- У Кати Адушкиной вышел новый клип. «Зажигай» называется. Смотрела?
Ленка лениво перевернула несколько страничек модного молодежного журнала и ответила на какое-то сообщение в Телеграме.
Мы сидели на большой залитой ярким весенним солнцем поляне. Под ногами был расстелен старый клетчатый плед. Вокруг, колышась от дуновений ветра, нам улыбались канареечно желтые головки только что проклюнувшихся одуванчиков. На небе не было ни облачка. Где-то вдалеке пела какая-то птица.
Кукушка, кукушка, скажи, сколько мне еще осталось жить?
Я поджала губы и взяла с колен подруги журнал.
- Не смотрела, только слышала. Не нравится мне, как она поет, уши вянут.
- А мне очень даже заходит.
- Тебе вообще все заходит, что не похоже на Бузову.
Ленка рассмеялась и шутливо пихнула меня в бок.
- Будешь смузи? Мне мама приготовила, я специально для нас взяла две бутылки из дома.
Я ощутила, как в горле пересохло, только после ее слов почувствовав, насколько сильно хочу пить.
- Давай, - я протянула руку, и подруга вложила в нее ледяную бутылку с клубнично-банановым коктейлем. По пластмассовым стенкам стекали капельки холодной воды.
- Откуда ты... - я заглянула Лене за плечо, но не нашла там ничего, кроме скомканной и небрежно кинутой на край покрывала куртки. Никакой сумки, или переносного холодильника, или где там вообще держат воду на пикниках, чтобы она не нагревалась.
- Секрет фирмы. Если хочешь, могу забрать обратно.
- Нет уж, - я решительно свернула бутылке голову, отбросила в сторону ненужную крышку и принялась жадно пить. Смузи мягко спустился по пищеводу и тут же начал обволакивать желудок. Ледяная жидкость приятно холодила внутренности, и тут я осознала, что ко всему прочему еще и проголодалась.
- А вот здесь ничем помочь не могу, - Лена как-то нервно дернула плечом, - надо было соглашаться на обед, когда он тебе предлагал. Его забавят твои отказы, но не более. Ты ничего не выиграешь, если будешь вежлива с ним, поняла?
Я рассеянно опустила руку, сжимающую бутылку, и облизнула перепачканные губы.
- О чем ты говоришь? Я не понимаю.
Лена с сочувствием и жалостью посмотрела на меня, а затем бросила испуганный взгляд куда-то поверх моей головы.
- Ты влипла, подруга, и серьезно влипла. Не надо было тогда тебя с химии отпускать.
- Что ты имеешь в виду? – в горле застрял ком. В один миг чудесный весенний день превратился в ночной кошмар.
- Тихо, - глаза Лены округлились от страха. Она задрожала всем телом, но не отрывала взгляда от того, что видела за моей спиной. – Он услышит.
- Кто? Лен? – я вскочила на ноги и вихрем обернулась. Позади никого не было. Только поляна, усеянная цветами, да голубое безоблачное небо.
- Нет! Сядь! Он не должен услышать меня! – в голосе Лены сквозил неподдельный страх. Она отложила стопку журналов в сторону и потянула меня за руки, силой заставляя сесть обратно.
- Успокойся! Что ты творишь? Мне же больно! – я с возмущением выдернула руки из оказавшихся неожиданно цепкими Лениных пальцев. На запястьях остались красные следы. Ну, это уже переходило все границы. Я едва не задохнулась от тревоги, страха и внезапно охватившей меня злости. - Там ничего нет!
- Ты не видишь, - Лена быстро-быстро замотала головой, отчего ее торчащие во все стороны кудряшки запрыгали вверх-вниз. – Посмотри туда!
На сей раз я постаралась взять себя в руки и как можно внимательнее, не поддаваясь раздирающим пополам эмоциям, проследить за ее взглядом.
