- Ты неправильно понял меня, Эдуард, - я споткнулась на его имени и невольно залюбовалась тем, как оно звучало у меня на языке. – Я увидела там что-то. Не знаю, как это назвать, но это был не человек, понимаешь? Я испугалась, - из горла вырвался рваный всхлип, и я ощутила, как к глазам подступают предательские слезы. – Я хочу домой. Пожалуйста. Прошу тебя. Отвези меня домой.
Эдуард направился ко мне. Я замолчала и снова сжалась, ожидая нападения, но он всего лишь прошел мимо меня к лампе в углу, чтобы включить свет. Комната, до того освещаемая лишь мерцанием, льющимся из распахнутой настежь двери спальни, осветилась слабыми лучами ночника. Тени, замершие в углах, вздрогнули и начали поспешно перемещаться, укрываясь от человеческих глаз.
- Садись, - Эдуард устало кивнул на кожаный диван у стены, покрытый белым клетчатым пледом, встретился с моим испуганным взглядом и отошел в другой конец комнаты. – Не бойся, я ничего с тобой не сделаю. Буду стоять тут и не прикоснусь к тебе, могу даже уйти в спальню и разговаривать с тобой через стену.
Эдуард криво усмехнулся, но я не оценила шутки и молча села на самый краешек дивана, который оказался настолько мягким, что прогнулся под тяжестью моего тела. Только сделав это простое телодвижение, я осознала, насколько замерзла и устала, бродя по лесу. Меня знобило, а горло начало болеть, высказывая мне за мою неразумную прогулку босиком по сырой и холодной земле. В голову полезли непрошеные мысли о доме. Что сейчас делает мама? О чем она думает конкретно в этот момент? Знает ли она, что со мной все в порядке, что я еще жива и невредима? Как дорого бы я отдала за то, чтобы увидеться с ней. Хотя бы позвонить, успокоить и сказать, что со мной все хорошо.
Относительно.
Горло нещадно саднило. Все передо мной начало расплываться, и я не сразу поняла, что плачу. К тому моменту, как Эдуард подошел ко мне, я уже рыдала в голос, не стесняясь ни его, не самой себя. Ласковые руки погладили меня по голове, стащили с дивана плед и накинули мне на плечи. Раздались тихие шаги, и я подняла голову. Не оборачиваясь, Эдуард шел куда-то вглубь дома, в самую темноту. Я отчаянно хотела позвать его, попросить, чтобы он не оставлял меня одну, потому что он человек, каким бы психом он не был, он человек, как и я, и нам надо держаться вместе, и быть вместе, когда та тварь из леса обнаружит нас и нападет, но у меня пропал голос и силы, так что я даже не могла пошевелить рукой.
Снова раздались шаги, а затем что-то твердое и прохладное коснулось моих губ. Я приоткрыла глаза и увидела Эдуарда, протягивающего мне кружку с какой-то темной дымящейся жидкостью.
- Выпей это, станет легче, - пообещал Эдуард, и мне не осталось ничего иного, как забрать у него кружку. Я сделала небольшой глоток, с опозданием подумала, что питье может быть отравлено или снова разбавлено каким-нибудь снотворным веществом, и закашлялась. Горячая жидкость кольнула горло и обжигающей волной скатилась в пищевод. Эдуард забрал у меня кружку и терпеливо дождался, пока приступ кашля не пройдет. Я сама забрала у него чашку и сделала новый глоток, на сей раз поаккуратнее и поменьше, не глотая сразу и пробуя жидкость на вкус.
Это был чай. Обычный сладкий чай с лимоном и корицей. Я прильнула к ободку кружки еще раз. Очень сладкий.
Эдуард словно бы прочел мои мысли.
- Не бойся, не отравлено. Прости, я не думал, что все обернется именно так.
Я сумела выдавить из себя слабую улыбку.
- А как ты думал, все будет?
Он сидел на полу прямо передо мной, так, что я оказалась выше и смотрела на него сверху вниз. Возможно, он сделал так специально, чтобы я могла ощутить хотя бы какую-то иллюзию уверенности и контроля.
- Не знаю, - он едва заметно мотнул головой, - я никогда не совершал подобного. Ты первая.
- Значит, ты никогда не похищал маленьких тринадцатилетних девочек? – сипло переспросила я, ощущая легкое головокружение от своего бесстрашия. Играю с огнем, так сказала бы моя мама.
- У тебя создалось неверное представление обо мне. Позволь мне его изменить. Я прочел твой дневник, и...
