Снаружи по ступенькам прогремел пьяный топот ботинок. Настежь распахнулись створки дверей. Внутрь, пошатываясь, ввалился изувеченный человек, обхватив кровавыми руками окровавленную голову. От его стона у каждого посетителя в баре пробежал мороз по коже. Некоторое время слышалось только, как лопаются пузырьки пены в узорчатых кружках; все лица — бледные, румяные, пунцовые, с паутинками капилляров, обернулись к незнакомцу. Над каждым глазом дрогнуло веко.
Мужчина в изорванной одежде стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, с глазами навыкате и дрожащими губами. Присутствующие сжали кулаки. «Ну?! — беззвучно кричали они. — Давай же, говори! Что стряслось!»
Незнакомца сильно качнуло вперед.
— Авария! — прокричал он. — Авария на дороге!
Тут у него подкосились колени, и он рухнул на пол.
— Авария!
Человек десять кинулись к нему.
— Келли! — Голос Гебера Финна сотрясал бар. — Беги на дорогу. И поосторожнее там, один раненый у нас уже есть. Не суетись. Джо, беги за доктором.
— Погоди! — раздался негромкий голос.
Из отдельной клетушки в темном конце бара, где лучше всего погружаться в философские размышления, на толпу щурился темноволосый мужчина.
— Доктор! — воскликнул Гебер Финн. — Вы были тут все это время!
— Ладно, помолчи! — закричал доктор и поспешно скрылся в темноте, а с ним еще несколько человек.
— Авария… — Уголок рта у лежавшего на полу задергался.
— Полегче, ребята.
Гебер Финн и двое других бережно уложили пострадавшего на стойку бара. Он лежал на инкрустированном дереве, прекрасный, как смерть. В граненом зеркале маячили сразу два ужасных отражения.
Снаружи, на ступеньках, толпа застыла в оцепенении, словно в сумерках океан поглотил Ирландию, а теперь обступает их со всех сторон. В гигантской дробилке туман перемолол и загасил луну и звезды. Чертыхаясь, все ошалело ринулись вперед, чтобы кануть в пучину.
Я стоял у них за спиной, в ярко освещенном дверном проеме, лишь бы не оказаться втянутым в это действо, которое смахивало на сельский ритуал. С того самого дня, как я оказался в Ирландии, меня преследовало ощущение, будто я проживаю на театральной сцене. И теперь, не зная своей роли, мне оставалось только таращиться на бегущих.