Авалон резко повернула голову, оказываясь лицом к лицу с идущим на нее Томом. Прищурившись, она посмотрела на него. Мысли в голове проносились с бешеной скоростью, а он подходил все ближе и ближе. Когда она наконец встретилась со взглядом его кофейных глаз, то почувствовала, что что-то было не так, хотя и не могла толком понять, что именно.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она, пытаясь рассмотреть дорожку его следов на снегу, чтобы увидеть, откуда он пришел, но следы их обоих скрывала тьма.
— Ты была права, — сказал он, медленно сокращая расстояние между ними. Как только он заговорил, Авалон начала с нарастающей тревогой отступать от него, но остановилась, упершись спиной в ствол стоящего недалеко дерева. — Нам стоит поговорить.
— Ты видел те красные искры? — торопливо спросила она, оглядываясь по сторонам.
Он не ответил ей, лишь сделал еще один шаг вперед, поднимая руку и проводя ею по щеке Авалон. От его касания по ее спине пробежала дрожь — в нем не было никакого тепла. Как будто он был тенью человека. Пустой оболочкой.
— Мы можем поговорить позже. Нам нужно идти, кто-то может быть в опасности, — проворчала она и, отстранившись, протолкнулась мимо него, слишком беспокоясь о поиске попавшего в беду волшебника, чтобы переживать из-за Тома.
Но, попытавшись пройти, Авалон почувствовала, как он схватил ее за запястье и резко дернул назад. Его пальцы безжалостно впились ей в кожу, и Авалон слабо вскрикнула. Их взгляды встретились, и что-то в его глазах показалось ей странным. Его глаза... Она уже видела эти глаза.
На его губах появилась мрачная ухмылка, а глаза сверкнули багровым.
Эти глаза... в них не было ни следа, ни тени того Тома, которого она знала. Они были пустыми... нелюбящими... холодными...
Они принадлежали Волдеморту.
Она почувствовала, как сердце упало в пятки. Голову затопили миллионы ужасных мыслей, но ясно было только одно: она была в опасности.
Крепче сжав палочку, Авалон попыталась прицелиться в него. Она была быстра...
Но он был быстрее.
Она даже не слышала, как он произнес заклинание. Лишь почувствовала, что ее отбросило к дереву сзади, и голова жестко ударилась о его твердый ствол. Тело пронзил тошнотворный хруст сломанных от резкого столкновения с деревом ребер, и острая боль вырвалась наружу мучительным криком. Стало трудно дышать, каждый глоток воздуха казался недостаточным. Ноги подкосились, и Авалон с болезненным стоном повалилась на землю. От холодного, мокрого снега по ее телу пробежал мороз, но это было пустяком по сравнению с оцепенением, которое охватило ее разум. Сила удара едва не отправила Авалон в нокаут — перед глазами поплыли звездочки, а уши накрыло оглушающим звоном.
Палочка вылетела из ее рук, но, заставив себя открыть глаза, Авалон не смогла даже разобрать, куда та упала. Все размывалось, вращалось, мутнело.
Каждый сантиметр ее тела ощущал силу удара. А каждая частичка души — острую боль предательства Тома.
И все же Авалон вытянула руку, пытаясь приманить палочку обратно к себе. Однако весь мир вокруг размывался, и сконцентрировать энергию не получалось. Раскрытые пальцы так и оставались пустыми.
В ее сторону стремительно полетела ярко-красная вспышка. Авалон даже не удалось понять, откуда. Она хотела пригнуться, но двинуться оказалось невозможно — ей оставалось лишь собраться с духом, когда заклинание ударило прямо в грудь, обездвиживая все тело.
Она услышала приближение его шагов. Он подошел и встал перед ней на колено, палочкой приподнимая ее подбородок и вынуждая смотреть на него... в глаза разочарованию, вонзающему последний кинжал в ее грудь.
Зрение медленно начинало проясняться, и размытая фигура Тома обрела четкие очертания. Но увидев на его губах дьявольскую ухмылку... Авалон почувствовала, как вся ее реальность на глазах разбилась на мелкие осколки.
— Жалкая девчонка, — сказал он, убирая палочку и наблюдая за тем, как голова Авалон упала вперед. — Как досадно, что ты позволила своему слабому сердцу затуманить рассудок... посмотри, к чему это тебя привело.
Она несколько раз открывала рот, чтобы попытаться хоть что-то сказать, но голос снова и снова подводил ее. По щекам уже текли горячие слезы — отчасти вызванные чувством предательства, а отчасти — мучительной болью, пронизывающей все тело. Когда Авалон наконец набралась сил, чтобы заговорить, ее слова были настолько хилыми, что он едва услышал, как она прохрипела:
— З-зачем... ты... это... д-делаешь?
