Я постоянно то и дело нервно поглядывала на часы, пытаясь уловить в размытых очертаниях стрелок и делений хоть какие-нибудь сведения о времени, будто в самом деле спешила на какое-нибудь важное мероприятие или конференцию. Сиэль явно заметил странную для «путешественницы» привычку, но говорить почему-то ничего не стал.
— На работу? Не уж то ты думаешь, что у меня недостаточно прислуги в поместье? Почему я должен нанимать такую, как ты,
на работу? Почему? Он серьёзно это спрашивает? То есть, с чего бы мне вообще работать или с чего бы мне работать у него?
Интересно, какой ответ он вообще хочет получить? Ну, например, потому что я не слишком рукожопая и в состоянии додуматься, что тарелки лучше бы не нести на бегу, или если мне покажется, что в инструкции написано что-то вроде «положить 30 ложек порошка», то я могу догадаться, что что-то тут явно не так? Хотя, с другой стороны, я потеряла сознание, просто поговорив с демоном, когда другие ещё и умудряются пытаться подраться с ним. Мда, следаком в полицию меня бы точно не взяли...
— Почему? — я, глядя куда-то в стену, вновь сощурила глаза, как будто где-то там должен быть написан нужный мне ответ на заданные вопросы,
— А-а... А что Вам нужно? Ну-у, чтоб Вы взяли меня на работу? И снова я посмотрела на часы. Ей-богу, когда замечаешь чью-то привычку, начинает раздражать, когда ты раз за разом мысленно, пусть поначалу и неосознанно, подмечаешь это, но когда ты делаешь пометки за собой
— это начинает бесить вдвойне. Что уж говорить о том, как сложно контролировать привычки, связанные с направлением взгляда... Но давайте вернёмся к более важной проблеме
— трудоустройству, например.
— Я... Могу готовить... Пустыни... Я еле сдержала громкий глуповатый смешок; надула щёки, и, чувствуя, что они сейчас вот-вот порвутся от сильного внутреннего напряжения, театрально кашлянула пару раз в кулак, тут же вновь приводя себя в вид эдакой царевны Несмеяны...
— Десерты-ы-ы, или чистить... Делать комнату чистой...
Казалось, от стыда мои щёки горели так, что, прикоснись я к ним своей леденящей душу и кожу рукой, и на местах соприкосновения останутся ярко-белые пятна. Боже мой, «Делать комнату чистой» — это, конечно, сильно, но мигрантка с ужасным акцентом, не знающая языка страны, в которую переезжает, да и к тому же пытающаяся устроиться на простенькую работу типа уборщицы или дворника — самый последний образ, который я хотела бы сейчас вспомнить и постоянно пытаться применять его к себе.
— Исполнять работу горничной! Я хочу лишь еды и крыши под, э-э-э, за... Над головой. Деньги мне не нужны. Не зная, как продолжить свою слёзную речь, я замолкла, уставившись в пустоту, куда-то сквозь Сиэля и через окно позади него. И снова воцарилась тишина. Будто я одна здесь умею мало-мальски выдавливать из себя классические драматичные речи. Я громко выдохнула, на секунду прикрыв глаза... Да, умолять
— это всё, что я могу на данный момент. И то это, как бы сказать помягче для себя, не слишком-то помогает, особенно учитывая тот факт, что делать этого я вообще не умею. И хотя я вообще не специалист в мольбах и прошениях, но, как мне кажется, если соединить все факторы, влияющие в данный момент на ситуацию, в единое целое, и примерно подсчитать (точнее, взять из своей головы примерную цифру) процентную вероятность благоприятного для меня исхода, то это, извините меня, пиздец, и долгие нудные размышления об этом мне тут уже, увы, не-по-мо-гут. — На этот раз,
— От такого резкого и нелогичного выпада я даже подпрыгнула на своём месте, взглянув сначала на вечно-довольного-мистер-эпицентр-этого-мира, затем только на, как оказалось, открывшего рот Сиэля, — я закрою глаза на твоё странное поведение и разрешу тебе остаться здесь,
— он, мельком повторив свой оценочный взгляд на меня, уже собирался отворачиваться к окну,
— И прекрати мне врать и распускать нюни — в следующий раз я этого не потерплю. Себастьян, покажи ей здесь всё. Я поначалу даже не поняла, что он только что сказал. Где тут запятая в предложении «Казнить нельзя помиловать»?! Почему ты вообще сказал это таким скучающим, ровным тоном, и как это вообще понимать? Боже, гуманитарии такие сложные...
— Да, мой господин. Он, собственно, подошёл к двери и открыл её, галантно протянув руку в мою сторону. Я не уверена, что так вообще делают в сторону слуг и прочих низкоквалифицированных работников... Значит, я так и осталась миледи и теперь иду на улицу? Отлично, весь мир
— мой дом...
***
— Э-э-э... Здравствуйте. Казалось, что упавшая ложка, так яростно намываемая Мейлин, отдалась пронзительным гулом в ушах всего поместья
— настолько звонкой была тишина, в которой меня «радушно» поприветствовали новоиспечённые коллеги. Хоть за оружие не схватились...
