Королевская терапия

Глава 1

Южная Корея, Сеул. 2058 год.

Снова вижу, как грязные плотные облака затягивают небесный простор, смешиваясь с ним, словно кто-то швырнул туда банку черной краски, что тут же расползлась по всему облачному атласу, заволакивая его собой. В руке - лапка тяжелого железного чемодана с красными пластиковыми вставками, некогда принадлежавшего моей бабушке, которая умерла несколько лет назад, так и не соизволив попрощаться. Наверное, не хотела наблюдать плещущуюся на дне глаз в склонившихся лицах жалость или тоску. А может, просто избегала последнего разговора и не желала видеть чужих слез.

Вспоминая о том времени, чувствую себя лучше, забывая про реальность, от которой порою хочется сбежать куда подальше.
Над головой летает воронья стая, раздражая ушные перепонки низким скрежетом многоголосья и наверняка накликая на мою голову очередные беды. Куда уж хуже, даже не знаю. Задираю подбородок и с вызовом рассматриваю черные маленькие брюшки, снующие надо мной и вызывающие странное чувство, очень похожее на страх. Мама говорила, что если долго смотреть на них, то можно получить «автографом» в глаз, но мое упрямство иногда поражает даже меня.

- Пак Соджин! – холодный строгий голос заставляет меня медленно повернуть голову и увидеть высокую худощавую женщину средних лет, оценивающе рассматривающую меня из-за стеклянных полумесяцев. На ней длинное черное платье в белую вертикальную полоску, которое полностью скрывает руки и обтягивает тонкую шею, напоминая о правилах моей новой школы.
Разворачиваюсь к ней всем телом, чтобы она могла осмотреть новую ученицу с головы до пят. Мне уже известно, что самое главное в первый день - понравиться завучу, тогда и особых проблем не будет, а значит, я вынуждена быть максимально послушной и обязательно скромной.

Мне даже не нужно притворяться, потому что с самого детства я старательно избегала чужого внимания, предпочитая оставаться в тени и держаться подальше от обычных детей. Дело не в страхе или что-то вроде, а в том, что они могут не понять меня, мои чувства, мой стиль выражения эмоций. Чем больше дистанция – тем безопаснее.

Молча поклонившись будущему преподавателю и доктору в одном лице, мысленно подыскиваю слова для приветствия, но этого от меня не требуют - женщина просто подходит вплотную и резко цепляет двумя пальцами руки мой подбородок, заглядывая прямо в глаза. Ее острый колючий взгляд, плотно сжатые тонкие губы и слишком спокойное дыхание вызывают во мне оттенки паники, хочется отступить как можно дальше, лишь бы не смотреть в черные омуты, прошивающие меня насквозь. Воздействие гаптофобии* понемногу захватывает мое сознание, но я пытаюсь держаться изо всех сил и не подавать виду.

- В чем дело? Не любите, когда к вам приближаются? – сурово спрашивает она, продолжая неприятно давить холодными пальцами мою кожу. – Предпочитаете одиночество?

Осторожно киваю, отводя глаза в сторону и изо всех сил пытаюсь сдержать рвотный позыв, совершенно неожиданно подступивший к горлу. Кажется, будто женщина видит, что мне нехорошо, и так же резко отпускает лицо, поворачиваясь ко мне спиной.

- Ваш тип определен, прошу следовать за мной.

Ее голос доходит до моего сознания подобно стрелам, пробивающим первозданную защиту. Чувствую, как тело подчиняется и неспешно направляется за уходящим завучем, в то время как самосознание отчаянно вопит о помощи и спасении, которого, увы, нет и не будет. Под "типом" она имела в виду мой характер, из этого следует, что меня подселят к тому, кто больше всего мне подходит.

Улица и сад вокруг школы пустынны, и создается впечатление, будто все уехали по домам на каникулы, но на самом деле ученики сейчас пребывают на «королевских процедурах», светящих вскоре и мне, как потенциально «неправильной».

Мы входим внутрь здания, минуя высоченные дубовые двери, отсыревшие снаружи от частого дождя и постоянной влаги. Сейчас как раз сезон и совсем не удивительно, что происходит подобное, но такие случаи заблаговременно продуманы для тех, кто хочет выбраться из школы, только без риска намокнуть под дождем. Вокруг построены небольшие деревянные беседки с плотными крышами, покрытыми шифером, а внутри них расположены толстые дубовые столики и лавочки, за которыми можно сидеть и болтать с другом обо всем на свете.

Но я уверена, что не заведу друзей, как это и было всегда. Не смогу. Мне не хватит мужества заговорить с кем-либо, или, что еще хуже, начнется припадок, каких было немало, стоило какому-нибудь парню подойти ко мне ближе чем на полметра.

Следуя за женщиной, рассматриваю высокие стены, увешанные разнообразными гобеленами, картинами или восстановленными фресками. Многие из них мне хорошо известны, потому что мать как раз занимается этим, целыми днями проводя в своей мастерской меж многочисленных красок, создавая уникальные оттенки и подбирая правильные кисточки. Каждую фреску, что ей приносят для росписи, она возвращает в виде обновленного шедевра и получает за это немалые деньги, при всем том не сумевшие помочь, чтобы я могла остаться дома.

