Мне помогли лечь на кухонный стол, где несколько часов назад подлатали Иру. Его так и не собрали обратно. Лишь не было мягкой подложки из одеял. Заныла тазобедренная кость, когда ягодицы коснулись жесткой поверхности, и я сморщился, а с сухих губ сорвался мимолётный стон. На этот звук встрепенулась мама, пребывавшая в отрешённом состоянии. Она подошла к столу и, взяв мою руку, стала наглаживать её, хотя мамин взгляд оставался направленным куда-то вглубь себя. По ярко-красным на фоне бледного лица щекам вновь заскользили слёзы.
Рядом пристроился Артём. Он долго сдерживался, сохраняя ясность ума и хладнокровие, однако в относительной безопасности за четырьмя крепкими стенами, в квартире родителей Ольги, расслабился. Теперь можно было оплакивать отца, не вздрагивая от каждого шороха. Тёма прижался к маме со спины, положил голову на её растрёпанные волосы. Глаза брата покраснели, и он отвернулся.
Я же ощущал лишь жжение в ранах, от которых Марика начала отдирать пропитавшиеся кровью тампоны из бинтов, что она наложила на скорую руку во дворе. После всего, что довелось пережить за неполную субботу, у меня атрофировались чувства. Я их сам загнал в дальние, тёмные закоулки своего сознания, чтобы не мешали. Боль от потерь и скорбь - непозволительная роскошь, когда на пятки наступают исчадья ада, порождения чьей-то больной фантазии. Евгеша, отец, даже твари, что совсем недавно ещё были людьми, а я их убивал, не моргнув глазом, оставляли свои отпечатки на душе - чёрные метки, заставляющие слабых опускать руки, заливаться слезами, забывая о тех, кто пока жив. Когда-нибудь, гораздо позже, надеюсь, что смогу выплакать горе. Но не сейчас, не сегодня. Сегодня надо действовать, думать о безопасности людей, по воле случая доверившихся мне. Иначе придёт конец нашей группе, что чуть не случилось, когда я последний раз проявил чувства в момент смерти отца от рук извергов в форме.
На кухню вошла Ольга, оставив Иру с родителями. На голове девушки продолжали пылать огненно-рыжие пряди в то время, как её глаза были полны печали. Она подошла ближе и грустно улыбнулась.
- Я рада, что вы приехали. Теперь знаю, мы справимся с любыми трудностями.
Я моргнул в знак согласия.
Погрузившись в свои мысли, к столешнице кухонного гарнитура, возле раковины, прислонилась Алина Александровна. Она нервно покусывала ногти – вернулась юношеская привычка. Тогда ей приходилось прятать пальцы, стыдясь, что они не накрашены, как у сверстниц, и имеют ужасный вид, а также опасаясь вероятности стать объектом насмешек одноклассниц.
В дверях застыл, опершись плечом о косяк, Владимир Николаевич. В руке он держал импровизированную пику из древка швабры и ножа.
- У вас есть пинцет или что-нибудь похожее на него? – Марика обратилась к Алине Александровне.
Та кивнула и ушла в большую комнату, протиснувшись мимо мужа. Марика же поставила на плиту кастрюлю с водой.
- С вашим сыном всё будет хорошо, - она положила руку моей маме на плечо. – Он сильный молодой человек.
- Владимир Николаевич, - я закатил глаза, чтобы посмотреть назад, на отца Ольги, занимающего весь дверной проём.
- Да? – пробасил он в ответ.
- Если ваше предложение ещё в силе, то сейчас я выпил бы коньяка в качестве анестетика.
- Так бы сразу!
- Нет! – оборвала нас Марика, подняв над головой открытую ладонь. – Вы с ума сошли? Алкоголь расширяет вены. Нас и так уже заливает кровью. Я не собираюсь плавать в ней. К тому же, через полчаса под воздействием спирта начнут разрушаться стенки кровяных телец. Они слипнутся. И тогда увеличатся шансы образования тромбов. Чтобы я не видела рядом с этим столом ни водку, ни виски с коньяками. И вообще, прошу остаться на кухне только...
Марика посмотрела на Алину Александровну, вернувшуюся с разноцветной коробкой из-под датского песочного печенья, где хранились швейные принадлежности.
- Алина, - представилась мама Ольги, догадавшись, что от неё ждут.
- И... - врач повернулась к девушке.
- Ольга.
- Я прошу остаться Олю с Алиной. Остальные, пожалуйста, покиньте кухню, мне нужно пространство и свет. Не переживайте, Дима в надёжных руках.
- Тёма! – позвал я брата.
Он передал маму в руки Владимира, вытер глаза и вернулся к столу.
