Мира уверенно шла по тропинке. Прошлый раз она оказалась по другую сторону, там, где озеро, теперь же она шла со стороны леса. Небо подёрнулось облаками, прикрывая закатную Инти, кусты шиповника потемнели и окрасились светом звезды, как и всё вокруг.
— Здравствуй, Мира! — улыбнулась Ярослава, отвлекаясь от кружки. — Я ждала тебя!
— Видно, кроме меня здесь никого и не бывает, — вздохнула Мира.
— Чаю? С шиповником.
Мира села напротив, поджав босые ноги. Ярослава подала ей полную кружку чая, в которой алел шиповник.
— Что сегодня? Снова сказка?
— А чего ты хочешь?
— Например, узнать кто ты.
— Не время.
— Где мы?
— Во сне.
Ярослава склонила голову набок, улыбка не сходила с её губ. Подул лёгкий ветерок, он пах отчего-то знакомым торфом, будто она сидела посреди болот, а не зарослей шиповника. На мгновение Мире показалось, что кто-то зовёт её, и она повернулась. Никого.
— Ты добралась до Болотной Ведьмы, как я вижу? — Ярослава подвинула мёд ближе к своей гостье. — Но не переживай, сюда она не проберётся, это место только для нас.
Мира зябко передернула плечами от холодного ветра. Она бы, пожалуй, предпочла, чтобы Людмила всё же оказалась здесь: возможно, она бы поняла, что происходит и что это за кущи шиповника, в которых сидит странная девушка.
— Ты готова услышать вторую сказку?
— Постой! Я хочу спросить ещё кое-что. — Мира, боялась ответа на этот вопрос, но спросить — её обязанность, наконец она выпалила: — Ты Карга?
Ярослава засмеялась звонким мелодичным смехом, который разлился над полянкой:
— Что ж, решать только тебе, моя милая гостья, кем ты хочешь, чтобы я стала?
Мира поёжилась, представив, как искажаются черты Ярославы, и сквозь её лицо, как сквозь маску, проступает лицо Карги. Она помнила его до сих пор, до мельчайших подробностей, каждую её морщинку и чёрные глаза. Мира посмотрела на хозяйку поляны, но её ореховые глаза лишь немного потемнели и побагровели, как и окружающий мир, ведь так сейчас сияла Инти.
— Я могу лишь рассказать тебе сказку, милая. Только это я могу сейчас сделать для тебя, — вздохнула печально Ярослава.
— Хорошо, — кивнула Мира, — рассказывай.
— Значит, ты готова услышать вторую сказку, поведанную шиповником? Готова услышать, как плачет звезда, как звенят паутинки судеб и как лес утопает во мгле?
Сказка об истине
Так давно, что никто и не вспомнит, жила в южных землях Княгиня. Стан её был величественен, кожа, словно расплавленное золото, а волосы будто чёрный шёлк. Когда она заходила, всё вокруг замирало, высокопоставленные чиновники, иностранные правители, все они чувствовали себя мальчишками, дыхание их сбивалось, и взгляд их боле не мог оторваться от тёмных глаз Княгини.
Княгиня имела всё, что могла только пожелать. Стоило ей лишь помыслить об изумрудах, как Князь тут же осыпал её каменьями, зеленее которых и не представить. У неё было трое детей: двое мальчиков — наследников великих земель, и девочка — радость матери. Смелые воины и мудрые правители росли из мальчиков, кроткая голубка выбивалась из девочки. Чего можно ещё желать?
Однажды в княжестве их разыгралась буря. Небо почернело, закрыв собою Инти, и не слёзы лились из тяжёлых чёрных облаков, а льдистый щебень рассыпал сам Господин Зима.
В ту пору неслась карета Княгини домой, чтобы скрыть её молодую красоту под крепкими крышами. Но выглянула Княгиня из окна и увидела бедную старуху-путницу, и приняла она её у себя с подобающим всем правительницам гостеприимством. Жаждала она услышать от старой женщины, чья кожа была тоньше ноготка, истории дальних стран, которые линиями вен вырисовывались на ней.
