Когда Авалон проснулась, было еще темно. Она почувствовала что-то теплое на талии и сонным взглядом посмотрела вниз, замечая бледную руку, обхватившую ее фигуру. Это застало ее врасплох — она почти забыла, где засыпала. Волосы Ксавьера щекотали кожу — он тихо прижимался к ней, его глаза были все еще закрыты, легкое похрапывание слетало с губ.
Осознание того, где она находилась, резко встряхнуло ее, не оставляя сна ни в одном глазу. Кровать Розье по-прежнему пустовала, и Авалон была признательна, что тот провел ночь в другом месте. Осторожным и мягким касанием она убрала руку Ксавьера с талии и вынырнула из его объятий, удостоверяясь, что двигается достаточно тихо и медленно, чтобы не разбудить его. Он шевельнулся, и она уже готова была поклясться, что он вот-вот вскочит, но вместо этого он схватил лежащую рядом подушку и обнял, крепко прижимая к себе, так и не разомкнув глаз.
Тогда она начала спешно хватать пальто, обувь и палочку и как можно быстрее стала пробираться к выходу, зная, что должна уйти, прежде чем наступит рассвет, и люди проснутся и увидят, что она покидает спальню Ксавьера.
От одной мысли о том, как ей придется объясняться перед Зельдой, голова начинала кружиться. Соседка, однозначно, начнет читать нотации за то, что она провела ночь с Лестрейнджем, и Авалон не горела желанием это выслушивать. Даже несмотря на то, что они лишь делили кровать во сне, это все равно было победой для Ксавьера, и она не могла поверить, что позволила втянуть себя в его игры. Она просто продолжала снова и снова напоминать себе, что должна подыгрывать ему, если хочет получить полезную информацию о Томе, но, смотря на мирно спящего в своей кровати парня с безмятежным лицом и непослушными каштановыми кудрями, она задумывалась о том, как много из этого утверждения действительно было правдой.
Больше не теряя времени, Авалон открыла дверь и начала быстро спускаться в гостиную, идя на цыпочках, чтобы не разбудить никого из других слизеринцев. Она старалась хоть как-то привести в порядок обычно шелковистые, но теперь запутанные после поздней ночи и принудительного купания в озере волосы, пока шла вниз по лестнице, направляясь к выходу. Раздраженный выдох сорвался с ее губ, когда она прекратила попытки укротить это растрепанное безобразие, и вместо этого сосредоточилась, проверяя, чтобы бретельки ее ночной рубашки, которые обе теперь были помяты и испачканы травой, не спадали с плеч. Признаться, вид у нее бывал и получше.
Выход был уже почти рядом, и ей оставалось сделать лишь несколько шагов, чтобы выбраться из слизеринских спален полностью незамеченной. Впервые удача, казалось, была на ее стороне, и Авалон уже приготовилась поспешить к Башне Когтеврана и попытаться разобраться со всем тем беспорядком, каким была ее нынешняя ситуация. До того момента, пока она, конечно же, не услышала голос, который молилась не услышать.
— Не собираешься ложиться в постель с Лестрейнджем, да?
Она не хотела поворачиваться к нему лицом и, честно, в этом не было необходимости. Даже не смотря, она могла легко представить ухмылку на губах Реддла — жестокая насмешка в его голосе была слишком очевидной. Когда она наконец обернулась, чтобы посмотреть на него, он сидел, расположившись в кресле в углу комнаты, с книгой в руке. Он не потрудился встать, только медленно поднял глаза от страницы, пока его взгляд не встретился с ее.
— Что, прости? — сказала она громко, отчетливо.
— Ну, вчера ты утверждала, что не заинтересована в нем, а сегодня... — слова Тома затихли, и он многозначительно посмотрел на ее тонкую ночную рубашку, взглядом скользя по лямке, спадающей с плеча, с каждой секундой его издевательская улыбка становилась шире.
Она возмущенно фыркнула и резко подтянула бретельку обратно, скрестив руки и гневно уставившись на него. Чем сильнее возрастало ее раздражение, тем сильнее он хотел продолжать давить на нее. Что-то в ее характере забавляло его, он находил удовольствие, зная, что мог разозлить эту девчонку всего лишь несколькими правильно подобранными словами. Фактически, похоже, он был единственным человеком, который так мгновенно вызывал у нее негативную реакцию. Она удерживала взгляд на нем, когда ответила:
— Я просто помогла ему вернуться. Ты видел, как много он выпил.
— О да, я уверен, ты ему очень помогла.
Она вздохнула и покачала головой, отчаянно желая сменить тему. — Кстати, почему ты встал так рано? Я думала, ты будешь истощен после всей той помощи, которую получил от Киры.
Он закрыл книгу и положил ее на стол перед своим креслом, а затем встал и, плавно подойдя к Авалон, прислонился к каменной стене в паре шагов от места, где она стояла. Его лицо исказилось в язвительной ухмылке:
— Я слышу ревность, Хендрикс?
— Ты слышишь отвращение, — отрезала она, но, тем не менее, заслужила тихий смешок от него.
На секунду в воздухе повисло вдумчивое молчание, а затем он пожал плечами, медленно отходя обратно к книжной полке и скользя пальцами по корешкам с разными заголовками в поисках одного конкретного. Найдя нужную книгу, он вытащил ее и непринужденно пошел обратно к своему креслу, тихо усаживаясь в него, только потом заговорив снова:
— По крайней мере, теперь, когда Лестрейндж получил свое, он перестанет тратить время, гоняясь за тобой.