— П-п-п-привет. И не смотрите на меня так удивлённо
— я сама в шоках. Людей ни разу не убивала, а в списке жильцов каким-то образом оказалась. Хотя, возможно, я здесь в качестве пушечного мяса?! ...И Мейлин. Смотрит на меня так, будто я убила всё её семейство...
...да, конечно я понимаю, что кричать что-то про отца, сына и святого духа и кидаться подушкой было весьма глупо, невежливо, и, самое главное, вполне могло навеять мысль о том, что я психованная маразматичка с нестабильной линией поведения, и что вот сейчас я хотя бы криво-косо пытаюсь со всеми познакомиться, проявляя максимальную (по моим меркам) робость, а через 5 минут я буду злобно хохотать и начну всех как зомби кусать за шею и рвать на куски или достану нож и буду себе рот вырезать пошире, чтоб побольше еды туда поместилось,
... Нет, всё-таки, надо внести какие-то поправки в наши взаимоотношения, донести хотя бы, что я не социально опасный шизофреник, а, ну там, не ожидала, что не убегу и не откину коньки, прежде чем столкнусь с ней лицом к лицу ещё разок. Политика у меня такая в отношении странных снов про аниме, понимаете ли.
— Так ты у нас новенькая, да? Мне казалось, что ты будешь гораздо взрослее... Я попыталась придумать ответ на столь странную фразу повара, но, когда с пониманием того, что я вряд ли смогу придумать что-то толковое, пришло и понимание забавного факта, что Бард не знает меня, а я
— не знаю, знаю ли его, и, может, я сейчас пошучу в ответ, а он меня взорвёт??? Типа, нет, лучше не рисковать. Я молча пялилась на своих новоиспечённых калек, которые совсем не торопились представляться мне. Небось думают, что раз меня подозревают в шпионаже сами Себастьян с Сиэлем, значит, так оно и есть, значит, рассказывать о себе не надо
— я или знаю, или сама всё узнаю. И в таком случае, стоит мне хоть раз дать слабину, назвав кого-либо по имени до того, как они представятся, либо случайно ляпнув какой-нибудь неизвестный широкому окружению факт, который я не могла знать сама или узнать с помощью дедукции для начинающих
— всё, факт шпионажа доказан, шпион сама залезла со сломанной ногой в печку, ничего не знаем. Что он там сказал
— в Италии десерты готовят на жире... Или на сале? Или не десерт_ы, а какой-либо конкретно приготовляемый десерт? Какая разница
— я ведь не итальянка, поэтому из меня здесь скорее сделают холодец. Отчаянно быстро пытаясь продумать тактику поведения в стиле молчаливого, но не достаточно подозрительного партизана, я пыталась отогнать тревожно-паникёрские мыслишки о том, что вот сейчас скажешь одно слово
— и «уууу, она точно шпион, гоните её, насмехайтесь над ней!»
— М-м... Ага, — Это я. Всего лишь промычала в ответ то ли на чью-то брошенную во время моего тяжёлого мыслительного процесса фразу, то ли на существующий только в моей голове диалог разоблачении меня.
И все, как в фильмах ужасов, медленно развернулись, смотря на меня то ли недоуменным, то ли осуждающим, то ли ещё каким взглядом, так что мне опять захотелось вжаться в стену позади меня. Подумалось, что даже пыль с укоризной пялилась на меня, ибо сейчас я не могу объяснить, почему у меня такое ощущение, будто на меня глядит половина населения планеты. Я сделала вид, что мне всё равно, хотя на самом деле была максимально смущена такой ответной реакцией на мою короткую фразу. Что, неужели я так долго думала, так сильно погрузилась в себя, что ответила спустя полчаса после последнего сказанного в этой комнате слова?! Или, может, с самим содержанием ответа что-то не так? Да что ж такое, как же с вами сложно! «Пожалуй, и думать сейчас-то будет не очень-то умно и уместно, »
— подумала я, и, сев на табурет возле стены, начала бессмысленно болтать ногами назад-вперёд и вправо-влево, а заодно искала, чем бы заняться (ведь сегодня у меня, скажем так, пилотный рабочий день), и, в конце концов, начала просто бесцельно пялиться в стену, но всматриваться в серый кусок копчёного бетона, как правило, довольно скучно, если ты не пытаешься по виду копоти определить, что пыталось приготовиться на завтрак «юному господину» этим утром, и вскоре я начала делать зарядку для глаз (то, что доктор прописал), точнее, «гулять» взглядом по комнате: например, напротив меня висела смутно знакомая кучка колокольчиков (для призыва слуг?), и, как думается мне, с ней у меня и будут большие проблемы, так как колокольчики не подписаны, а мой топографический кретинизм и не натренированная всякими стишками дерьмопамять порой бьют все рекорды, а сегодня они ещё и объединятся в единое целое, прихватив с собой мою плохую образованность в области «пендосских» языков, и в итоге я просто буду постоянно хвостиком ходить за Мейлин, либо же сидеть на кухне и плакать, пока кто-нибудь не объяснит мне, куда идти. Или вот даже — чересчур высоко повешенные шкафчики с посудой (мне кажется, или в этой комнате всё для Себастьяна?!), под которыми Мейлин всё пыталась извернуться как-нибудь половче и поизвращённей