Заговорила старуха скрипящим, как старые половицы, голосом:
— Когда-то и я была так же молода и прекрасна, кожица моя была словно персиковая, волосы, что лучи Инти, и тогда меня так же любил Князь... Однако ж приелась ему моя красота, он позабыл меня и оставил, дети покинули меня, и я осталась одинокой старой женщиной, теперь теряю свой разум, как деревья по осени теряют свою листву.
Утром старуха ушла, прощаясь:
— Нечем мне отплатить тебе за твою доброту, моя милая, всё, что у меня есть — старая иголка. Мнится мне, что она была мне когда-то очень дорога...
Княгиня с благодарностью приняла дар, дабы не обидеть славную старушку, голос которой всё звучал в её голове, повторяя раз за разом историю её жизни.
Тем же вечером Княгиня глядела на себя в зеркало и видела, как на лице её появлялись морщины, она смотрела на детей и видела, что они отдаляются от неё, а муж провожает взглядом других женщин. Она решила, что её не постигнет та же участь, что и путницу-старуху. Той ночью Князь дышал в последний раз.
Княжичи не были слишком взрослы, и мать села править за них. Она завела себе молодого любовника, что осыпал её лестью так же щедро, как осыпает Мороз свой снег, с тем юношей Княгиня чувствовала себя всё так же молодо, как и до встречи со старухой.
Шло время, дети подрастали, и вот однажды Княгиня увидела, как её любовник стоит на коленях перед прекрасной голубкой — перед её дочерью. Княжна мягко улыбалась, и не было тонких морщинок у её рта.
В отчаянии от предательства дочери побежала она к своим сыновьям, но из тронного зала, из приоткрытых дверей летели звуки их голосов:
— Матери пора на покой, — говорил младший.
— Да, засиделась она на троне, — вторил старший.
Княгиня кинулась в свою комнату, заперлась на ключ и рисовала перед взором страшные картины расправы над ней. И колени, что ни разу не согнулись, теперь коснулись пола — это Княгиня рухнула на колени, взывая к богам. И лишь Раткирани откликнулась на её зов. Тёмное покрывало волос богини развевалось, молчаливым духом парила Царица Ночи над полом, перст её с длинным ногтем указывал на подарок старухи.
И всё шло тихо, пока Княгиня не вбежала в покои сыновей, рыдая.
— Что с тобой матушка? — вопрошали они.
— Я не матушка, милые мои братья, неужто и вы не видите меня за лицом нашей матери? Не помните, как мы втайне прятались за яблоней, как воровали у садовника ножницы?
В теле Княгини теперь трепетала молодая душа Княжны. Она-то и поведала им страшную правду: их мать стала тёмной чаровницей, поклонницей Раткирани. Княгиня забрала у дочери и тело, и её любовь, убив её милого. И как бы Княжичи не хотели повернуть время вспять, всё ж подарить матери жилище на берегу моря, огородить ту от зла, но было уже слишком поздно — она и сама стала злом.
Сражение их было коротким. Убить мать в обличии сестры Княжичи не смели, а Княгиня кричала, что все они её предали. Она говорила, что отец их глядел на других женщин. А дети отвечали, что он глядел на их украшения, желая заполучить ещё лучше для своей любимой. Она кричала, что сыновья предали её, а они отвечали, что лишь хотели уберечь от волнений мать. Она рвала волосы на себе, истязая тело дочери, говоря, что она очаровала её фаворита, а та плакала, отвечая, что мать забрала её жениха в любовники.
— Тёмная богиня засыпала тебе глаза песком, матушка, — грустно говорил старший Княжич, — чтобы ты не увидела истины.
Но Княгиня была глуха к своим детям. Она сбежала от них, бросив дочь доживать в своём не молодом уже теле. Говорят, долго ещё она продлевала себе жизнь той Иглой.
Ярослава замолчала, завершая вторую сказку звенящей тишиной сумрака.
— Она стала злодейкой, потому что не видела истины, — заключила Мира. — И снова Игла...
— Нет ничего дороже истины, ведь люди так редко её наблюдают, — грустно улыбнулась Ярослава. — И всё же, что есть истина? Для каждого она своя...
— Нет, есть ведь злые деяния и есть добрые, как на них не глянь, а всё равно такими и останутся.