Она закатила глаза, направляясь в сторону выхода. — К сожалению, ты увидишь, что я довольно быстро вызываю зависимость. — Она открыла дверь и вышла наружу, бросая через плечо. — Еще увидимся, Реддл.
Пока он смотрел, как она выскальзывает из гостиной и, едва заметно покачиваясь, сливается с тенями снаружи, он не мог отделаться от мыслей немного дольше, чем хотел бы признать. Она приводила его в ярость — терпеть ее было ужасно невыносимо. У нее были злобный вспыльчивый характер, склонность к ненависти, пошатнуть которую, казалось, почти невозможно, и чертовски раздражающая привычка оставлять за собой последнее слово. Если бы знание, которое он жаждал, не было так некстати сокрыто в ее голове, он уже давно сказал бы Лестрейнджу избавиться от нее. Но, как бы он ни ненавидел это признавать, он знал — у нее было то, в чем он нуждался, и поэтому ее нужно было держать на расстоянии вытянутой руки, пока она не решит наконец выдать ему сведения, которых он добивался.
Однако детали ее прошлого вызывали определенное любопытство. Он подумал о бесконечных шрамах на ее теле, отчаянно желая узнать, стали ли эти раны причиной, по которой она изучала Темную магию. В этом был смысл, полагал он — подвергнувшись пыткам от рук тьмы, возможно, она решилась и сама вооружиться той силой, от которой пострадала.
Ее было чертовски сложно прочитать. Мысль о том, чтобы ворваться в ее сознание и силой достать оттуда информацию, признаться, приходила ему в голову, но он отказался от нее, в первую очередь, потому что чувствовал, что может расколоть ее, ничего не усложняя. Ее было сложно очаровать — она была более закрытой, чем большинство, но она была, в конечном счете, все равно лишь очередной девчонкой. Никогда раньше он не встречал кого-то, кого не мог рано или поздно расположить к себе, и он сомневался, что она будет хоть сколько-то отличаться, даже если ему потребуется больше времени, чтобы разгадать ее. Имея виды на Темную магию, которой она владела, он знал, что в конце концов заставит ее говорить. Иначе быть не могло. У нее было то, что он хотел, а когда он хотел чего-то, он всегда это получал.
Однако она все равно пробуждала в нем любопытство. Она давала ему слишком мало информации о себе, и это сводило его с ума. Понять ее, когда она так настойчиво держалась на расстоянии, становилось все более сложным. Он не считал, что она была из тех, кто возьмется за Темную магию, но в то же время не думал, что она не могла быть из тех, кто использует каждый козырь в рукаве. У них с ней было кое-что общее, и это была явная жажда силы и знаний. Возможно, Лестрейнджу могло повезти с ней больше, но в то же время, мысль о том, чтобы бросить свои попытки добраться до нее, раздражала. Он был преисполнен решимости заставить ее открыться ему, просто чтобы доказать себе, что он мог это сделать.
Авалон бодрым шагом шла к Башне Когтеврана, надеясь, что доберется дотуда раньше, чем ученики начнут заполнять коридоры. Она справилась с этим за рекордно быстрое время, чудесным образом не столкнувшись с кем-либо вообще.
Даже гостиная Когтеврана была пустой — казалось, никто не просыпался в столь ранний час. За исключением, очевидно, Реддла. Авалон тихо открыла дверь в свою с Зельдой комнату, изо всех сил стараясь не разбудить соседку, пока прокрадывалась в тускло освещенную спальню, безмолвно ступая в сторону шкафа, чтобы взять чистую сменную одежду.
— Ты вернулась, — сказала Зельда сонным голосом, пока, еще не до конца пробудившись, смотрела на нее со своей кровати.
— Прости, что разбудила, — сказала Ава, чувствуя себя ужасно и уже готовясь выслушивать лекцию.
— Ничего страшного, я и так собиралась скоро вставать, — ответила она, зевая на последних словах. Она потерла глаза, зрение привыкало к темноте, пока она смотрела на Авалон. — Веселая была ночь?
— Ага, мы спускались к озеру. И закончилось все тем, что я провела ночь с Ксавьером, чтобы убедиться, что он в порядке, — она почувствовала необходимым объяснить. — Он был довольно пьян.
— Он же не пытался провернуть никаких фокусов, правда?
— Нет, не пытался. Он уснул сразу же.
Зельда вздохнула, переворачиваясь на бок. — Просто будь осторожна рядом с ним, пожалуйста. Я уверена, ты знаешь лучше, только будь аккуратней.
— Обязательно, — кивнула она. — Я собираюсь пойти помыться. Не хочешь присоединиться ко мне за завтраком после?
— Только если ты выдашь мне парочку слизеринских секретов, — сказала Зельда, улыбаясь с все еще наполовину прикрытыми глазами. Авалон рассмеялась и кивнула, поспешив в сторону ванной комнаты, чтобы сполоснуться.
Она потратила приличное количество времени под теплой бегущей водой, словно, стоя под этим ливнем, могла смыть тот факт, что она провела ночь в объятиях Лестрейнджа, но все равно умудрилась покинуть его комнату, оставаясь не ближе к выяснению информации о Реддле, чем была и раньше. Снова и снова она оправдывала себя тем, что сближение с Лестрейнджем было частью ее генерального плана, но больше всего беспокоил факт, что у нее, честно говоря, вообще не было никакого генерального плана. Если ночь в постели с Лестрейнджем являлась лишь средством, чтобы заполучить сведения о Реддле, почему ей было так уютно от его прикосновений?
