких сантиметрах от лица Сони, они чувствовали теплое дыхание друг друга. Губы Софи приблизились к Сониному уху и шепот проник внутрь нее:
– Просто закрой глаза.
***
Они смеялись над ней. Сколько она себя помнила. Она была робкой и резкой в движениях. Слишком громкой, когда пыталась рассмеяться или с кем-то заговорить. Слишком тихой, когда молчала и терялась в толпе. Слишком неуклюжей – сносила все на своем пути и притягивала неприятности, словно магнит. Слишком несуразной, когда смотрела в зеркало.
Ее считали глупой, странной, застенчивой, боязливой и делали из нее козла отпущения. Она всегда умела смириться со своей судьбой и абстрагироваться от мира. Но однажды чужие руки упали на ее плечи. Совсем легкое невесомое прикосновение и добрая незнакомка громко, так, что слышала вся толпа дворовых подростков, сказала:
– Они ублюдки. Пойдем отсюда.
И Соня пошла за ней.
– Что такое любовь? – они шли вдоль длинной пустой дороги в спальном районе города. Софи была прирожденной актрисой, так Соне всегда казалось. И даже сейчас она вскочила на высокий бетонный блок и театрально развела руки в стороны. – Это эмоция? Химическая реакция? Всплеск гормонов? – Соня стояла внизу, глупо уставившись на подругу и не снимая с лица восторженную улыбку. – Где она рождается? В сердце? В мозгах? В гениталиях? – Софи спрыгнула и поравнялась с Соней. – Ты знаешь?
Конечно, Соня не знала, и лишь едва заметно покачала головой в ответ.
– Знаешь, что я скажу тебе, девочка моя? Любовь – это полная херь. Ее не существует в природе. Но что действительно существует, так это ненависть. Лютая, жгучая, выворачивающая наизнанку. И этим гаденышам я их яйца по самые гланды засуну, слышишь? Потому что я тебя обожаю. Это больше, чем какая-то сопливая любовь.
***
«Это больше, чем любовь».
Лу казалось, что ее парализовало. Она стояла перед зеркалом в полный рост, и весь мир вокруг, кажется, растворился, утратив значимость. В зеркале отражалась пыльная заброшенная комната. В зеркале отражалась испуганная и бледная, как сама смерть, Лу. У Лу за спиной стоял призрак. Он не улыбался – этого Лу боялась больше всего, но его холодный взгляд проходил сквозь отражение и встречался с ее взглядом. Она не могла отвести от него глаз.
Даниэль скрещивал руки на груди. Закрытая поза – та, в которой он пребывал чаще всего. Он любил молчать, как и Лу, и это молчание чаще связывало их, переводя невербальный диалог на новый уровень. Но не в этот раз. Лу не чувствовала рук и ног, не чувствовала своего тела, пола и пространства. Не могла думать о своем дыхании и сердцебиении. Ей казалось, она просто переставала существовать, глядя в жуткий зазеркальный мир, в котором демоны восставали из мертвых.
– Лу? – раздался Сашин голос, но девушка даже не вздрогнула. Он вошел в комнату, держа в руках какую-то черную вещь, и призраков в отражении стало трое.
– Ты... видишь его? – у Лу пересохло в горле так сильно, что казалось, эти слова кровоточат.
– Кого?
«Боже».
Лу зажмурилась. Отсчитала вдох-выдох про себя и снова открыла глаза. В комнате и в зазеркальном мире осталось лишь двое.
– Эй, с тобой все в порядке? – Саша наклонился, легонько сжав ее плечи. Лу избегала его взгляда.
– Да,– выдохнула она, хотя дыхание перехватило и сердце колотилось, как бешеное.
– Кого ты увидела там? – Лу не смогла спрятаться от пристального взгляда и все-таки подняла голову. – О нет... его, что ли?
Лу кивнула. По плечам пробежал холодок.
– Идем отсюда, – только и смогла сказать она прежде, чем развернулась и направилась к выходу.
– Эй, погоди, я нашел кое-что.
Саша развернул перед Лу черную материю, и в ней оказалась небольшая рамка из черного дерева. В рамке был рисунок от руки, который Лу знала хорошо. Ее лучший набросок.