— Не правда, — Ярослава подлила чай в кружки. — Вот женщина отдаёт последнюю краюху хлеба бедному — хорошо?
— Хорошо.
— А если знать, что у неё двое детей голодных, некормленых уже декаду? Хорошо?
Мира замешкалась.
— А вот ещё лучше! Оборотень убивает почти две дюжины людей! Плохо? Плохо. А если этим он спасал девушку, которую хотели снасильничать всё те же почти две дюжины? А если так он спас сотни обозов и сотни же людей? Так ли это плохо?
От напоминания о разбойниках Мира застыла, сглотнула и покрылась испариной. Её начинало пугать всё: и сумрак, и воспоминания, и эти разговоры, и сама Ярослава.
— Но тебе уже пора, — миролюбиво усмехнулась последняя. — Иди же.
***
Мира резко села на кровати, тяжело дыша. За окном светало. В комнате напротив сопели Лё и Ратибор, девушка решила их не будить, тихо прошмыгнув вниз.
— Привет, Винс, — поприветствовала Мира кота. Тот отозвался благосклонным мурлыканьем.
На кухне что-то свистело и тихо шуршало. Девушка прошла вперёд, остановившись в проходе. Болотная Ведьма в одной рубахе, простоволосая и босая, хозяйничала на своей кухне, по которой танцевал аромат тёплого какао с корицей.
— Для хорошего настроения, — пояснила Людмила, не оборачиваясь. — Я плохо спала. Словно кололи меня шипы веток... И запах такой... будто чай с шиповником...
Мира виновато потупилась, принимая протянутое какао. Едва ли не только что вместо фарфоровой расписной чашки руки её держали деревянную кружку. Пусть во сне, но как реально это было! Мира поскорее глотнула молочный напиток, смывая привкус чая с шиповником. Людмила приглашающе махнула, и девушка вышла за ведьмой на улицу, кот прошмыгнул за ними. Мира опёрлась о перила, ограждающие крыльцо, и принялась всматриваться в даль топей. Сейчас они казались ей куда привлекательнее, чем заросли шиповника.
— Это сон, но такой явный, — тихо сказала Мира.
— Что? — Людмила уже задымила трубкой, и запах табачного дыма перебивал собой свежий утренний воздух.
— Там растёт шиповник, и сидит на полянке среди него странная девушка Ярослава. Наверное, вам из-за этого плохо спалось.
Болотная Ведьма нахмурилась. Её раздражала даже мысль о том, что под покровом ночи кто-то посмел забраться сном в разум её гостей. Ещё больше ей не нравилось то, что она не до конца понимала происходящее. Конечно, у неё были догадки, но ей остаётся только ждать, чтобы проверить, какие из них подтвердятся.
— Красивая чашка, — заметила Мира.
— Да, её прислал мне сын, — тепло улыбнулась ведьма, — он путешественник. А чашка из Чёнрёба.
— У вас есть сын?
— И не один, — кивнула ведьма. — А что, собственно, тебя так удивляет? Да, когда-то я была молода и худа, прямо как ты!
— Вы и сейчас не старая и не толстая, — заметила Мира.
— Не мешай мне на себя наговаривать! — усмехнулась Людмила.
— А вы верите в богов? — вдруг спросила Мира.
— Зачем мне в них верить? — поразилась ведьма. — Я о них помню, а они пусть помнят обо мне.
Мира вспомнила разговоры Лё перед Норами, и ей захотелось ещё побеседовать на эту тему. Тогда она скорее просто хотела побеседовать, а тему выбрала едва ли не первую попавшуюся.
— Эти боги, которые живут в Полозьих горах, те ещё типы... Но ты и сама увидишь. По мне, так самые нормальная из них всех — богиня Маан-Маан, единая в четырёх ликах. Слышала о ней?
— Читала, — смутно припомнила Мира. — Кажется она существует в ликах: Дочери, Сестры, Жены и Матери.
— Бити, Бэхен, Патни и Маан. Да, верно. На том материке когда-то их и оказалось четверо: девочка, девушка, женщина и старушка.
— Значит, правду говорят, что боги — те, кто первыми появились в Шаране?