Она потрясла головой, все больше злясь на собственную слабость. Ей приходилось напоминать себе, в чем действительно заключалась ее миссия: положить конец жизни Тома Реддла.
Всё и все остальные были не больше, чем средством достижения цели. Она должна была помнить об этом и поклялась себе, что никогда не забудет. Больше никаких отвлекающих факторов, никаких дурачеств. Она должна была сосредоточиться.
Мысли переместились к ее друзьям, ее однокурсникам, ее профессорам, ее наставникам... мертвым. Мертвым. Мертвым. Каждому из них, мертвому. Все из-за действий Волдеморта.
Тома Реддла.
Волдеморта.
Они были единым целым. Позорной, мерзкой, отвратительной пустой тратой кислорода.
Ей было интересно, каким образом такой человек, как Реддл, вообще мог подружиться с Ксавьером... или Орионом, или Акселем, или Адонисом, любым из них. Все они казались гораздо лучше него, настолько менее ненавидящими, менее пустыми... более человечными.
Она услышала, как в соседней кабинке начала шуметь вода, напоминая, что нужно было возвращаться обратно в свою комнату, поэтому она выключила душ и вытерлась, натянув свои вещи и направившись к спальне. К тому моменту, когда она пришла, Зельда уже встала, хотя и по-прежнему выглядела измотанной, пока надевала свою мантию поверх формы.
— Готова? — спросила она, и Авалон кивнула.
Они направились к Большому Залу, однако почти не разговаривали. Обе они чувствовали себя еще слишком уставшими, да и коридоры были далеко не шумными. Очень мало учеников вставало тогда, когда солнце, наполняя территорию замка мягким золотым сиянием, только начинало показываться из-за горизонта.
В Большом Зале было еще совсем немного учеников, но такой расклад событий Авалон даже предпочитала. Вместе с Зельдой она села в конце когтевранского стола, никто из них не стремился разговаривать с кем-то еще.
Схватив какой-то тост, Зельда начала намазывать на него масло и, откусывая немного, спросила:
— Итак, не хочешь побольше рассказать мне о своей ночи?
Авалон рассмеялась, пожимая плечами.
— Там были я, Лестрейндж, Эйвери, Реддл, Розье, Мальсибер, Нотт со своей девушкой и Патил. Мы спустились к озеру, почти все из них неплохо так напились. Лестрейндж и Мальсибер, определенно, больше всех. У них была бутылка вина, зачарованная никогда не заканчиваться, что в итоге и убило Мальсибера под конец ночи.
— Я даже не удивлена, этот парень пьет днем и ночью. Каким образом он ухитряется все еще каждый год входить в команду по квиддичу, находится за гранью моего понимания, — сказала Зельда.
— Его стошнило дважды, — сказала Авалон, сдерживая смех.
— Боже.
— Честно говоря, Лестрейндж ушел не так уж и далеко от него. Он был настолько пьян, что мне пришлось помочь ему подняться по лестнице, чтобы вообще дотащить до его собственной комнаты.
— Они... интересная компания, — было очевидно, что Зельда не особо одобряла ее новых друзей, однако Авалон ценила то, как соседка старалась держать свое мнение при себе.
В Зал, занятые разговором, зашли Кира с Розали и, приблизившись к слизеринскому столу, сели вместе с группой девушек. Авалон смотрела на Киру, недоумевая, как та могла выглядеть настолько собранной в такой ранний час.
— Ты знаешь что-нибудь о Кире Патил?
Зельда приподняла бровь. — Помимо того факта, что каждый парень в Хогвартсе хочет затащить ее в постель? Не особо.
— Они с Реддлом вместе?
Зельда разразилась смехом, сбивая Авалон с толку. — Патил и Реддл? Конечно, нет. Она уже много лет встречается с Ренли Трэверсом, — имя парня было Авалон не знакомо, и Зельда закатила глаза. — Ренли — это староста школы. Он из Когтеврана, кстати. Я думаю, эти двое наверняка поженятся по окончании этого учебного года.
Услышанное не то чтобы поразило ее. Абсолютно все, что делал Реддл было подлым — неудивительно, что он станет спать с недоступной девушкой. Он всегда хотел то, чего не мог иметь, будь это люди, предметы, знания или бессмертие. Стоило отдать ему должное — насколько бы низкими ни были ее ожидания, он всегда все равно находил способ разочаровать.
Она не осознавала, что пялилась на Киру все это время, пока Зельда не толкнула ее.
— Все в порядке?
— Ах, да. Все хорошо, — сказала Авалон, смотря в сторону, когда парень Киры подошел к слизеринскому столу и поцеловал девушку. Ей вдруг стало тошно. Еда перед ней никак не помогала потерянному аппетиту, и она вздохнула, отодвигая тарелку и кладя голову на руки.
— Ты не притронулась к завтраку, — с обеспокоенным лицом отметила Зельда.
— Меня все еще мутит после выпитого вчера ночью, — солгала она, выдавливая слабую улыбку. Зельда не выглядела так, будто купилась на ложь, но она никак не давила на соседку, вместо этого продолжив есть свой тост.
Прошло пару минут, они тихо сидели, пока Зельда завтракала, как вдруг Авалон услышала сзади знакомый голос:
— Доброе утро.
Она обернулась, лицо Ориона было отрадой для глаз.
— Доброе, Эйвери, — поприветствовала она стоящего за ее спиной парня.
Он кивнул Зельде, с дружелюбной лучезарной улыбкой на губах. — Как твои дела, Шеклболт?
— Отлично, — ответила она. — А у тебя как?