- «Кадиллак» убит, а нам нужны машины. – Я вдохнул сквозь плотно сжатые зубы, стараясь перетерпеть жжение, и почувствовал, как моя рука легла в нежную хрупкую ладошку. Это Ольга заняла место мамы. – Сделайте вылазку на пересечение Нарвского шоссе и улицы Пронкси. Ключи у вас есть. Пригоните какие-нибудь колёса, куда бы мы все влезли.
Артём кивнул, шмыгнув носом.
- Владимир.
- Да? – взявший под локоть мою с братом маму отец Ольги остановился.
- Помню, из разговора с Лёлей, - я постарался улыбнуться губами, девушка же нахмурила брови, - что у вас нет машины. А водить умеете?
- Да, нет, - не думая и секунды, выдал ответ Владимир. Потом запнулся. – Ой! Нет и да... Тьфу ты! Транспорта – нет, а права – есть. Это как с велосипедом. Раз научился, век не забудешь.
- Успокойтесь, - Марика окинула нас усталым взглядом, намывая руки с мылом. – Сделайте паузу в подвигах. Переведите дух. Вот я заштопаю Диму, и сходим.
Все уставились на женщину.
- А что? У меня тоже имеется водительское удостоверение.
- Слишком рискованно единственного врача бросать в пекло, - Владимир отрицательно помотал головой. – Сами справимся.
- Думаю, надо идти сразу, - тихо произнёс Артём. – Скоро стемнеет, станет опаснее. Небо, вон, - он показал пальцем на окно, - уже в вечерних облаках.
- Белые же ночи, - парировала Марика, жестом попросив Алину Александровну опустить пинцет в кастрюлю с кипящей водой.
- Ночью не так уж и светло. А в сумраке много кто может скрываться, - я поддержал брата.
- Больной! – одёрнула меня врач. – Мне могут понадобиться мужские руки, - Марика нашла последний аргумент. – Пациент, - она ткнула в меня, - не будет же лежать здесь вечно.
Владимир с Артёмом согласно выдохнули и покинули кухню, уведя нашу молодую маму, превратившуюся меньше чем за час в согбенную старушку.
- Лежи смирно, - Марика придавила ладонью мою голову к столу. – Они разберутся без тебя. Как-никак, взрослые и опытные мужчины. Осознают масштаб бедствия.
Женщина всунула палец в дырку, оставленную пулей, раздробившей тазобедренную кость. Я взревел и дёрнулся.
- Я же сказала, лежи и не шевелись! – строго произнесла Марика. – Пуля ушла глубоко. Пинцет!
Алина Александровна слила с кастрюли кипяток и, промыв инструмент холодной водой, протянула его врачу. Металл показался ледяным и обжёг не хуже, чем раскалённая кочерга, приложи кто таковую к ранам в моей ноге. Я рефлекторно сжался, а вырвавшиеся ругательства заставили покраснеть маму Ольги.
Продолжая держать меня за руку, девушка посмотрела сверху вниз.
- Держись. Что ты как девчонка, - она попыталась шутливо пристыдить, но получилось грустно. Не вышло у неё достойного ответа за Лёлю. – Прости, - Оля поспешила извиниться, а выждав минуту, рассказала про звонок Алексея. – Он там переживает за Иру и за тебя.
Я сжал добела губы, чтобы больше не кричать, пока Марика тянет из меня пулю. В узкой дырке было сложно работать пинцетом. Хоть стенки из порванных мышц и мягкие, но они сковывали движения инструмента. Каждый раз, как пинцет касался их, хотелось дико выть. Лишь присутствие Ольги и её сравнение меня с девчонкой заставили сдержать очередной громкий стон.
- Вот так. – В раковине звонко заскакала деформированная пуля. – Осталось всего ничего, - подбодрила Марика. – Правда, без рентгеновского снимка сложно судить о серьёзности повреждений. Тут уж поживём-увидим. Алина, можете перевязывать.
Следом я вновь ощутил в себе пинцет. Он проник в отверстие на бедре. Марика чуть надавила, проталкивая его глубже, и рана наполнилась кровью. Бордовый сгусток вздулся на миг плотным пузырём и тонкой струйкой скользнул по ноге, скатившись на разрезанную штанину джинсов и впитавшись в материю. Я открыл рот в беззвучном вскрике. Ольга положила свободную руку мне на лоб, провела по волосам, повторяя «тише-тише», и опять стала заговаривать зубы.
- Как добрался до дома? Без приключений? Удалось узнать что-нибудь новенькое о случившемся? Помирился с отцом? И где он, кстати? – Ольга осеклась, заметив мой взгляд, потухший на её глазах.
-Мёртв, - холодно процедил я, с трудом справляясь со сжигающим пламенем в дырке, в которой ковырялась Марика.