— Верно, — кивнула Людмила. — Восемь богов для Осидеста, четыре богини для Гестиды и всего один для Тэхайги. Ааире даровала им огромную мощь, о которой простой человек может лишь мечтать. Так они и стали богами, а по сути всего лишь очень могущественные колдуны...
Мира подумала, что это очень похоже на правду, но она вздрогнула, услышав имя Творца Шарана.
— Ааи... Создатель — женщина? — недоумённо спросила она.
Болотная Ведьма вдруг расхохоталась и махнула рукой:
— Что у нас за разговоры девочка? Не стоит тревожить такие темы, даст богиня, свидимся, может, и побеседуем.
— А сколько вам лет? — осторожно спросила Мира.
— Больше, чем было Карге, — огорошила её Людмила.
***
Ратибор половину ночи провёл, не смыкая глаз. Невидимая связь с Мирой то и дело тревожила его. Если бы связь эта была, как и представлялось Ратибору, поводком, то видно стало бы тогда, как поводок натягивается и дрожит. Страх Миры снова вливал в оборотня силы, и медведь бродил на задворках разума и рычал, недовольный тем, что его отказываются выпускать на волю к любимой хозяйке. Ратибора порядком раздражала привязанность медведя, то ли он забыл каково это, то ли медведю Мира нравилась больше Карги.
Когда начало светать, Ратибор всё же смог задремать, но тут же услышал женские голоса. Это свидетельствовало о том, что обе ведьмы уже бодрствуют. Оборотень поднялся. Лё беззаботно спал в стороне, и судя по мерному похрапыванию снились ему исключительно приятные сны. Ратибор с завистью посмотрел на знакомого, словно пытался забрать хоть часть сна себе, но это выходило у него плохо, потому он решил спуститься.
Оборотень сразу же увидел Болотную Ведьму, сидящую по ту сторону окна, она всё так же курила трубку, а Мира явно была на кухне: нос медведя щекотал запах жареной с беконом и зеленью яичницы. Ратибор счёл это своеобразным приглашением к столу. Мира в тонкой рубашке и с распущенными немного спутавшимися волосами стояла над сковородкой, снятой с плиты, и не шевелилась, взгляд её был пустой, как у мертвеца.
— Доброе утро, — входя, буркнул Ратибор, чтобы хоть как-то оживить свою хозяйку.
— О! — Мира улыбнулась. — Доброе!
— Как ты спала? — Ратибор принял из рук расторопной Миры свою часть завтрака: девушка милостиво отдала оборотню большую часть бекона.
— Почему ты спрашиваешь?
— Тебе снились кошмары?
— Только один, — вздохнула молодая ведьма, заправляя прядь волос за ухо.
— Я чувствовал это, — Ратибор принялся жевать, опустившись на табурет в углу.
— Правда? Прямо как я, когда в тебя выстрелили из арбалета... — Мира поморщилась, потерев грудь — место, куда воткнулся смертоносный болт.
Ратибор заинтересованно изогнул бровь. Это было для него новостью, что связь работает и в обратную сторону.
— Что за сон? — Оборотень ухватил свою порцию какао.
— Колючий, — только и ответила девушка, давая понять, что не особенно хочет обсуждать эту тему.
Грустная Мира производила на Ратибора странное впечатление. Ему захотелось её хотя бы обнять, но этого он себе и представить не мог: не то, чтобы обнять ведьму, а просто кого-то обнять.
Позже спустился и Лё, никак на запах еды. Парень долго возмущался, что ему не оставили ни кусочка. В его монолог вмешалась Людмила, заметив, что им предстоит разделить завтрак, при этом она шутливо строила глазки перепуганному парню. Её пантомима имела такую выразительность, что Лё вынужден был заявить, будто вовсе не голоден. Есть пищу, приготовленную Болотной Ведьмой, ему не хотелось: с неё станется подмешать своему «любимчику» слабительное. Этот спектакль очень повеселил Миру, и Ратибор почувствовал укол зависти от того, что он не смог бы её так отвлечь от печальных мыслей.
В то утро Лё всё же поел. Ведьма же снабдила путников съестным и тёплой одеждой, а после отправила на запад, где возвышались горы Полоза и где в Высоких Чертогах жили сами боги.