— Жаловаться не на что, — пожал он плечами, заразительно улыбаясь. — Я лишь хотел остановиться и увидеть, как ты себя чувствуешь после вчерашней ночи, — сказал он, снова возвращая внимание к Авалон.
— Я в порядке, спасибо.
— Лестрейндж ведь не доставил тебе слишком много хлопот, правда? — спросил он.
— Нет, он сразу пошел спать. Ты видел его этим утром?
— Я нет, но я видел Розье, и он сказал, что Лестрейндж все еще лежит в отключке на кровати. Сомневаюсь, что он появится на занятиях. Болван, — вздохнул он, закатив глаза. — Что ж, приятно было увидеть вас обеих. До встречи.
— До встречи, — сказала Авалон.
Зельда подождала, пока он отойдет к столу Слизерина, прежде чем сказала:
— Я никогда не понимала, как Эйвери связался со всей их компанией. У него доброе сердце.
— Это точно, — ответила Авалон, смотря, как Эйвери здоровался с другими учениками своего факультета. Он нравился окружающим, уж это было очевидно. Люди вокруг него начали улыбаться, как только он пришел. И она не могла их осуждать. Он со своей заразительной добротой наполнял пространство светом, когда бы ни был рядом.
Они почти не разговаривали остаток завтрака и, сразу после, порознь пошли на учебу. Орион был прав — Лестрейндж пропустил все утренние занятия в этот день. Розье и Реддл оба занимали его место, и им не было никакого дела до того, что Авалон садилась позади них при любой возможности. Реддл сдал их доклад по Защите от Темных искусств, и она смотрела, как он садился обратно на стул, ни разу не переведя взгляд на нее.
Уроки тянулись бесконечно долго. Без Ксавьера, постоянно перебивающего профессоров, все было довольно тихо, и она обнаружила, что становится жертвой своей усталости, когда ее глаза несколько раз грозили сонливо закрыться. Она мысленно пообещала себе перестать ложиться спать так поздно.
Лестрейндж наконец-то объявился на Трансфигурации, однако выглядел он неважно — волосы все еще оставались растрепанными, под глазами залегли темные круги, и галстук был криво завязан на шее. Он слабо кивнул в ее направлении, прежде чем занять место рядом с друзьями, зарывшись головой в ладони, как только сел, что сильно развеселило Розье.
В целом, это был невероятно однообразный день. Она заметила, что с нетерпением смотрела на песочные часы во время большинства уроков, ожидая, чтобы время на них истекло, и ее день потянулся дальше вперед. Когда все это в конце концов завершилось, она пришла в раздражение от мысли о том, как много заданий ей все еще нужно было сделать.
Она не могла поверить, что столько несделанных эссе, докладов и прочего накопилось уже за первые пару дней учебы. Правда, пока Зельда всю ночь занималась учебой, Авалон гуляла и исследовала. Она проклинала себя за то, что позволила своей работе успеть стать такой тяжелой, пока тащилась к библиотеке, надеясь закончить с какой-то ее частью.
Библиотека, на удивление, была заполнена людьми больше, чем Авалон когда-либо доводилось видеть. Очевидно, не ей одной нужно было разобраться с множеством заданий. Ей потребовалось целых десять минут, чтобы найти свободное место, наконец приземлившись за стол рядом с тремя пуффендуйцами, которые уставились на нее так, словно она была животным в чертовом зоопарке.
Она бросила на них раздраженный взгляд, и те быстро отвели глаза, возвращаясь к своим книгам. Она начала шарить руками в своих вещах, пока не достала тетрадь и книгу, открывая их и набрасывая заметки для чтения на неделю. Тихие шепотки мешали сосредоточиться, и она глянула, замечая, как пуффендуйцы, увлекшись разговором, смеются над чем-то между собой. Она раздумывала, огрызнуться ли на них или просто игнорировать, в конечном счете решив, что в интересах каждого было, чтобы она просто не обращала на них никакого внимания и продолжила возиться со своими заданиями.
С каждой минутой их голоса начинали раздражать все больше, однако она изо всех старалась сосредоточиться на работе. К счастью, они прекратили свою болтовню вскоре после, и она могла заниматься, не отвлекаясь ни на что, в течение нескольких часов.
Следующий день был во многом такой же. Унылый, медленный и заполненный до краев учебой в библиотеке. Она делала все, что могла, чтобы избежать столкновений с кем-либо из слизеринцев, пытаясь не поднимать головы и оставаться сосредоточенной только на стоящей перед ней задаче: Реддле. Лестрейндж пробрался в ее голову, и она ненавидела это признавать. Поэтому Авалон избегала его до конца недели, что было не так трудно, учитывая, что застать его в библиотеке было невозможно.
К тому моменту, когда она закончила свою работу, наступила ночь, наполняя библиотеку вечерними тенями, которые, переплетаясь с оттенками лунного света, окрашивали книги. Она тихо собрала вещи, стараясь не потревожить других учеников, которые все еще, как и она, были в библиотеке. По большей части, здесь почти никого не оставалось — немногие ученики занимались ночью пятницы, не говоря уже о первой пятничной ночи учебного года.
Выбравшись наружу, она почувствовала, как холодный ночной воздух коснулся кожи, и улыбнулась сама себе. Было приятно просто бродить по территории. Замок, целый, не в руинах войны, дарил ей спокойствие. Она старалась напоминать себе, что, если она справится со своей миссией, Хогвартс, вероятно, снова сможет вернуть былое величие — никаких сломанных окон, изодранных картин, разрушенных стен... никаких следов смерти, рассеянных по всем коридорам.