– Ты знаешь, что это?
Лу не ответила. Задрала рукав и развернула руку так, чтобы Саша увидел татуировку с изображением мотылька выше локтя.
«Ты ведь помнишь об этом», – голос в голове знал, на какие болевые точки надавить так же хорошо, как и Лу знала, о чем он снова и снова ей напоминал.
«Пожалуйста, не надо...» – маленькая девочка, коей внутри себя всегда существовала Лу, брошенный и никому не нужный щенок забился в истерике, трясясь от страха и холода.
«Ты ведь все помнишь. Помнишь о мотыльках?»
Они исчезли. Как и бредовые фантазии. Не сразу, но постепенно. Бабушка теряла слова, голос, мысли, движения. Память. День за днем ощущение времени ускользало от нее, откатывая назад, как чертового Бенджамина Баттона. Порой она хорошо осознавала себя и комнату, в которой находится, узнавала Лу и время суток. Понимала, о чем с ней говорят. Но ее глаза гасли. В них чернела притаившаяся смерть.
Самым страшным оказался процесс умирания, длившийся бесконечно. Заевшая пластинка ада по Данте, снова и снова по накатанной – прикованный к кровати человек, который не в силах удержать даже кружку. Взгляд, обращенный на что-то внутри тебя, взгляд, что проходит насквозь, ножом втыкается в солнечное сплетение. Душный запах старости. Сиплое громкое дыхание, от которого кружится голова.
Это дыхание становилось для Лу вспышкой неконтролируемой паники, стоило ее вниманию за него зацепиться. Вдох-выдох. С натяжкой. И снова вдох-выдох. И снова. Так часто, будто человек был не парализован, а пробежал марафонскую дистанцию. Это сводило Лу с ума. В тайне она ждала, когда это дыхание остановится.
И она знала, что втайне бабушка тоже этого хотела.
Она любила рисунки Лу. Подолгу разглядывала их и тем самым отвлекалась от болезни, концентрировала разум, что-то вычленяя взглядом в совершенно сюрреалистических композициях со множеством элементов. Но она никогда не говорила Лу, о чем думала. Не произносила вслух то, что высматривала во всех рисунках.
Иногда лишь просила нарисовать мотыльков. Черных, самых разных. Со временем Лу набила руку так, что их было совершенно не отличить от живых. Лу была талантлива и безумна в творчестве, но после бабушкиной смерти никогда больше не возвращалась к рисованию.
Лу казалось, чем сильнее она проваливается в эти воспоминания, тем больше теряет себя. Она была уверена в том, что в этом дивном мертвом мире ее тела уже не существовало, что она реальная умерла давным-давно, но эта Пустошь – бесконечно зациклившаяся игра сознания, которая вела ее душу прямиком в ад.
Рывком она вырвала себя из потока мыслей и вышла из оцепенения. Саша стоял впереди и смотрел на Лу привычно удивленным взглядом, полным непонимания, ужаса и интереса. Хоть в этом они были так похожи.
– Моя бабушка была тяжело больна, и на фоне болезни у нее случилось помутнение рассудка. Так мы все думали. Она постоянно говорила о мотыльках, напоминала мне, что они важны в моей жизни, что приведут к истине. Напоминает до сих пор, – Лу отвернулась. – Ее голос... он никогда не затихал в моей голове. Все еще что-то бормочет фоновым шумом.
Лу выдохнула. Казалось, вместе с воздухом ее покинули силы, колени задрожали, а тело придавило к земле. Она закрыла глаза и на секунду в противовес внешней силе тяжести, которой уже невозможно было сопротивляться, возник внутренний вакуум. Мысли исчезли, но...
– Саша, ты чувствуешь этот запах?
Он ответил кивком и оглянулся, ловя спиной мерзкий приставучий холодок.
***
Пахло сырым мясом. Приступ тошноты заставил Соню открыть глаза. От сильного неприятного запаха они слезились. Соня упала на колени, и тогда что-то склизкое выскользнуло из-под ее пальцев и хрустнуло в ногах. Глаза покрывала мутная красная пленка. Не понятно было, продолжается ли комната, невозможно было различить переход между стенами и полом, стенами и потолком. Все было красным. Все пульсировало и двигалось, все расплывалось. Теплая склизкая жижа переваливалась и перекатывалась под напором Сониного веса и медленно втягивала ее внутрь себя. Как будто теперь девушка оказалась внутри какого-то огромного отвратительного существа, но она видела свет и ползла к нему на коленях, едва находя для этого силы.