Лена указывала на дом. На самой опушке поляны в тени соснового леса притаился большой особняк. Светло-бежевого цвета, двухэтажный, он казался воплощением величественности и стиля.
- Не говори ему про меня, иначе я больше не смогу к тебе прийти.
- Что? – я повернулась обратно к Лене и похолодела от ужаса.
Прямо на моих глазах лицо подруги начало расплываться, точно она была восковой куклой в музее мадам Тюссо, к которой один из нерадивых туристов ради интереса поднес горящую свечу. Не в силах пошевелиться от охватившего меня ледяного страха, я наблюдала за тем, как белки Лены постепенно расплываются. Белый смешивался с серо-синей радужкой, темно-красными сосудами и черным зрачком.
- Не выдавай меня, - шепнула одноклассница мне на самое ухо.
Глаза подруги вытекли из орбит. Склизкая масса полилась по щекам.
Я закричала и проснулась.
- Тихо, тихо, тихо, - чьи-то сильные руки крепко ухватили меня за предплечья, прижали ладони к груди, сковали в тисках, не давая пошевелиться.
Эдуард.
Я несколько раз поморгала и прищурилась. Перед глазами все расплывалось, и мне никак не удавалось поймать фокус, точно я вдруг оказалась старым поломанным фотоаппаратом, который больше не мог получить четкий кадр.
- Спокойно, тише, - чья-то теплая рука нежно гладила меня по щекам, лбу, волосам. – Ты в безопасности. Это был всего лишь сон.
Неимоверными усилиями мне наконец удалось сфокусироваться на его лице и на ощущениях в самой себе.
Я лежала на кровати. Мягкий матрас прогибался под тяжестью моего тела. Я осторожно попробовала пошевелить большим пальцем правой ноги и ощутила преграду. Одеяло. Мои ноги были тщательно укутаны в одеяло. Я попробовала шевельнуть пальцем левой руки. Здесь я смогла добиться успела: палец взмыл в воздух и застыл, словно стрекоза, раздумывающая, на какой цветок ей лучше сесть.
Моя голова лежала на коленях Эдуарда. Он нежно перебирал в руках пряди моих волос, перекладывая их с места на место. Его лицо находилась к каких-то двадцати сантиметрах от моего, и я могла различать на своей коже его теплое дыхание.
Я снова шевельнула рукой, на сей раз достаточно сильно, чтобы Эдуард смог заметить мое движение. На губах заиграла улыбка.
- Я уже начал думать, что ты не проснешься до завтрашнего утра. Испугался, что немного перебрал с золпидемом.
Я попыталась встать. Эдуард поддержал меня за талию и помог подняться на ноги. Голова кружилась, и я едва не рухнула на пол. Ступни были словно из ваты.
- Осторожно, - предупредил Эдуард, крепко держа меня за локоть. – Лекарство сильное. Ты долго проспала. Дай организму привыкнуть.
- Ле... лекарство? – я непонимающе огляделась по сторонам. Язык заплетался не хуже ног и, скорее всего, я бы сравнила свое состояние с похмельем, если бы хотя бы раз в своей короткой жизни испытала похмелье.
- Я все тебе объясню. Для этого я и ждал твоего пробуждения. Не мог приступить к действию сразу, совсем ничего тебе не разъяснив.
После слабых протестов с моей стороны Эдуард выпустил мою руку. Пошатываясь, я побрела вперед, хватаясь за стены и окружающие меня предметы, когда пол начинал слишком сильно накреняться и готовиться к прыжку на мое лицо.
В комнате было темно. Единственным источником света служила небольшая лампа, стоявшая на прикроватной тумбочке. Вокруг практически ничего не было, за исключением голых стен: огромная кровать, заправленная светлым и шелковистым пледом, отбрасывающим лучи света; две маленькие тумбочки с изящными лампами на тонкой подставке и кружевными абажурами; несколько висящих на стенах полок, уставленных фарфоровыми фигурками. В самом темном углу я с трудом смогла разглядеть полуприкрытую дверь.