Он издал ледяной смешок и наклонился вперед, убирая прядь ее волос за ухо. — Почему ты выглядишь такой удивленной? — спросил он, пробуждая в ней ужас. — Ты говорила, что в точности знаешь, кто я такой. Вот, что я делаю, Авалон, — он встал, нависая над ней. — Так скажи мне... теперь ты меня боишься?
Даже если бы и хотела, она не могла заговорить — казалось, что грудь разрушается изнутри. Ей удалось лишь поднять на него взгляд, отчасти замутненный слезами.
Том подождал ответа, которого так и не последовало, и разочарованно покачал головой. — Ты ничему не учишься, — произнес он, указывая на нее палочкой. — Круцио.
Боль разорвала ее терроризирующей волной. Авалон распласталась по земле, и ее тело яростно забилось в конвульсиях, но Том продолжал не сводить с нее палочки, улыбаясь при виде ее мучений.
Авалон была прекрасно знакома с эффектами Круциатуса, но почему-то от осознания, что в нем виноват Том, становилось только хуже. Она кричала так громко, как не кричала никогда, и этот вопль разрывал ее на части. Казалось, что каждую косточку в теле дробили на куски, голова грозила взорваться от боли, а разум молил о смерти как о сладостном освобождении, которое положило бы конец всем страданиям.
Том опустил палочку, но агония — безжалостная и беспощадная — не прекратилась, и Авалон, задыхаясь, слабо всхлипывала. Эффект парализующего заклинания выветрился, но это было не важно. Она была слишком слаба, чтобы шевелиться.
В ее теле не осталось ни одной части, которая не ощущалась бы так, словно ее спалили дотла — горячая боль обжигала вены и грозила сжечь Авалон заживо. Он смотрел на то, как она лежит на земле. Из ее глаз лились слезы, но рот не издавал никаких звуков: крики заглушались от ощущения разрушающейся изнутри груди.
— Мне продолжать? — спросил он, кружа вокруг Авалон, словно голодный коршун. — Не останавливаться, пока ты не сойдешь с ума, прямо как твоя подружка-грязнокровка?
Упоминание Гермионы вызвало в Авалон желание подняться и разорвать ему глотку за то, что он посмел говорить о ее смелой подруге — но она не могла. Она не могла сделать ничего. Она не могла сопротивляться, не могла убежать, не могла даже умолять его остановиться.
Она умрет в этом лесу в одиночестве, и все окажется напрасно.
Он усмехнулся, качая головой. — Я мог бы. Но зачем мне это делать, когда я знаю, что есть то, чего ты боишься сильнее?
Нижняя губа начала дрожать, и Авалон увидела, что он наколдовал что-то в своей руке. Когда ей стало ясно, что именно он держит, ее глаза расширились.
— Н-нет... — пробормотала она, цепляясь за землю в отчаянной попытке сбежать. Но ее движения были слишком слабыми, лишая шанса спастись.
Он легко забрался на нее сверху и, поставив колени на оба ее запястья, подавил испуганные рывки Авалон, пригвоздив ее к снежной земле. Он поднял наколдованное лезвие, поднося его к ее шее, и крики Авалон превратились в плач.
Она узнала бы его где угодно — это был тот же нож, который использовал Пожиратель смерти, вырезая шрамы в ее плоти.
Том наклонился вниз и надавил лезвием на ее кожу. Почувствовав холодное жало, Авалон зажмурила глаза, заскулив от страха, и Том прошипел ей в ухо:
— Думала ли ты когда-нибудь, что вновь окажешься во власти этого лезвия?
Ее тело тряслось, сопротивляясь ему. От каждого движения через душу проходила обжигающая волна агонии. Раздробленные ребра разрывали мышцы. Она пыталась умолять его остановиться, но слова подводили ее. Она смогла лишь болезненно закричать, когда почувствовала, как лезвие прошлось вниз по ее шее, медленно подбираясь к ключицам, прежде чем прорваться через ткань свитера и разрезать рукав, открывая покрытую шрамами кожу, что пряталась под ним.
— Каково это... — сказал Том, проводя ножом вдоль контура одного из ее шрамов, — ...знать, что ты провалилась?
Он надавливал все сильнее и сильнее, пока она не почувствовала, как лезвие в конце концов разорвало кожу, заново открывая старые раны. Из ее горящего горла вырвался очередной душераздирающий крик. Воспоминания о той ужасной ночи ожили, как только Авалон почувствовала знакомую боль металла, рассекающего все шрамы, о которых она так старалась больше не думать.