- Нет, - я замотала головой так резко, что плед едва не соскользнул с моих плеч. Одно дело – осторожно перебрасываться с ним пусть и опасными, но мало что значащими фразами, совсем другое – рассуждать о моих чувствах, признаться в которых мне было попросту не под силу ни ему, ни даже самой себе. Тем более, последние сутки слишком многое изменили. Теперь я понятие не имела, что испытывала к Эдуарду. Точно не ту наивную юношескую влюбленность, надуманную и преувеличенную, о которой писала в дневнике. Страх? Безусловно. Ненависть? Не думаю, то я ненавидела сидящего напротив меня человека. Нагнись один из нас еще чуть-чуть – и мы будем дышать одним воздухом. Тех, кого ненавидят, так близко не подпускают, а еще их хочется ударить. Мне не хотелось бить Эдуарда, и не испуг был тому помехой. Я просто не хотела причинять ему боль. Мне было очень страшно, но я по-прежнему ощущала некую... привязанность? Больше всего на свете мне бы хотелось сейчас оказаться дома и понять, что все произошедшее – всего-навсего дурной сон, который мама сгонит ложкой меда и нежным объятьем, как в детстве. Но еще в глубине души я понимала, что, не видя рядом с собой Эдуарда, вряд ли смогу ощутить тот пришедший из детства покой.
Как объяснить такое другому в двух словах? Для меня это были слишком незнакомые эмоции, для меня, привыкшей все делить на белое и черное и в силу возраста исключать возможность серых цветов.
Эдуард терпеливо дожидался моего ответа.
- Там ерунда написана, - выдавила я из себя, - в дневнике. Ну, знаешь, многие пишут туда... выдумки. Это как развлечение, я не знаю... Все так делали когда-то.
Эдуард улыбнулся, словно бы его рассмешило или умилило мое скомканное объяснение. Я сама еще раз прокрутила свои последние слова в голове и поняла, насколько наивно и жалко они прозвучали. Будто бы я хотела оправдаться.
Что ж, я ведь действительно в какой-то степени хотела оправдаться. Теперь, когда все настолько далеко зашло, умение оправдываться мне пригодится. Когда я выберусь отсюда, мне нужно будет оправдываться перед мамой, перед учителями, перед Ленкой. Перед самой собой.
Перед полицией.
- И все-таки в твоем дневнике есть доля правды, не находишь? – мягко спросил Эдуард. Я пожала плечами. Он пристально смотрел на меня, и его глаза казались еще темнее, чем обычно. Сейчас он походил на вампира, не того, из «Сумерек», а самого настоящего Брэма Стокеровского вампира. Дракулу. Я поднесла кружку к лицу и сделала огромный глоток, чтобы хотя бы на мгновение заслонить лицо от его прожигающего внутренности взгляда. – Поэтому я и выбрал тебя. В тебе еще остается доля правды.
Я опустила кружку себе на колени и машинально слизнула капельку чая с нижней губы. Что он такое несет?
Эдуард заметно приободрился, увидев мой интерес, и продолжил рассказывать. То, что он в ту ночь наговорил мне, не укладывалось в голове и больше походило на какой-то триллер или ужастик безумного режиссера, чем на обыденную реальность. Кажется, именно тогда я полностью удостоверилась в том, что Эдуард свихнулся. Судя по его речи, давно свихнулся и даже не подозревал об этом. Впрочем, не один сумасшедший никогда не скажет про себя, что он рехнулся. Этим сумасшедшие и отличаются от нормальных людей.
Однако если бы я вновь могла оказаться в лесу перед выбором Эдуарда или той тени, я бы выбрала его, потому что до сих пор не знала, что видела.
- Наша первая встреча была неслучайной. Я не хотел говорить тебе это сразу, как только привел тебя сюда. Боялся, что ты испугаешься и поймешь неправильно, но теперь понимаю, что тянуть с этим тоже было опасно. Не нужно было тебя усыплять. Мне казалось, что я не справлюсь с тобой, если ты будешь полна сил. Хотел рассказать тебе все, когда ты еще будешь находиться под действием препарата, но не рассчитал дозу и... - Эдуард как-то печально усмехнулся, - ...недооценил тебя. Тебе удалось выбраться, и тогда я решил, что эффективнее будет не рассказать тебе, а показать. Все происходило слишком быстро, и у меня не было времени спланировать все как следует, так что я в каком-то роде пустил дело на самотек. Думаю, ты и сама поняла, что я дал тебе фору. Ты выбралась из дома и побежала в лес. Я знал, что так и будет, выждал немного и пошел следом. Я знаю лес как свои пять пальцев, но ты-то нет. Мне не хотелось, чтобы ты, ко всему прочему, еще и потерялась. Это место слишком далеко от трасс. Пешком не дойти. Я специально купил этот дом. Для тебя.