Она вздохнула, и двинулась дальше, обратно к Башне Когтеврана. Гостиная была оживленной, десятки учеников болтали друг с другом, смеясь и отдыхая, так как неделя подошла к своему концу. Не заметив ни одного знакомого лица, она пошла к своей комнате, ожидая, что та будет пустой. Но стоило ей приблизиться к двери, как она услышала множество голосов, исходящих изнутри и, зайдя, встретила там Зельду и еще шестерых человек, которых не знала.
Глаза Зельды загорелись, когда та увидела свою соседку, воодушевленно помахав ей рукой:
— Ты вернулась! Как прошла учеба?
— Все было хорошо, — сказала Авалон неловко стоя у входа.
— Надеюсь, ты не против, что я пригласила нескольких друзей?
— Вовсе нет, — сказала она, присаживаясь на кровать. Авалон с ужасом осознала, что была центром внимания всех в комнате глаз — они смотрели на нее с чувством страха, как это делали все остальные в школе. Судя по всему, единственными людьми, которые ее не сторонились, были ее соседка и слизеринцы.
Зельда представила Авалон всем присутствующим, и все они быстро открылись ей, однако она чувствовала себя не в своей тарелке, сидя здесь с ними, слушая истории, которых не знала, и притворяясь, что понимает локальные шутки, над которыми они смеялись. Дело было не в том, что они не были добры к ней, а в том, что она не чувствовала, чтобы эти люди были ее людьми — они и не были. Они были друзьями Зельды, и пока ее соседка делала все, что могла, чтобы убедиться, что Авалон чувствовала себя вовлеченной, какая-то ее часть знала, что, как бы та ни старалась, это были не ее друзья.
Все ее друзья либо умерли, либо пропали без вести. Она пыталась улыбаться, смеяться и выглядеть так, будто хорошо проводит время, но, будучи окруженной сплоченной компанией друзей, она просто не могла не думать о всех тех людях, которых она оставила в своем времени.
Реддл сидел в слизеринской гостиной, не отрывая глаз от книги, в то время как Нотт и Мальсибер перед ним обсуждали удовлетворенность новыми квиддичными игроками, которых они набрали в результате тренировок на этой неделе. Гостиная была почти пустой — большинство слизеринцев этим вечером вместе гуляли по территории замка.
Розье зашел внутрь и осмотрелся, опускаясь на соседнее кресло.
— Никто из вас не видел Лестрейнджа?
Мальсибер пожал плечами. — Нет пока.
Почти как по заказу, они услышали шаги в коридоре со стороны спален мальчиков. Лестрейндж грациозно спустился по лестнице, застегивая свою рубашку, когда появился в поле зрения с наглой ленивой улыбкой на губах, встряхнув взъерошенными волосами. Его лицо было раскрасневшимся, и он шел, довольно подпрыгивая на ходу. Причина стала ясной, как только миниатюрная блондинка высунулась позади него, пытаясь убрать растрепанные волосы обратно в хвост. Она быстро заметила остальных парней, наблюдающих за ней, ее глаза расширились. Мгновенно проскочив мимо них, она помчалась в сторону комнат девочек.
Нотт широко распахнул глаза. — Только не говори, что ты только что переспал с сестрой Розали. Только не говори, что ты это сделал. — Лестрейндж прикусил губу, сдерживая смех, когда Нотт встал и несильно толкнул его. — Ты будешь тем, кто скажет ей, не я.
— Меньше знает — крепче спит, — пожал он плечами, зарабатывая еще один раздраженный удар в грудь.
— Ты невозможен, — проворчал Нотт, в неверии качая головой.
— Хендрикс тебе уже надоела? — спросил Розье. Реддл оторвал взгляд от книги, кладя ее вниз на стол перед собой и тихо прислушиваясь к их разговору.
Лестрейндж закатил глаза, покачав головой. — Как раз наоборот. Она изумительная. Но у мужчины все еще есть потребности.
— Значит, я так понимаю, той ночью тебе не повезло? — спросил Мальсибер.
— Я заснул, когда мы вернулись, а утром ее уже не было, — пробормотал Ксавьер с раздражением, сочащимся в голосе. — Мне просто нужна...
— Еще одна ночь, мы знаем, — отрезав, сказал Розье. — Я начинаю думать, что ты потерял хватку, приятель.
— Спроси ее о моей хватке через неделю, тогда и возвращайся ко мне, — сказал он, подмигивая друзьям, которые встретили его хором стонов и вздохов.
Реддл встал, жестом приглашая Лестрейнджа последовать за ним. Он не удосужился повернуться, чтобы увидеть, что за ним идут, он знал — Лестрейндж догонит. Они шли в тишине к комнате Тома, и, когда оба оказались внутри, Том закрыл дверь позади, прислонившись к раме и смотря на Лестрейнджа перед собой.
— Что тебе нужно? — спросил Лестрейндж с высокомерной улыбкой на лице.
— Мне нужно, чтобы ты продолжал с Хендрикс в том же духе, — сказал Том холодным голосом.
Лестрейндж рассмеялся и пожал плечами, прежде чем заговорил. — Я работаю над этим.
— Тогда я предлагаю работать быстрее, — произнес он, замечая отблеск волнения, промелькнувший в чертах Ксавьера. — Она может быть ценным ресурсом, но с каждым днем, когда ты проваливаешься с тем, чтобы сблизиться с ней, мы все больше теряем время. Она скрывает что-то, и я хочу знать, что. Я ясно выразился?
— Да, Реддл, ты выразился предельно ясно, — сказал Лестрейндж, скрестив руки на груди, не скрывая раздражения.
