И тьма грядёт

Глава 1. Забытые дети Господни

      На Небесах существует огромная библиотека с высокими массивными шкафами, где поблёскивают серебром множество свитков. В них, на белоснежном, как и всё вокруг, пергаменте, перечислены и рассказаны судьбы будущих мессий, что поведут людей к свету, святых, которые пожертвуют собой ради веры и человечества, и просто людей чести, чьи деяния и помыслы будут светлы и достойны Рая. И Аделаида была одной из них. Столько места, сколько выделили ей и её семье, не имелось ни у кого. Но теперь её тонкие, хрустящие пергаменты начинали крошиться и гнить. Так же, как и все пергаменты, посвящённые семье Транкавель. Заметили это не сразу, а когда заметили — тихая тоска сжала светлые души. Это означало только одно.

— Ничего из них не выйдет. Некоторые листы совсем уж прогнили, и не поймёшь, что написано. Не думаю, что на них вообще стоит тратить время, — проговорил Михаил, придирчиво разглядывая тонкие листы. Один из них рассыпался прямо в его руках, трухой упал на обутые в сандалии ноги.

Каким бы безразличным он ни пытался казаться, на его светлом лице угадывались беспокойство и разочарование. Гавриил знал этот взгляд и боялся его больше всего на свете, ведь именно таким, полным разочарования взглядом смотрел брат на Люцифера. Прошло столько лет, пора бы уже забыть, пережить, но тоска всё равно костлявой, но сильной рукой сжимала сердце, а злость обиды душила обжигающей горечью. Перья пеплом оседали на почерневшую от скверны землю, вместо слов слышались одно лишь змеиное шипение и проклятья. Нет, слишком свежи воспоминания об изгнании Люцифера, как будто это было вчера. Хотя что для архангела вечность? Лишь мгновение.

Гавриил отогнал дурные воспоминания, которые поразительно часто назойливыми мухами лезли к нему и всё не желали оставлять, с лёгким удивлением улыбнулся:

— Разве ты не будешь следить за своей подопечной?

— Зачем? Она прогнила больше всех. — Михаил разочарованно бросил свиток на полку, отвернулся.

В это же мгновение в голове Гавриила возникла идея. Неожиданная и безумная, она показалась ему единственной правильной. Для себя и для всех.

— Тогда отдай её мне.

Брат вопросительно взглянул на Гавриила, в тёплых, орехово-медовых глазах зажёгся огонь озорства, какой зажигался всегда перед тяжёлой работой.