По мере приближения к свету дышать становилось невыносимо. Запах становился душным и тухлым, стены сужались. Соня оперлась на одну из, и не смогла сдержать рвотные позывы. Желудок скручивало от спазмов, руки едва держали ее тело на четвереньках. Соня отползла от блевотной лужи, которая тут же просочилась сквозь мягкий пульсирующий пол, и упала на спину.
«От истощения можно умереть», – думала она.
«Я не заслужила этой дороги в ад», – думала она.
Но стоило закрыть глаза, как ее за подмышки больно потянули наверх, ставя на ноги.
– Я не могу... – бормотала Соня сквозь сон, не держась на ногах.
– Посмотри на меня, – теплые руки с длинными пальцами держали ее за талию, не позволяя упасть. Соня подчинилась, встретившись взглядом с призраком Софи. – Мы пойдем вместе, ладно?
– Ладно... – прошептала она. Она могла только так. Даже в ад, только лишь бы вместе.
***
– Она была здесь, – сказал Саша, и Лу замерла. От долгого брожения забились мышцы ног, и теперь опереться о стену показалось ей лучшей идеей всего бесконечно долгого дня.
– Как ты это узнал?
– Цветок орхидеи, – Саша поднял его с пола и подул, будто бы сгоняя пыль. – Она росла у нее на подоконнике, единственное растение в горшке.
– Я в Пустоши вообще живых растений не видела.
– Я тоже.
– Значит, орхидея?
– Мы близко.
Саша протянул руку. Лу вздохнула и сжала его ладонь.
***
– Твои любимые цветы? – Соня перевернулась, чтобы закинуть ноги на стену, кровать подруги, кажется, затрещала по швам, но теперь они лежали в одной позе и казались близнецами.
– Не знаю, – выбрать оказалось и правда сложно. – Я все люблю.
– Да ну тебя, – Софи перевернулась, и теперь Соня видела ее вверх ногами. – Мисс Я-всех-люблю, нельзя так жить. Ты терпишь слишком много боли.
– Мне кажется, я уже перестала ее замечать. Если забыть про одноклассников, в моей жизни много хорошего.
– Ты эту жизнь называешь такой, мисс У-меня-много-хорошего? – Соня улыбнулась, но промолчала. – И что хорошее ты здесь видишь? Старая скрипучая кровать, обои оторвались под потолком, кот раскромсал край ковра и ноут тупит сильнее, чем мой полоумный дед. Это не жизнь, это ад какой-то.
– Ты.
– Что?
– Ты – самое хорошее здесь.
Соня впервые позволила себе этот долгий пристальный взгляд, а Софи впервые не нашлась с ответом. На секунду ее щеки побагровели, но может, Соне лишь показалось, но думать так было приятно.
– А какие цветы любишь ты?
Соня перевернулась, и мир снова встал с головы на ноги. Подруги сидели так близко друг к другу, что еще пара сантиметров и грань приличия бесследно исчезала.
– Сейчас.
Софи начала стягивать с себя футболку.
– Эй, ты чего? – Соня запаниковала.
Оставшись в одном лифчике, Софи повернулась спиной. Ее лопатку огибали небольшие лепестки орхидеи. Соня не смогла удержаться от того, чтобы легонько коснуться пальцами рисунка.
– И что это значит?
– Я набила ее в пятнадцать лет, когда впервые сбежала из дома. И тогда, и сейчас, я держу в голове, что это символ совершенства.
– Совершенства?
– Того, что уже сокрыто в каждом из нас.
***
Лу крутила цветок орхидеи между пальцами, задумчиво закусывая губу. Этот символ казался ей смутно знакомым, но уловить бившуюся на подкорке мысль, было очень трудно.