Том ненавидел, когда другие называли его так. Он ненавидел все, что касалось этой поганой грязнокровной фамилии, которую он унаследовал от своего отвратительного, никчемного отца.
— Сколько раз я говорил тебе не обращаться ко мне по фамилии моего отца?
— И как же ты предпочитаешь, чтобы я тебя называл? Мой Лорд? — с сарказмом спросил Лестрейндж.
Том сделал шаг вперед, его суровый взгляд заставил храбрость Лестрейнджа пошатнуться. — Да, — сказал он, словно призывая парня задать ему вопрос.
— Ты же несерьезно? — сказал Лестрейндж голосом, лишенным былой уверенности.
— Похоже, что я шучу? — За лето Ксавьер стал намного более смелым, гораздо менее покорным. Том поймал себя на том, что его все больше раздражает это неожиданное неповиновение. Когда кто-либо из парней начинал подвергать сомнению его авторитет, он незамедлительно ставил их на место — они были его последователями, не больше. Как они смели это забывать, было за гранью его понимания, и каждый раз, когда они переступали черту, ему становилось все сложнее и сложнее удержаться, чтобы просто не сломить их, снова заставляя подчиниться. — Теперь прекрати тратить мое время и сделай так, чтобы Хендрикс открылась тебе. Это приказ. Понятно?
— Да, — сказал Лестрейндж, смотря вниз на пол, избегая ледяного взгляда Тома.
— Что да?
Он видел, как Ксавьер сжал челюсть, отчаянно пытаясь скрыть свой гнев, однако парень точно знал, что не стоит даже пытаться выступать против. Том пристально смотрел на него, ожидая ответа, губы Лестрейнджа дернулись несколько раз, пока он пытался выдавить из себя эти слова. Когда он наконец заговорил, голос его был низким и неровным, но, тем не менее, покорным.
— Да, мой Лорд.
— Отлично. А теперь убирайся, — сказал он, наблюдая за тем, как Лестрейндж быстро пробирался к двери, уходя со стыдом и красным от гнева лицом. Прошло несколько мгновений, прежде чем он тоже покинул свою комнату, готовясь к обходу территории замка, входящему в обязанности старосты. Он прошел мимо парней в гостиной, не сказав ни слова, однако позаботился о том, чтобы послать Лестрейнджу последний взгляд, выходя, но тот избегал его любой ценой. Остальные парни заметили, как мороз пробежал по коже Лестрейнджа, но никто не заговорил, позволяя Тому уйти с тенью улыбки, запечатленной на губах.
Авалон чувствовала все усиливающуюся тревогу, пока, окруженная шумными друзьями Зельды, сидела в их крошечной комнате. Ее переполняло, накрывая волной, чувство вины за то, что она была не лучшей соседкой, за то, что она не так сильно старалась сойтись с друзьями Зельды, за то, что среди них чувствовала себя настолько не на своем месте, но она ничего не могла поделать с удушьем, которое ощущала в заточении этой комнаты. Она старалась — действительно старалась — получать удовольствие и веселиться вместе с ними, но каждый раз, когда кто-то шутил, рассказывал историю или смеялся, ее сознание лишь возвращалось обратно к тому моменту, когда она сидела в Башне Когтеврана с собственными друзьями, смеясь до рассвета вместе с близкими ей людьми, большинство из которых теперь были мертвы.
С этим ничего нельзя было сделать — ей казалось, что она не могла дышать в этой комнате, поэтому она поднялась, извиняясь, и ушла, прежде чем Зельда успела бы ее остановить. Ноги несли ее вниз по ступеням башни, пока она не спустилась к главному коридору; прохладный ночной ветерок приятно освежал вспотевшую кожу.
Смех звенел по всему замку — ученики все еще сновали по коридорам, гуляя и наслаждаясь началом первых выходных. Казалось, что у каждого есть кто-то, кто был бы рядом, и все же Авалон чувствовала себя откровенно одиноко. Она не знала, куда шли ее ноги, но позволила им управлять дорогой, уводя ее дальше и дальше от других учеников, пока миновала зал за залом, поднималась по лестнице за лестницей и проходила коридор за коридором.
Она скучала по своим друзьям больше всего на свете. Сердце сжималось от тоски по голосу Гермионы, поддержке Луны, храбрости Гарри, шуткам Рона, по всем ним, по их присутствию. Она почувствовала укол зависти по отношению к каждому вокруг — им повезло быть окруженными теми, кого они любят. Она знала, что эти люди не были виноваты в ее одиночестве, но она не могла избавиться от чувства горькой обиды, как бы ни старалась его подавить.
Она продолжала недоумевать, почему это была она — почему именно она стала той, кто пережил все это? Однозначно, любой другой гораздо лучше подошел бы для этого задания. Гермиона уже давно нашла бы крестражи. Гарри уже знал бы, как одолеть Тома. Авалон же, с другой стороны, к ответам была не ближе, чем в тот день, когда оказалась здесь, и она ненавидела себя за это. Она потратила очень много времени, задаваясь вопросом: что, если она выжила по ошибке — если все это было лишь случайностью, и ей никогда не было предназначено выбраться из Битвы за Хогвартс живой. Так много людей погибло, большинство из них были гораздо более смелыми волшебниками и волшебницами, а выжила она... ради чего?