Я подошла с плотно занавешенному темной тканью окну.
- Олеся, - тихо позвал Эдуард, - послушай сначала меня. – Я прошу тебя не делать этого. Не открывай окно. Я все расскажу тебе и, хотя ты не поверишь ни единому моему слову, тебе будет легче принять действительность. Олеся!
Все еще находясь в полуобморочном состоянии и не слушая Эдуарда, я подняла дрожащие руки и распахнула занавески.
На улице было темно. Поляна погрузилась в черноту, и только слабый луч луны выхватывал из мрака небольшую лужайку, усеянную полевыми цветами с наклоненными набок головками, погрузившимися в сон. Справа от окна находился лес, теперь, в ночном свете, казавшийся грозным и неприступным. Однажды мы с девочкой из параллельного класса загулялись в городском парке и не заметили, как сумерки сменила темная и безлунная ночь. Нам было по одиннадцать лет, мы оказались совершенно одни, заблудились и плутали между вдруг выросших цепких кустов и деревьев, плача от страха и ожидая, что вот-вот одна из многочисленных теней оживет и набросится на нас, раздерет на куски. Ночью все кажется совсем не таким, как днем. Ночью...
- Мама! – вдруг прошептала я. – Мама ждет меня. Наверно, уже много часов... Я сказала, что вернусь к семи вечера. Сколько... - мозг с трудом подбирал нужные слова, никак не желая работать, но внезапно охвативший меня с ног до головы страх заставил сонливость и тупую боль в висках уйти на второй план. – Сколько сейчас времени?
Эдуард взглянул на наручные часы.
- Половина второго, - равнодушно проговорил он, тем не менее, внимательно наблюдая за моей реакцией.
Господи боже. Полвторого.
Я прислонилась спиной к стене и медленно съехала по ней на пол. Поджала под себя ноги, уткнулась лицом в колени и с силой надавила пальцами на виски. Как я могла так беспечно заснуть? Чем мы с ним вообще занимались, чтобы я умудрилась отрубиться?
«Почему я уснула?», - хотела спросить я, но в последний момент прикусила язык. Боль в висках и затылке с каждой секундой увеличивалась, разгораясь, словно костер, в который щедро подбросили обрывки сухой и старой газеты.
Я уснула не сама.
Сидя на корточках и медленно покачиваясь из стороны в сторону, я пыталась воспроизвести в голове всю цепочку предшествующих моему пробуждению событий. Эдуард попросил меня сбежать после первого урока. Встретил у школы и отвез сюда. Показал ту картину с лианами и дырой в стене посередине, отвел в свою личную домашнюю библиотеку, а потом...
(ты когда-нибудь пила хоть что-то крепче апельсинового сока?)
Я резко вскинула голову и встретилась взглядом с Эдуардом. Тот сидел на кровати и вертел в руках какой-то странный продолговатый предмет, похожий на книжку. Я чуть прищурилась и напрягла зрение.
Мой дневник!
- Что ты сделал со мной? – прохрипела я. В горле пересохло.
- Ровным счетом ничего. Первое действие еще не началось, - Эдуард как-то грустно усмехнулся и отложил тетрадь в сторону. – Ты так увлекательно описала то, что испытываешь ко мне. Это было так мило. Неужели ты действительно так боишься за каждый свой шаг? Неужели ты думаешь, что я смогу разочароваться в тебе, если узнаю, что ты никогда в жизни не читала Набокова и не любишь фильмы Кристофера Нолана? – Эдуард чуть склонил голову набок и теперь напоминал хищника, прислушивающегося к своей загнанной в угол добыче. Свет от лампы играл с тенями на его лице, превращая точеные аристократические черты в грубые линии, а тонкие, искривленные в усмешке губы – в жуткую, похожую на оскал, усмешку.