— Каково это... — прорычал он, снова надавливая, — ... знать, что вся твоя боль неизбежна? — он провел лезвием вдоль ее кожи, обводя абсолютно каждую из старых ран и заново открывая ее самые болезненные шрамы и самые темные воспоминания. — Знать, что, несмотря на все твои попытки, ничего не изменится? — он глубже вдавил нож в ее кожу. Крик Авалон был настолько оглушительным, что ее голос сорвался. — Скажи мне, Авалон, ты все еще считаешь, что меня можно спасти? — спросил Том, ухмыляясь, пока вскрывал один шрам за другим. — Жалеешь, что не убила меня раньше?
Ее зрение снова начало мутнеть, разум наконец поддавался соблазну сдаться. Все перед ее налитыми кровью глазами плыло размытым пятном.
Никогда в жизни она не хотела умереть. До этого самого момента.
— Ты ничего не изменила. Ты провалилась, голубка, — насмехаясь, сказал он, отводя нож от ее кожи и смотря на багровые капли, стекающие с него на белый снег. — Это будет происходить снова и снова, что бы ты ни сделала. История будет повторяться, и я всегда буду побеждать.
Откуда...
— Как можно быть такой глупой... — сказал он и, встав с нее, вытер кровь с ножа своим рукавом, — ...и все равно отдавать мне свое сердце, зная, что я сделал с тобой... с твоими друзьями.
Откуда он знает...
Он схватил ее за плечо, яростно переворачивая на живот. Она упала на снег и почувствовала, как дробятся под ней и так сломанные кости. Растекаясь по всему незапятнанному снежному покрову вокруг, из свежих порезов сочилась алая кровь.
— Что бы сейчас подумали о тебе твои друзья? — спросил он, и холодный металл лезвия подобрался к ее шее. Том разорвал ткань, открывая кожу Авалон холодному зимнему воздуху. Все ее тело дрожало. — Ты наконец-то заслужила тот шрам на своей спине.
И он без всяких угрызений совести начал заново вырезать слово на ее коже.
Буква за буквой.
П. Р. Е. Д. А. Т. Е. Л. Ь.
----
Том торопливо шел к озеру, внимательно осматривая территорию в поисках Авалон.
В его голове продолжали играть слова Эйвери.
«Потеряешь ее — и это станет самой большой ошибкой в твоей чертовой жизни».
Том не знал, как он будет извиняться и примет ли она его вообще. Знал он только то, что она была нужна ему. Нужна так сильно, что мысль о том, что он ее потерял, пробуждала в нем желание разорвать весь мир на части, разрушить до самого основания.
Том понимал, что вел себя эгоистично. Он тянул ее за собой на путь, который будет наполнен невообразимой опасностью, о чем он прекрасно знал — но ему было плевать. Потому что он сам защитит ее от всего этого, если потребуется. До тех пор, пока она рядом, он никогда не позволит ничему причинить ей боль.
Но ее нигде не было видно. Том на мгновение остановился, задумавшись, не вернулась ли она обратно в замок. Его взгляд скользнул по земле, замечая несколько дорожек следов, каждая из которых вела в разном направлении.
Большинство из них были слишком большими для нее, однако одна казалась подходящей ее размеру. Том прошелся глазами по направлению этих следов, но вели они прямо в Запретный лес. Он прищурился, пытаясь вглядеться в темноту деревьев, но увидеть что-либо за ними было тяжело.
Именно тогда он услышал.
Звук был слабым и явно раздавался очень далеко, но это была она.
И она кричала.
Его глаза широко распахнулись, и он побежал в лес, несясь как можно быстрее, чтобы добраться до Авалон. Он не сводил взгляда с ее следов, которые, к счастью, как карта, четко указывали путь к ней.
Чем дальше он заходил, тем громче становились ее крики. И это были не просто обычные крики... это были самые страшные отголоски пыток, которые ему когда-либо доводилось слышать. Звук, который меняет тебя навсегда, стоит только его услышать — напоминание о том, что мир полон неописуемых ужасов, способных сломать даже самых сильных людей.
Они раздавались все громче, и громче, и громче.
А он бежал все быстрее, и быстрее, и быстрее.
Крики стали настолько оглушительными, что из-за звука ее агонии он не слышал даже собственных мыслей. Его сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди — боль Авалон пронзала Тома насквозь, клеймя его существование знанием о том, что она страдает.