Авалон почувствовала, как от досады сжались кулаки, и она не могла сдерживаться, начав расхаживать туда-сюда по пустому коридору; в ее голове мелькали миллионы назойливых мыслей. Она так отчаянно хотела увидеть своих друзей хоть на мгновение. Ей было больно думать обо всех, кого она потеряла, но еще больнее было думать о тех, кто все еще был жив. Они оказались в ловушке в мире, контролируемом Волдемортом и его мерзкими последователями, каждую секунду каждого дня вынужденные оглядываться через плечо, живущие в нескончаемом страхе, что однажды их тайное убежище будет обнаружено и их убьют, как и всех остальных.
Эта жизнь не стоила того, чтобы в ней жить. Авалон скорбела по умершим, но жалела живых.
Она сделала бы что угодно, лишь бы они снова оказались рядом... лишь бы видеть их лица, слышать их голоса, чувствовать их прикосновения или просто хотя бы взглянуть на них, чтобы напомнить себе, зачем она здесь. Это не была экскурсия или увлекательное путешествие по закоулкам памяти... она была здесь ради них. Ради друзей, ради близких, ради профессоров, однокурсников, соседей и всех, кто сражался против тирании Темного Лорда. Задача была простой: убить Тома Реддла до того, как он убьет всех, кого она знала. Однако ничего в ее ситуации простым не было.
Одиночество, которое она ощущала в замке, терзало душу. Вся тяжесть мира легла на ее плечи, но у нее все еще не было никого, кому она могла бы довериться, и это напряжение сокрушало. Друзья всегда были ее опорой, сколько она себя помнила. Она не просто хотела их увидеть, ей необходимо было увидеть их.
Стена перед ней начала превращаться в дверь, открывая Выручай-комнату, и Авалон отошла на пару шагов назад, испугавшись грохота, даже не осознавая, перед чем стоит, пока вход не появился, но, не теряя времени, она вошла в пространство комнаты, гадая, что же будет внутри.
Она совершенно не заметила присутствия Тома, который стоял в конце коридора, наблюдая за тем, как Комната появляется перед ней. Он был застигнут врасплох — он думал, что был единственным, кто знал, как пробраться в Выручай-комнату. Смотря, как переведенная из другой школы ученица находит ее меньше чем за неделю, он приходил в недоумение. С каждой проходящей секундой она настораживала его все больше. Он притаился, заходя внутрь буквально через мгновение после нее и закрывая за собой дверь.
Его шаги по твердому каменному полу напугали ее, и она развернулась, направляя на него палочку еще до того, как глаза успели остановиться на фигуре в тускло освещенной комнате. Впрочем, она не опустила палочку, когда узнала его. Он посмотрел на ее трясущиеся пальцы, после чего вернул взгляд обратно к холодно уставившимся на него глазам.
— Чем ты так недовольна, Хендрикс?
Она медленно опустила палочку, но взгляд ее был непреклонным. — Уж прости, что мне не нравится, когда парни, которые мне не нравятся, преследуют меня в темных комнатах и захлопывают за собой дверь.
Он не казался ошеломленным, беспечно осматривая комнату. Та была почти пустой — только большое, богато украшенное золотое зеркало стояло у дальней стены. Авалон медленно подошла к нему, Том последовал вплотную за ней.
Она остановилась всего в нескольких сантиметрах от зеркала, глаза были настолько сосредоточены на отражении, что Авалон почти забыла, что была в комнате не одна.
— Что это? — спросил он. Он никогда раньше не встречал ничего подобного — несомненно, она не видела того же, что видел он... правда?
— Зеркало Еиналеж, — сказала она отчетливым шепотом. — Оно показывает людям то, чего они хотят больше всего, — Авалон на мгновение оторвалась от зеркала, вместо этого смотря на Тома. Его глаза потемнели от жажды, когда он уставился на отражение перед собой, почти протягивая пальцы вперед, чтобы ухватиться за то, что увидел.
Он посмотрел в сторону на секунду, чувствуя на себе ее пристальный взгляд. — Что видишь ты?
Когда взглянула в зеркало, все они были там. Ее друзья, ее семья, ее однокурсники, ее учителя. Гермиона и Луна стояли к ней ближе всего, Гарри не так далеко от них, все они с гордостью и утешением в глазах улыбались ей. Видеть их всех оказалось настолько приятно, что она поймала себя на том, что хочет никогда не отрывать глаз от зеркала вовсе. Все они были рядом и окружали ее...
Но она стояла на коленях, лужи крови разливались вокруг ее смеющейся фигуры, склонившейся над безжизненным телом Реддла; его кофейного цвета глаза были пустыми, контрастируя с ее ослепительной улыбкой. Его тело было покрыто такими же открытыми ранами, какие его последователи вырезали на ее собственной коже. Она держала кинжал в руках, смеясь над окровавленным трупом.
Авалон оторвала глаза от зеркала и посмотрела на него, с улыбкой, появившейся на губах, пожимая плечами. — Я вижу своих близких, — сказала она, не совсем солгав, однако слегка сомневаясь в своей формулировке. — А что насчет тебя?
Он уставился на зеркало: из отражения на него смотрела армия безликих волшебниц и волшебников, одетых в темные одежды. Они склонялись на колени, поднимая глаза на него — их могущественного, бессмертного лидера. Он улыбнулся, прежде чем произнес:
— Ты хотела бы узнать?
Она скрестила руки, пытаясь скрыть раздражение в голосе.
— Вообще-то, хотела бы.
— Что ж, я скажу тебе, что вижу, когда ты скажешь мне, что увидела ты.
— Я только что сказала.
Он рассмеялся, но она услышала холод в этом звуке. — Что ты на самом деле увидела, — уточнил он.
— И почему же ты полагаешь, что я лгу?
— До этого момента правды в твоих словах мне было совсем немного.
