Смотрю в небо. Думаю. Приятный, прохладный ветерок дует откуда-то сбоку, возможно с запада, этого мне не определить. У уха неожиданно раздаётся жужжание жучка, отчего я вздрагиваю, машинально прикрывая ухо рукой. Прикасаюсь к мягкому пледу подо мной, хотелось бы полежать на траве, но с меня хватит и того, что я чувствую её запах. Как сказал брат, её тут просто полно.
Услышав шаги, я приподнялся, повернувшись, как мне кажется, к подходящему.
— Это я, — на всякий случай представился Минджун, присаживаясь рядом. Узнав знакомый голос, возвращаюсь в исходное положение, прикрыв глаза. Хотя, по сути, особой разницы не чувствую. Что глаза открыты, что закрыты — всё равно ничего не вижу. Одна темнота.
Рядом пробегают двое, звонко смеясь, и я понимаю, что это дети играют. Хочется улыбнуться, но получается лишь хмыкнуть, вырисовывая разноцветные узоры за закрытыми глазами и продолжая слушать окружающий мир. Вместо музыки.
Слышится характерный звук открывающейся бутылки и шипение. Значит хён взял что-то газированное. Я бы не отказался от бутылки газировки, но не хочется лишний раз о чём-либо просить парня. Кажется, что я его обременяю, и он всегда смотрит на меня с неким укором, но я этого не вижу. Хотя нет, не кажется, так и есть.
— Уже вечереет, Чонгук-а. Поехали домой, — старший встаёт, помогая мне подняться, после чего собирает плед и накидывает на меня снятую недавно куртку. Я молчу, чувствуя, как меня берут за руку и куда-то ведут. Хотя не куда-то, а к машине. Черный пикап нашей семьи, в моей памяти, ассоциируется с чем-то тёплым. Мы часто ездили на пикник в загородный дом или на пляж, а я с братом всегда залезали в багажник и дурачились как могли. Было время.
Подойдя к машине, Минджун хотел открыть дверь и помочь сесть, но я отказался.
— Я сам, — отмахиваюсь и открываю дверь, на ощупь садясь на переднее сиденье, пристёгиваясь без чьей-либо помощи. Теперь я чувствую себя спокойнее.
Мы едем около десяти минут, а меня уже клонит в сон. С детства осталась эта привычка. Я прикрываю глаза, не особо противясь этому чувству, поудобнее разместив голову. Да, так определённо лучше.
Раздаётся вибрация и какой-то странный набор звуков, в котором я узнаю телефонный звонок брата. У него всегда был своеобразный вкус.
— Да, привет, что… — парень не договаривает и замолкает, слушая собеседника. — Как? Я ведь объяснил причину. Почему уволят? — я весь сжался, сглотнув. В голосе хёна слышалась злость. Как хорошо, что он думает, будто я сплю.
— Да пошли вы все! — последние слова Минджуна, после которых он бросает телефон куда-то назад. Аппарат, отскочив от сидений, падает вниз. А я думаю над этой ситуацией, всё ещё притворяясь спящим. Хочется о многом спросить, но он скорее всего ещё больше разозлится, что нежелательно. Не хочется слушать его обвинения и крики. Как в последний раз.
Мы подъезжаем к дому, останавливаясь у подъездной дорожки. Как сейчас помню: дом у нас двухэтажный, покрашен в приятный кремовый цвет, с пластиковыми окнами, недавно отстроенный гараж справа, а дорожка усыпана камнями, чтобы я мог ориентироваться. Поэтому я выхожу из машины и, без помощи брата, добираюсь до входной двери. Сердце каждый раз готово выпрыгнуть из груди, когда я остаюсь один, и мне не на что опереться, когда вокруг слишком много пустого пространства. Но я справляюсь. Руки трясутся, но я быстро успокаиваю себя, нащупывая ручку, за которую дергаю, открывая дверь.