Но потом они просто прекратились.
Они просто, блять, прекратились.
Он посмотрел вниз на ее следы, ускоряя шаг, пока не начал мчаться так быстро, что деревья вокруг стали размываться. В тот момент значения не имело ничто, кроме ее поиска. Ему нужно было, чтобы она оказалась в порядке.
Она должна была быть в порядке.
Но, наконец увидев ее, он моментально почувствовал тошноту в животе.
Там была она. В разорванной и изодранной одежде... глаза пустым взглядом смотрели вперед... открытые шрамы кровоточили... тело было вялым и неподвижным... лежало на покрывале окрашенного кровью снега.
И там был он, склонившийся над ней.
Том уставился на себя — или на то, что им притворялось — с ножом в руке стоящего на колене рядом с телом Авалон, пока он — оно — разрезало ее плоть.
— Авалон! — крикнул Том, подбегая к ним.
Он едва увидел, как ее голова шевельнулась, слабо смотря в его направлении, а через мгновение после этого ее глаза закрылись.
Его версия рядом с ней встала, поворачиваясь к Тому лицом. Как только глаза этого существа остановились на нем, оно изменилось, на глазах превращаясь во что-то совершенно иное.
Боггарт принял форму самого большого страха Тома.
Он превратился в Авалон, на которой все еще было то красное платье со Святочного бала. Но, когда она, спотыкаясь, пошла в его сторону, Том заметил кинжал, вонзенный глубоко в ее сердце. Посмотрев на Тома с истинной болью предательства в глазах, она, задыхаясь, произнесла:
— Это... сд-сделал... т-ты...
Его глаза распахнулись еще шире, когда она вынула лезвие из своей груди, а из раны изверглась кровь. Он не понимал, где заканчивался красный цвет ее платья и начинался красный цвет крови. Все смешалось в одном неразличимом хаосе.
Она закашляла на снег багровым каплями и, все еще не сводя глаз с Тома, бросилась к нему. Взгляд ее был наполнен обвинением и болью. — Это... т-твоя... в-вина, — сказала она, падая на землю.
Том силой вырвал себя из транса и, указав палочкой на существо, прокричал:
— Ридикулус!
Он не стал смотреть, как боггарт, снова изменив свою форму, исчез, а лишь пулей подбежал к Авалон. С трясущимися руками он упал на колени возле нее, увидев перед собой ужасающую картину.
Кровь лилась из изувеченного и неподвижного тела Авалон. Вся ее жизненная сила истекала, словно песок в песочных часах. — Авалон, пожалуйста, оставайся со мной, — умолял Том дрожащим голосом и указал палочкой на ее спину, пытаясь вылечить сочащиеся раны.
Но, что бы он ни делал, порезы не закрывались.
Именно в этот момент он понял: лезвие было пропитано настолько темной магией, что никакие исцеляющие чары из его арсенала не могли облегчить ее боль. Он просто смотрел, как дыхание Авалон замедлялось, затихало, слабело. Ее плечи поднимались и опускались почти незаметно, и тело под ним быстро становилось все более безжизненным.
— Авалон, — крикнул он. Ответа не было. — Авалон!
Всем своим существом он хотел обнять ее, держать в своих руках, прижать к себе и никогда не отпускать, но каждый сантиметр тела Авалон покрывала ее собственная кровь. Все видимые участки ее кожи были усеяны глубокими ранами, и Том невольно боялся даже прикоснуться к ней.
— Прошу, — задыхался он, разбиваясь на мелкие осколки, когда взял руку Авалон и почувствовал, насколько холодным было ее касание. — Авалон... не оставляй меня.
Ее тело было таким слабым, что он едва почувствовал, когда это произошло, но она легонько сжала его ладонь. Этого тихого движения было достаточно, чтобы снова вселить в него цель. Он не мог потерять ее. Не мог. Не потеряет.
— Прошу, держись, — сказал он, поднимая ее палочку со снега и запихивая в свой карман, прежде чем снять с себя мантию и обернуть вокруг Авалон, подхватывая ее с земли на руки. Струны его сердца натянулись, когда он, держа ее, услышал, как она издала болезненный всхлип, но, не имея выбора, он понес ее в безопасность.
С каждой проходящей секундой Авалон становилась все слабее и слабее. Он видел, как с ее щек пропадает цвет, делая лицо пустым и бледным, как у фарфоровой куклы. Пока Том бежал обратно в замок, все, что он мог, — это продолжать смотреть на нее, понимая, что именно из-за него она вообще оказалась на улице. — Прости меня, — молил он. — Прости.