— Ты думаешь, что знаешь меня достаточно хорошо, чтобы делать такие выводы?
— Ну, кажется, ты думаешь, что знаешь меня достаточно хорошо, чтобы делать многие выводы.
— Я знаю все, что мне нужно о тебе знать, — сказала она, в ее голосе не было ничего, кроме злого шипения.
— Да? И что же ты обо мне знаешь? — бросая вызов, спросил он, возвышаясь над ней.
Она повернулась к нему лицом, смотря в глаза и покачав головой на парня, стоящего перед ней — парня, который однажды станет самым опасным магом, когда-либо жившим на свете. — Ты напоминаешь мне волшебника, которого я знала. Каждый раз, когда я смотрю в твои глаза, я вижу его. Он был ослеплен собственной жаждой власти и позволил ей поглотить себя, пока от человека, которым он когда-то был, не осталось ничего. Он не имел друзей, лишь последователей, и единственным неизменным в его жизни было то, как одно лишь упоминание его имени заставляло людей дрожать от страха.
— Мне кажется, ты просто описываешь могущественного волшебника, — произнес он, не потрясенный ее словами.
— Могущество не значит ничего, если оно получено за счет невиновных, — сказала она.
— Но кто наделен властью судить, какой человек действительно является невиновным? — возразил он.
Авалон покачала головой, ее пальцы тряслись от ярости, когда она отвела глаза от него, однако его взгляд последовал за ней, когда она отошла.
— Ни ты, ни я не обладаем такой властью, Реддл.
— А что, если бы мы могли? — спросил он, делая шаг к ней навстречу.
Она прищурила глаза. — Что, прости?
— Ты сильная волшебница, — сказал он, внимательно подбирая слова. — Наверняка ты задумывалась о том, чего могла бы достигнуть, если бы раскрыла весь свой потенциал.
— Ты видел проблеск моего потенциала на нашей дуэли. Уже забыл об этом?
— Не совсем, — сказал он, делая еще один шаг вперед. — Я могу помочь тебе, Хендрикс. Я могу помочь тебе высвободить силу, о которой ты не могла даже мечтать. Вместе наши знания породят магию, более могущественную, чем все, что ты или я когда-либо видели прежде.
— Похоже, что это тебе нужна моя помощь, чтобы раскрыть твой собственный потенциал, — сказала она, отворачиваясь от него и направляясь к выходу. — И, к сожалению для тебя, нет ничего, что ты мог бы предложить мне взамен.
Волна ярости накрыла его, следующие действия были скорее инстинктивными, чем какими-то другими, и он схватил ее за запястье, прежде чем она смогла уйти, одним стремительным движением затаскивая обратно. Он так крепко вцепился ей в кожу, что она почувствовала, как его пальцы впиваются в кость; желание сдержать вскрик было непреодолимым, когда боль от его хватки захлестнула ее чувства.
Впервые он заметил страх в ее глазах, когда она смотрела на него. Не злость, не раздражение, не ненависть — чистый страх. И это подпитывало его собственную силу, наполняя его упорством, клокочущим внутри с зловещим потенциалом и жаждой контроля. Он притянул ее ближе, пристально всматриваясь в ее широко раскрытые ореховые глаза, и прорычал. — Учти, если ты не дашь мне знание, которое я хочу, я всегда смогу забрать его силой.
Она ощутила, как чувства возвращаются к ней, и засмеялась про себя, вспоминая, как бесчисленное количество раз Пожиратели смерти пытались, и провалились, использовать легилименцию, чтобы вторгнуться в ее разум в надежде выкрасть сведения об Ордене. Она стала весьма искусной в окклюменции — ее сознание было крепостью, в которую теперь мало кто мог проникнуть.
Она сосредоточила энергию на беззвучном заклинании, и он зашипел, обжигаясь, когда ее кожа стала раскаленно горячей от его прикосновения, после чего отпустил руку. Его глаза горели сумасшедшим гневом, которого даже она не видела никогда раньше. И прежде чем он попытался сделать что-либо еще, она подошла к двери, открывая ее, и, смотря через плечо, сказала:
— Я бы хотела посмотреть, как ты попытаешься.
Он думал догнать ее. Он думал бросить ее в стену и заставить ответить. Он даже думал втащить ее обратно в комнату и использовать на ней Круциатус, пока она не заговорит. Но вместо этого он остался один в Выручай-комнате, расхаживая вперед и назад; ярость текла по венам, когда он думал о ней.
Она была невыносимой. Неуважительной, нахальной и непокорной. Он был зол на то, что ее невозможно было терпеть, зол, что его обаяние не оказывало на нее никакого влияния, зол, что она не слушала, зол, что он не вынудил ее открыть свой разум ему прямо здесь и сейчас, но больше всего на свете его приводило в ярость то, что она могла так с ним разговаривать.
Он бросился обратно к зеркалу Еиналеж, стремясь увидеть изображение своего успеха еще раз, чтобы успокоить нервы. Он улыбался при взгляде на своих последователей, склоненных перед ним, мантии скрывали их личности, превращая всех в одну неразличимую армию сторонников. Но, когда он продолжил смотреть, один из них снял свой капюшон, обнажив голову с черными волосами, ниспадающими мимо ореховых глаз. Она поклонилась ему, никогда больше не раскрывая рот, чтобы возразить. Он уставился на изображение Хендрикс, стоящей на коленях перед ним, и сжал кулаки, недоумевая, как девчонка, которую он встретил меньше, чем неделю назад, уже сумела пробраться в его самое сокровенное желание.