Я постоянно то и дело нервно поглядывала на часы, пытаясь уловить в размытых очертаниях стрелок и делений хоть какие-нибудь сведения о времени, будто в самом деле спешила на какое-нибудь важное мероприятие или конференцию. Сиэль явно заметил странную для «путешественницы» привычку, но говорить почему-то ничего не стал.
— На работу? Не уж то ты думаешь, что у меня недостаточно прислуги в поместье? Почему я должен нанимать такую, как ты,
на работу? Почему? Он серьёзно это спрашивает? То есть, с чего бы мне вообще работать или с чего бы мне работать у него?
Интересно, какой ответ он вообще хочет получить? Ну, например, потому что я не слишком рукожопая и в состоянии додуматься, что тарелки лучше бы не нести на бегу, или если мне покажется, что в инструкции написано что-то вроде «положить 30 ложек порошка», то я могу догадаться, что что-то тут явно не так? Хотя, с другой стороны, я потеряла сознание, просто поговорив с демоном, когда другие ещё и умудряются пытаться подраться с ним. Мда, следаком в полицию меня бы точно не взяли...
— Почему? — я, глядя куда-то в стену, вновь сощурила глаза, как будто где-то там должен быть написан нужный мне ответ на заданные вопросы,
— А-а... А что Вам нужно? Ну-у, чтоб Вы взяли меня на работу? И снова я посмотрела на часы. Ей-богу, когда замечаешь чью-то привычку, начинает раздражать, когда ты раз за разом мысленно, пусть поначалу и неосознанно, подмечаешь это, но когда ты делаешь пометки за собой
— это начинает бесить вдвойне. Что уж говорить о том, как сложно контролировать привычки, связанные с направлением взгляда... Но давайте вернёмся к более важной проблеме
— трудоустройству, например.
— Я... Могу готовить... Пустыни... Я еле сдержала громкий глуповатый смешок; надула щёки, и, чувствуя, что они сейчас вот-вот порвутся от сильного внутреннего напряжения, театрально кашлянула пару раз в кулак, тут же вновь приводя себя в вид эдакой царевны Несмеяны...
— Десерты-ы-ы, или чистить... Делать комнату чистой...
Казалось, от стыда мои щёки горели так, что, прикоснись я к ним своей леденящей душу и кожу рукой, и на местах соприкосновения останутся ярко-белые пятна. Боже мой, «Делать комнату чистой» — это, конечно, сильно, но мигрантка с ужасным акцентом, не знающая языка страны, в которую переезжает, да и к тому же пытающаяся устроиться на простенькую работу типа уборщицы или дворника — самый последний образ, который я хотела бы сейчас вспомнить и постоянно пытаться применять его к себе.
— Исполнять работу горничной! Я хочу лишь еды и крыши под, э-э-э, за... Над головой. Деньги мне не нужны. Не зная, как продолжить свою слёзную речь, я замолкла, уставившись в пустоту, куда-то сквозь Сиэля и через окно позади него. И снова воцарилась тишина. Будто я одна здесь умею мало-мальски выдавливать из себя классические драматичные речи. Я громко выдохнула, на секунду прикрыв глаза... Да, умолять
— это всё, что я могу на данный момент. И то это, как бы сказать помягче для себя, не слишком-то помогает, особенно учитывая тот факт, что делать этого я вообще не умею. И хотя я вообще не специалист в мольбах и прошениях, но, как мне кажется, если соединить все факторы, влияющие в данный момент на ситуацию, в единое целое, и примерно подсчитать (точнее, взять из своей головы примерную цифру) процентную вероятность благоприятного для меня исхода, то это, извините меня, пиздец, и долгие нудные размышления об этом мне тут уже, увы, не-по-мо-гут. — На этот раз,
— От такого резкого и нелогичного выпада я даже подпрыгнула на своём месте, взглянув сначала на вечно-довольного-мистер-эпицентр-этого-мира, затем только на, как оказалось, открывшего рот Сиэля, — я закрою глаза на твоё странное поведение и разрешу тебе остаться здесь,
— он, мельком повторив свой оценочный взгляд на меня, уже собирался отворачиваться к окну,
— И прекрати мне врать и распускать нюни — в следующий раз я этого не потерплю. Себастьян, покажи ей здесь всё. Я поначалу даже не поняла, что он только что сказал. Где тут запятая в предложении «Казнить нельзя помиловать»?! Почему ты вообще сказал это таким скучающим, ровным тоном, и как это вообще понимать? Боже, гуманитарии такие сложные...
— Да, мой господин. Он, собственно, подошёл к двери и открыл её, галантно протянув руку в мою сторону. Я не уверена, что так вообще делают в сторону слуг и прочих низкоквалифицированных работников... Значит, я так и осталась миледи и теперь иду на улицу? Отлично, весь мир
— мой дом...
***