Я едва слышно охнула. От волнения пальцы так крепко стиснули ручку кружки, что костяшки побелели. Эдуард не заметил моей реакции или сделал вид.
- Но действие снотворного, видимо, к тому моменту не закончилось. То, что ты видела...
Он думает, это галлюцинация. Почему-то мне не хотелось его разубеждать, и я не проронила ни слова, молча наблюдая за тем, как Эдуард пытается подобрать рациональное объяснение тому, что я видела.
- Ты испугалась, и я привел тебя сюда. Эффект был достигнут. Ты бы так или иначе запросилась обратно. Тень, шорохи, темнота. Ты бы и часа в лесу не продержалась. Я хотел, чтобы ты добровольно вошла в мой дом, я дал тебе второй шанс, дал выбор, уйти или остаться. Ты выбрала меня.
- Но это не было выбором, - от возмущения я подалась вперед. – Ты мне его не оставил. Сам же сказал, что мне в лесу не выжить. Ты знал, что я вернусь, а это никакой не выбор, черт тебя подери. Предложи мне завтра довезти меня до ближайшей станции метро, до трамвая, до автобуса, господи, да просто дай мне мой телефон. Вот это будет выбор.
Эдуард без тени улыбки выслушал мой монолог, чуть склонив голову набок. Внимательно изучал мою реакцию, как если бы я была подопытной крысой во время эксперимента. Вполне возможно, для него все так и было.
- Ты неправа. Ты все-таки выбирала. И теперь мой долг – помочь тебе. Излечить. Сделать свободной.
- Ты делаешь меня свободной, если дашь уйти. Не так, как сделал это только что, а по-человечески, понимаешь? – я почувствовала, что задыхаюсь. На глаза снова навернулись слезы. Больно кольнуло грудь где-то чуть повыше сердца.
Эдуард медленно покачал головой.
- Уже поздно. Выбор сделан, и я могу приступить к лечению. Мы можем приступить.
Я откинулась назад, на мягкую спинку дивана. Сдернула с плеч покрывало. Скрестила руки на груди и до боли закусила нижнюю губу. Отвернулась в сторону и принялась разглядывать белоснежную стену, в полутьме приобрётшую сероватый оттенок. Сердце бешено билось, и его удары отдавались где-то в горле. Я не знала, что мне делать, как себя вести. Ладони вспотели, спина покрылась холодным потом. Никогда в жизни мне не было так страшно, а то, что Эдуард вот так сидел передо мной, только усугубляло ситуацию. Лучше бы посадил под замок. Накинул на ноги цепи. Нацепил наручники на запястья. Все, кроме этой идиотской ситуации, создающей искаженное ощущение нормальности. Если бы кто-то посмотрел на нас со стороны, он не увидел бы ничего особенного. Обычная комната. Молоденькая девочка сидит на диване, бледная и чуть напуганная, а перед ней на коленях сидит парень в черной рубашке и темных джинсах. Опирается одной рукой о сиденье дивана, словно бы в раздумьях, коснуться ли колена девушки ли лучше не стоит. Наверно, посторонний наблюдатель принял бы нас за поссорившихся брата и сестру. На влюбленную парочку в силу возраста мы мало похожи.
- Впервые я увидел тебя полгода назад. Ты шла домой из школы с букетом цветов. Три бордовые розы.
Это было десятого марта. Мальчишки дарили нам запоздалые цветы на восьмое после праздничных выходных. Я помню тот день. Мне было легко и хорошо, я шла, едва не подпрыгивая по дороге от счастья, уже наполненная предвкушением долгих каникул и теплого лета.
С каждой секундой я ощущала себя все хуже и хуже. Мне уже было неинтересно, чем окончится его рассказ. В любом случае, ничего хорошего я для себя все равно не услышу.