Они с Сашей продолжали бродить из комнаты в комнату, из квартиры в квартиру все одного и того же многоэтажного дома, погружались в свои мысли, и были больше похожи на неупокоенных призраков. Крутя цветок в руках, Лу вновь замерла напротив зеркала. Она боялась смотреть в отражение, сердце с болью стучало в висках, но краем глаза она уже знала того, кто на нее смотрит по ту сторону мира.
– Привет, – руки и ноги почти не слушались, но Лу удалось сделать шаг вперед, хотя сходила с ума от страха. Она уткнулась лбом в поверхность зеркала, оно тихо звякнуло, а призрак Даниэля продолжал следить за девушкой взглядом. – Ты обещал не мучить меня... – В горле застряла тварь размером с кулак. Из-за нее невозможно было дышать и подавить слезы. – Ты обещал...
Она плакала, прислонившись щекой к холодному зеркалу, как к плечу бестелесной фантазии, что вечно преследовала ее по пятам.
«Ты стал моим Червем, Дань. Ты паразитируешь мое сознание, мое подсознание, все мое существо. Ты уничтожаешь меня изнутри, – не в силах выдавить ни слова, Лу продолжала разговаривать с ним так же, как бабушкин голос разговаривал с ней самой. – Я простила тебя, простила за то, что ты сделал, потому что любила больше жизни. Но я никогда не смогу простить себе твою смерть. Никогда...»
Это «никогда» стало стеной между ними, поверхностью зеркала, разделившей их. Лу открыла глаза и больше не видела призрака. В отражении была она одна – бледная, исхудавшая, осунувшаяся, как с той картины, где она совсем не была похожа на себя.
Лу всхлипнула, воздух не проникал в легкие. Горло надорвалось. Лу всхлипнула еще раз. Она хватала воздух губами, но в комнате было душно, пыльно и страшно. Стены ее душили. Лу сотрясали приступы кашля. Она выбежала на улицу, ловя спиной Сашин оклик. Он звал ее по имени, но Лу уже не знала, кто она.
Она бежала по лестнице слишком быстро, но слезы еще быстрее наворачивались на глаза. И когда ее окутала морозная серость улицы, Лу не удержалась на ногах и рухнула на колени в липкую грязь. У нее больше не оставалось сил бороться с паразитом.
***
Софи тянула Соню за руку к свету, но та уже плохо понимала, что происходит. Боль стала частью ее тела и сознания, ныла каждая клеточка кожи, которая только была способна что-либо чувствовать. В голове мысли были выедены тлей. Лишь какие-то обрывки мелькали в памяти, но пропадали быстрее, чем Соня успевала их заметить.
– Не пропадай, – говорила подруга ей на ухо, и Соня заставляла себя открыть глаза и сделать еще один шаг. – Смотри на меня.
Все расплывалось перед глазами, но Соня вычленяла из образа призрака ее лицо. Она слишком часто представляла его в мельчайших деталях.
– Что ты сделала после моей смерти?
– Смерти?.. – Соню тряхнуло от этого слова.
– Никто меня так и не нашел.
– Я искала...
– Я знаю.
– Твоя мама...
– Ее сердце не выдержало. Мы встретились с ней на той стороне. Она меня простила, и тебя тоже.
– Я – нет.
– Я знаю, Соня. Но ты сделала то, что всегда будет связывать нас. Я всегда буду рядом.
– Всегда...
– Покажи мне.
Соня отпустила руку Софи, и хотя ноги дрожали, замерла на месте, сгорбившись. Руки тоже била крупная дрожь, но она расстегнула пуговицы платья, и оно сползло вниз, оставив худое костлявое тело девушки в одном белье. Она повернулась.
Татуировка орхидеи на ее спине была окружена красным воспаленным пятном. Она горела, но этой боли Соня уже не ощущала. Боль была во всем теле.
Софи обвила ее талию руками и коснулась губами рисунка. Она целовала ее спину долго, позволяя Соне бороться со сном, со слабостью, с болью, со страхом. Со всем тем, что жгло ее изнутри. Капельки слез падали на ее руки и казались совершенно чужими, дикими, непонятными. Соня не могла говорить.
– Совершенство – как и Бог – уже есть в каждом из нас, – сказала Софи, помогая Соне вновь одеться. – А теперь пойдем, я покажу тебе Сущность.