Я вжалась спиной в стену. Сердце бешено стучало, грозясь вот-вот вырваться из груди. На лбу выступила испарина. Ладони покрылись холодным потом.
- «Я боюсь, что сделаю что-нибудь не так, и он поймет, что я не стою его времени», - процитировал Эдуард, очень похоже пародируя мой собственный голос, и покачал головой. – Нет, Олеся. Ты стоишь моего времени. Еще как стоишь. Ты даже не представляешь, как долго я искал тебя.
Я мелко-мелко замотала головой. В мозгу что-то щелкнуло, точно сознание вдруг решило отключиться, отказавшись верить в происходящее и оставив меня одну-одинёшеньку вместе с всепоглощающим, отнимающим здравый рассудок страхом.
- Что ты со мной сделал? – повторила я свой вопрос. Губы едва шевелились, с трудом воспроизводя нужные звуки. Воздух со свистом выходил между зубов, когда я выговаривала согласные и шипящие.
- Я же говорю, - Эдуард тяжело вздохнул, точно ему раз за разом приходилось объяснять самые элементарные вещи нерадивому и отказывающемуся слушать ребенку. – Я еще ничего не сделал с тобой. Но я хочу вылечить тебя, понимаешь?
Понимаю ли я? Понимала я только одно – я сама позволила взять себя за руку и отвести в дом, находящийся в какой-то глуши, настоящему психопату. Еще несколько часов назад я умирала от желания прикоснуться к этому человеку и сладко вздрагивала от звука его голоса, а теперь этот же самый человек вознамерился что-то сделать со мной. Вознамерился меня убить.
- Лечение заключается в познании себя. Наверно, сейчас ты думаешь, что я сумасшедший, но я не сошел с ума, - Эдуард говорил так спокойно, будто бы мы разговаривали о самых обыденных вещах и я сидела напротив него, улыбаясь и глядя влюбленными глазами, а не забилась в угол в ожидании скорой смерти.
- Все сумасшедшие говорят, что они полностью здоровы. В этом и заключается главный признак сумасшествия, - прошептала я. Улыбка на мгновение сошла с лица Эдуарда, и он удивленно моргнул, явно не ожидая от меня такой глубокой и философской мысли.
- И все же я не сумасшедший, - мягко ответил он. – И ты тоже. У тебя всего лишь нет доступа к познанию. Ты запуталась в окружающем тебя мире и перестала отличать истинные вещи от ложных. Я хочу заставить тебя взглянуть на саму себя и узнать истинную цену жизни и того, что начинается за ней.
Мозг судорожно работал. Что делать? Что делать? Что делать?
«Ты же смотрела в окно, - раздался в голове немного насмешливый голос Ленки. Так она обычно разговаривала со мной, объясняя мне новую тему по математике, предмету, в котором ей не было равных. – Ты видела полянку и видела лес. С какой стороны он был? С правой. Вспомни, где он находился, когда ты стояла у входа на крыльце. Мы находимся на первом этаже и, как мне кажется, совсем недалеко от входной двери».
- Ты не чувствуешь грань, отделяющую сознание от подсознания, Олеся, - между тем продолжал Эдуард. – Ты всегда руководствовалась лишь внешними факторами. Это я и называю лечением – попытку помочь тебе заглянуть внутрь самой себя и увидеть подлинный мир.
Я подняла на него глаза и вспомнила свой недавний сон. Вспомнила Ленку, сидящую рядом со мной на той самой поляне, что я смотрела на меня через окно, и лениво почитывающую «Elle girl». Кажется, несколько мгновений и Эдуард, и я мучительно следили за моими колебаниями. Находившаяся где-то глубоко внутри меня Ленка недовольно покачала головой.
«Другого шанса может не быть, - многозначительно проронила она, - ты должна как следует усвоить материал».
Я резко вскочила на ноги и, изо всех сил стараясь не замечать прошившую все тело острую боль, бросилась бежать.