— на мой взгляд, если точнее, занималась фигнёй. Чем точно — сказать не смогу, да и зачем мне, если и процесс выглядит весело и без контекста? Короче, она тщетно пыталась что-то выковырять с верхней полки, молча, сердито и усиленно; я смотрела на неё, и уже начала мычать себе под нос песенку мышонка про чудесный день, а она за всё это время не издала ни единого звука
— ни хрипа, ни стона, кажется, даже дышать уже перестала. Зато стульчик под её ногами (к слову, на вид уже совсем старый и поношенный жизнью) скрипел так громко, что, кажется, всем окружающим (и даже Себастьяну, шлявшемуся непонятно где) вот-вот заложит уши (или их, по-крайней мере меня, контузит от этого гадкого и затрагивающего глубины души звука). Уже буквально через несколько десятков секунд абсолютного взаимоигнора у меня кошки начали на душе скрести от такой печальной картины:
— Эм. М-м... — пытаясь подобрать слова получше, я на секунду потупила взгляд, и, похоже, вновь привлекла внимание Мейлин, переставшей пытаться всех заскрипеть своей табуреточкой до посинения,
— Я могу тебе помочь?.. Ах, ну да, глупое предложение. Как минимум потому, что Мейлин несколько (я бы сказала, что достаточно заметно) выше меня, и единственное, что я могла бы предложить, — это стать дополнительной табуреткой. Я уже было собиралась начать биться о стену от столь неловкого момента...
— Не могла бы ты найти мне табурет повыше?
— Что? Мы обе одновременно взглянули друг на друга,
— я растерянно, она — тоже. Затем я, додумавшись, что, ну, наверное, она не сказала «нет», но и не сказала мне достать что-то там вместо неё, значит закономерно было бы попросить... Какую-нибудь подставку, что ли? И, не дождавшись переформулировки просьбы на английском, неловко, почти как пингвин заковыляла к выходу. Долго ли коротко ли я шаталась по соседним комнатам, слёзно выпрашивая у местных приведений подсказать мне дорогу до чего-нибудь подходящего и обратно, я всё-таки нашла кое-что даже лучше, чем стремянка или стопка толстых книжек — это была высокая табуретка, чем-то похожая на детский стульчик, знаете, со столиком такой, чтобы детей за общий стол не сажать, но уже с отвалившимся столиком... Видимо, кто-то кинул и забыл его в комнате лет эдак десять назад, и никто не смел трогать этот призрак прошлого, давно уже покрывшийся толстым слоем пыли... Пока не пришла я. Я с трудом затолкнулась в дверной проём, таща впереди себя увесистую недотабуретку, но чуть не потеряла равновесие и в конечном итоге сплясала какой-то несуразный танец с переваливанием веса с одной ноги на другую и пьяным качанием вокруг кухонного столика по центру кухни.
— Я... при... нес... э-э-э... ла. Тишина меня смутила. Я обернулась на все 360 — в комнате ни души. Абсолютная пустота, даже собственное дыхание будто в два раза звонче стало.
— Аргх, ну и!.. — кинув табурет под столешницу, я вознамерилась посидеть в углу какой-нибудь тёмной комнаты, но, едва сделав шаг в сторону, случайно наткнулась на ВеЛиКоГо, НеПрЕвЗоЙдЕнНоГо демона-дворецкого. — Так-так... Ну и что здесь происходит?! Он окинул меня снисходительно-уничижительным взглядом, и, захлопнув свои доисторические часики, с тяжким вздохом произнёс:
— Разве тебе не говорили, что необходимо присутствовать при трапезе юного господина?
— Э-э-э, нет, извините, не зна... ла, я уже и... ду. Ага. И я, растеряв весь свой пыл, пытаясь нащупать воздух позади меня, в смятении попятилась спиной к открытой двери, но, позорно ударившись спиной о дверной косяк, с приглушённым, хриплым стоном, всё-таки решила, что это было не самой умной идеей, и, развернувшись, вышла в коридор с чувством, будто я только что открыла самую проблемную главу в моей жизни. Теперь, может, поместье и не казалось мне совсем уж зловещим и мрачным, как тому мужику из первой серии, но, к великому сожалению, менее непонятным и большим оно от этого не стало. Около минуты побродив по поместью, я, не привыкшая к долгим поискам нужных мест в экстренных ситуациях, начала неосознанно, как и всегда, впрочем, грызть ногти, пялясь то на мелькающие на стенах портреты и пейзажи, то куда-то в пустоту, пытаясь разглядеть там хоть какой-то намёк на лестницу или хотя бы столовую, и шагала всё сильнее и быстрее, так что чуть было не начала скакать в какой-то момент, аки сайгак, но быстро успокоила саму себя. И всё же, по моим подсчётам где-то за полторы-две минуты расторопных поисков я сумела при мало-мальском проблеске ума найти лестницу посреди кучи длинных, уставленных дверьми коридоров, и начала думать... А мне, собственно, вверх или вниз идти надо-то?