Run like the Devil {l.s}

CHAPTER XX (PART 2)

  Несколько последних слогов перемежаются срывами, и он смыкает губы, больше не доверяя своему голосу. Он не будет рыдать у кровати Гарри. Не будет. Он слышит свой голос и вздрагивает от того, насколько более низким и хриплым прозвучал в голове этот приказ. Он знает, что это голос его отца, но не знает, что с этим делать. Поэтому просто сидит и ждёт. Гарри не просыпается, и в итоге Луи смелеет и, аккуратно приподняв одеяло, забирается к нему, оставляя едва ли дюйм между их телами, и лежит так некоторое время, шатко и даже болезненно дыша, пока не засыпает к восходу солнца.

***

Как правило, Луи не снятся сны. Обычно он не позволяет себе проваливаться в настолько глубокую фазу, чтобы у снов появился шанс просочиться в его сознание. Он понимает, что это не здоровое отношение, но не знает, как перестать просыпаться каждые несколько часов, не знает, как крепко заснуть — когда ему требуется несколько часов освежающего сна, — не используя никаких таблеток, которые бонусом ещё и предотвратят любые сновидения. У отца так получалось, следует отдать ему должное.

  Вот только сейчас Луи спит, и ему снится мама. Она, здоровая и невредимая, улыбается ему. Её волосы затянуты резинкой, как она всегда делала на работу. На ней больничная униформа и кроссовки. Она сидит на диванчике из их первого дома. Странно, что диванчик из их старой гостиной находится в доме Марка, но Луи решает на этом не зацикливаться, хотя какая-то часть его напоминает, что они оставили его на обочине со знаком «Бесплатно», потому что он разваливался, да и у Марка был новый.

Луи бросается к ней, и она с улыбкой раскрывает руки, но когда они обнимаются, её кожа чернеет и дымится в местах прикосновений, превращается в пепел, и Луи в ужасе наблюдает, как она разваливается по кусочкам, а затем он остаётся один и чувствует: что-то его подстерегает. Он не знает что, и это пугает, а оно всё приближается, продвигаясь вперёд медленно, но уверенно, неумолимо, и он готовится к худшему.  

  Он просыпается прежде, чем оно атакует. Внезапно ощущение ритмичного движения и сбивчивого дыхания приводит его в чувства, и он возвращается к реальности в смутном чувстве паники и с бьющимся сердцем. Несколько мгновений кашляет, закрыв глаза, затем моргает, пока комната не приобретает размытые очертания, а чувство сна растворяется в сумраке.

Он лежит в кровати, и ему слишком тепло, рядом с ним лежит что-то осязаемое и неподвижное, и на секунду в мыслях мелькает: мама, прежде чем он вспоминает и пытается игнорировать чувство, словно кто-то схватил его за горло. Думает: это Гарри, убеждает себя, что это хорошо. Так и есть. Утешенный мыслью, он чувствует, как призрачная хватка на горле слабеет. Он качает головой, чтобы избавиться от дурманящих остатков сновидений, глубоко вдыхает и задерживает воздух, в полной мере ощущая присутствие Гарри, который явно не спит, но молчит и не шевелится. Ощущает звуки комнаты, слабую вибрацию чьих-то голосов внизу и слабый шорох веток за окном. Так тихо. Ему немного страшно выдыхать, он боится потревожить тишину и хрупкую атмосферу, которая кажется затейливо сплетённой, словно дрожащая от росы паутина, которая грозится порваться, если капля станет слишком тяжёлой.

Гарри прерывает её за него:

— Привет, — тихо произносит он. Луи чувствует, как снова начинает дышать, слышит свое дыхание, быстрое и шаткое, но устойчивое.

— Привет, — хрипит он, морщась от скрежета в голосе, и часто моргает, пытаясь сфокусироваться на Гарри, который лежит к нему лицом. Когда зрение проясняется, Луи осознает, что Гарри не смотрит на него, и это непривычно. Обычно Гарри пялится. Но вместо этого его взгляд — теперь уже всецело человеческий, подёрнутый красными прожилками капилляров — бегает по комнате, беспокойно и пугливо, и когда Луи импульсивно тянет к нему руку и кладёт на плечо, он отскакивает.

— Прости, — говорит Гарри, торопливо, будто напуган.