- За тобой шли другие школьники, вы все разбредались по домам после учебы. Наверно, иди ты одна, я бы не заметил в тебе ничего особенного. Но ты шла не в одиночестве. Люди были повсюду, не только твои ровесники, я обращал внимание на всех, и среди всех именно ты выделялась. Это было незабываемо. Я на всю жизнь запомнил тот день. Как только я увидел тебя, то сразу понял, что с тобой у меня есть шанс. Я смогу исправить тебя и излечить, у тебя не все потеряно. Ты была сродни глотку свежего воздуха, источника из целебного родника. Я понял, что должен заполучить тебя, но для этого требовалось время, и мне пришлось смириться с долгим ожиданием.
Я поджидал тебя возле школы. Шел следом за тобой и твоими подружками, подслушивал ваши глупые разговоры, из которых постепенно складывал все более четкий портрет тебя. Это было сложно. Невыносимо. Ты даже не представляешь, как тяжело видеть тебя и молча наблюдать, как ты заражаешься, растрачивать время попусту и не приступать к основному. Ты стала моим наркотиком, я каждый день думал о тебе и боялся, что в один страшный момент тебя потеряю. Однажды ты заметила меня. Это было в начале июля, ты возвращалась после прогулки с Леной. Я допустил оплошность, был невнимателен и подошел к вам слишком близко. Ты подняла голову, и мы встретились взглядом. Впервые я посмотрел тебя прямо в глаза и понял, что нужно было спешить. Времени практически не оставалось.
Я не помнила этого, но не хотела подавать виду. Боялась, что спровоцирую его, расстрою, если покажу, что совершенно не помню день, которому он придавал столь большое значение. Неизвестно, что он может тогда мне сделать.
- Я почти заканчивал подготовку. Пришлось ускориться. Выкупить дом, приобрести машину, фальшивые документы. Я не знал, как совершаются похищения. Нигде нет подробной инструкции или советов. Мне пришлось делать все по наитию, трясясь, перепроверяя все по сто раз, зная, что одна крохотная ошибка приведет к срыву всей операции. Наконец мы встретились. Ты впервые заговорила со мной. Была так напугана и так беззащитна. Я не ожидал, что все случится так быстро. Думал, придется умолять тебя поехать со мной, в конце концов, принудить, но все обошлось, и ты так ничего и не заподозрила.
Я качнула головой. К этому времени я успела несколько раз сменить позу, давая отдых онемевшему, затекшему телу. Теперь я лежала, вытянувшись на диване в полный рост, а Эдуард все так же сидел передо мной, точно статуя, не чувствуя ни усталости, ни боли.
Меня одурачили. Водили за нос. Долго, полгода, а я ничего не заметила. Не уловила фальши в улыбках и слова Эдуарда, не почувствовала опасности, и теперь расплачивалась за свое легкомыслие.
- От чего ты хочешь меня вылечить? – глаза смыкались, я едва волочила языком. К боли в горле прибавился забитый нос, и мне то и дело приходилось утирать сопли тыльной стороной ладони.
Эдуард встал. Теперь он возвышался надо мной, а я превратилась в маленькую беззащитную точку, которую легко прибить одним махом. Вся мнимая защищенность и уверенность давно распались на мелкие осколки, но все же, когда он был ниже меня, я чувствовала себя спокойнее.
Я невольно съежилась и подтянула плед до самого подбородка, словно бы ожидая удара. Подобная реакция не укрылась от Эдуарда.
- Я же сказал, что не трону тебя. Слишком рано, - прошептал он и подоткнул мне одеяло. – Думаю, ты уже достаточно утомилась за сегодня. Скоро начнет рассветать. Ты не против, если мы обсудим остальное завтра?
Вот так. Слишком резко. Я моргнула и повернула голову, глядя ему в спину. Он уже выходил из комнаты.
- От чего ты меня излечишь? – хотела сказать я, но не получилось. Язык заплетался, и вместо связной фразы мне удалось выдавить из себя лишь неразборчивое бормотание. Я заболела. Наверное, я заболела. Все вокруг плывет и будто бы тает, словно дом сделан из мороженого, которое забыли на подоконнике под жаркими лучами солнца. Меня знобило. Разве так быстро заболевают? Или во всем виноват выброс адреналина, накрывшая меня сегодня с головой мощнейшая волна стресса? Говорят, испытав такое возбуждение, наоборот, очень сложно заснуть.
Но я уже засыпала.
Кажется, закрывая за собой дверь, он что-то сказал. Я не расслышала точно. Что-то односложное.
От моря? От зноя? От горя?
От боли.
Я проспала всего несколько часов, но, когда проснулась, чувствовала себя значительно лучше. Всю ночь мне снилась только темнота. И еще – мрачные и молчаливые тени.