— Вы вовремя, мальчики! Мойте руки и садитесь за стол, — слышится голос мамы из глубины дома, после которого следует звон посуды. Надеюсь, она ничего не сломала.
Стянув кроссовки, вешаю куртку на вешалку, и начинаю отсчитывать шаги, водя одной рукой по стене, а вторую выставив вперёд, чтобы не наткнуться на что-нибудь. Один, два, три… семь. Дверь. Открываю, по привычке включая свет. Бессмысленность этого действия заставляет горько усмехнуться.
Подойдя к раковине, включаю воду, не обращая внимания на слишком холодную температуру, умываюсь. После чего шарю руками по правую сторону, находя нужное полотенце.
— Давай быстрее, — голос брата заставляет испугаться.
— Я уже всё, — пытаюсь повесить полотенце на место, но никак не могу попасть по этому чертовому крючку. Минджун нетерпеливо сопит, вырывая полотенце из рук, и тянет за локоть в сторону, точнее в коридор, после чего вновь заходит в ванную, закрываясь. Я пару секунд стою, опираясь о стену рукой, поджав губы. В последнее время он очень часто так делает. Не сказать, что это меня как-то обижает, но да, задевает.
Я добираюсь до кухни, где меня берут за руку и сажают на стул. Одернуть этого человека я не могу. Это ведь мама. Другим я могу показать свой характер, вспылить, накричать, дёрнуться, но только не с ней. И она единственная, кто действительно заботится обо мне. Ведь ни брат, ни отец не сделали и половины того, что сделала она для меня. И я действительно благодарен ей, однако она делает из меня живую куклу. Не специально, знаю, но всё же. Не позволяет и движения сделать без помощи других, напрягая тем самым брата. Я ведь не беспомощный, но попробуй ей это объясни. Например, сижу я сейчас без движения, лишь работаю ртом, потому что кормят, да и моргаю периодически. Со стороны страшное зрелище, как по мне.
Мне подносят очередную ложку риса, но я упрямо поджимаю губы. Сейчас я не есть хочу, а поговорить.
— Давай ещё, сынок. Что такое?
— Вы в курсе, что хёна хотят уволить? — вопрос застревает где-то в тишине комнаты. Мне кажется, будто никто не услышал, но ведь всё совсем наоборот.
— Да? — лёгкое удивление в голосе матери. Отец всё ещё молчит. Что ж, ничего нового, он молчалив как обычно.
— Как думаете, почему? — продолжаю я.
— Ну… — я бесцеремонно перебиваю, потому что ответ мне и не нужен.
— Из-за меня. Я знаю. Хён, скажи, что не хочешь больше со мной таскаться.
— Всё не так, Чонгук, — Минджун замечает слёзы в уголках глаз, чувствуя себя виноватым.
— Я не беспомощный, мам, пап. Я могу передвигаться по дому, и, если вы дадите попробовать, то и на улице смогу ориентироваться. Не нужно заставлять брата всё время быть со мной. Да, слепой, но у меня всё ещё есть руки, ноги и память, — все за столом внимательно слушают; я рад, что никто не перебивает. — Какое у меня будущее? Я его не вижу, — издаю смешок, ведь выходит иронично. — И я не хочу своё тёмное будущее разделить с братом. Дайте ему жить без меня. Пожалуйста, — последнее слово я буквально шепчу, не в силах выговорить громче из-за стянувшего горло комка.
Встав со стула, в полной тишине, медленно иду к выходу из кухни, а когда заворачиваю, то цепляю ногой стоящий на углу комод, сжимая зубы. Это выглядит смешно, и я бы даже засмеялся, если бы сам не был этим жалким слепым мальчишкой.
Поднявшись в свою комнату, закрываюсь, наконец почувствовав мокрые дорожки на лице. Боже, я плакал. Быстро вытерев их, делаю несколько шагов, после чего падаю на кровать, тут же скручиваясь. Именно сейчас я чувствую себя очень и очень плохо. Перенервничал за день? Без разницы. Просто лягу спать.