Вычислители, люди, берущие кровь у каждого несовершеннолетнего небольшим серым пультом с иглой, пронзающей вену и всасывающей красную жидкость, нашли меня. Одну среди тех, кого обычно считают «неправильными», или, иными словами, гомосексуалистами. Только вот в моем случае все оказалось намного сложнее, потому что ген был считан как латентный, то есть я должна бы испытывать сексуальное влечение к особям своего пола, но уметь подавлять это. И одна загадка, победит он меня или нет. Никто не знал, что на самом деле меня ни к кому не влечет, я словно лишняя в этом мире, ограниченная какими-либо чувствами, лишенная возможности любить или желать. Лишь нервничаю без остановки в присутствии незнакомых людей.

Эту тайну приходилось хранить всю жизнь, обманывая родителей, постоянно делая вид, что меня к кому-то тянет или я испытываю потребность в сближении. Когда пришло время сдавать обязательные анализы, меня вычислили и автоматически занесли в списки новых учеников специальной школы для «неправильных». Это обучающее учебное заведение является крайне популярным среди обеспеченных семей, чьи дети имеют противоположный ген. Обычно в подобные места родители сами сдают своих чад с целью избавить себя в будущем от проблем и вероятностей проявления гомофобии. Но иногда бывают случаи как со мной, и вычислители сами находят новых учеников, потому что непозволительно растить в обществе "неправильных". Их нужно либо лечить, либо избавляться от таких раз и навсегда.

Завуч приказывает мне ждать, когда мы подходим к выкрашенной черным цветом двери с металлической табличкой, гласившей, что за этими стенами сидит сам директор учебного заведения. Послушно отпускаю ручку своего чемодана и опираюсь спиной о стену, складывая руки на груди. Вокруг настолько тихо, что, кажется, если я вздумаю чихнуть, то услышит вся школа, поэтому поспешно хватаюсь за вдруг засвербевший нос и зажимаю его, глубоко дыша.

Сейчас мне ужасно одиноко, а мысли витают там, где работает мама. Наверняка она уже пришла в свою студию, переоделась в светло-голубой джинсовый комбинезон, натянула ярко-желтую бандану на каштановые вьющиеся волосы и взяла одну из тонких кисточек, приблизившись к очередной фреске. Меня мучает дикое желание бросить все и сбежать, вернуться домой и спрятаться где-нибудь в шкафу, никому об этом не сказав. Пересидеть время поисков взволнованных вычислителей, которых подошлют наши власти, а потом выпрыгнуть с криком: «А я дома!» и попасть в любимые объятия, единственные, которые я могу принять.

Но это невозможно.

Если вернусь, то меня обязательно обнаружат и накажут за побег, приписав родителям огромный штраф, который им никогда в жизни не выплатить, а мне - несколько лет условного заключения. На моей только начинающейся жизни это отразится как огромный жирный крест, перечеркивающий любую возможность стать полноценной гражданкой «нормального» общества.

Стараюсь не думать об этом, но липкое тяжелое чувство обреченности заставляет сползти по стене и уткнуться лицом в коленки. Сердце бьется так ровно и спокойно, что мне хочется вырвать его из груди и выбросить из окна, прокричав вслед обвинение в том, что оно не выполняет своих обязанностей. Не болит, не сжимается, не останавливается... Ничего, что могло бы мне помочь вернуться. Лучше бы и впрямь остановилось, может быть тогда не пришлось бы учиться в этом ужасном месте, больше напоминающем тюрьму, но ведь пришлось бы умереть...

- Пак Соджин, - приказывающий и уже до боли знакомый тон трелью врезается в уши, и я вздрагиваю, ощутив пробежавший по спине холодок. – Прошу идти за мной.

Удивленно поднимаю брови, но не задаю вопросов, потому что губы, кажется, не хотят меня слушаться. Встаю и беру лапку чемодана, таща его за собой, а сама мысленно снова и снова недоумеваю, почему меня не пригласили в кабинет директора, ведь, вроде как, каждому ученику положено подписать документ о вступлении.

Но мне, скорее всего, не ответят или сочтут вопрос слишком глупым, поэтому продолжаю молча следовать за худой быстро удаляющейся фигурой. Стаккато ее тонких каблучков разносится по всему холлу, и я горю от желания крепко зажать уши, потому что этот звук пробуждает злость в крови, ненависть к властям. Хочу оказаться в комнате один на один собственными мыслями, погрузиться во вселенную своей души и запереться изнутри, не позволяя кому-либо проникнуть следом.

Мы петляем коридорами с несметным числом одинаковых на вид дверей. Затем спускаемся куда-то вниз и снова теряемся в совершенно однотипных лабиринтах, пока не оказываемся в небольшом холле с высокими стенами и всего лишь двумя закрытыми проемами. Женщина останавливается в двух шагах от одного из них, того, что расположен слева, и указывает на него пальцем, проговаривая:

- Здесь вы будете жить. Вашим соседом будет еще один «неправильный», с которым вы обязаны поладить, в ином случае – вылетите. Завтра начнутся занятия, чтобы никаких опозданий. Форму получите ближе к вечеру, ужин вам тоже сегодня принесут, а завтра будете сами искать столовую. Если возникнут какие-либо вопросы - обратитесь к своему соседу и не тревожьте преподавателей по пустякам.

С этими словами она мрачно кривит губы, словно не одобряя меня как новую ученицу, и, гордо выровнявшись, устремляется назад в коридоры, откуда мы, собственно, пришли.

Судорожно выдыхаю, глядя себе под ноги. Мои серые кеды испачканы в дорожной пыли, и я не имею ни малейшего понятия, где их можно вытереть. Кроме этого, мне предстоит впервые в жизни познакомиться с парнем и заговорить с ним, а главное, школьное начальство, видимо, совсем не волнуется о том что со мной может произойти припадок. В любом случае, моя смерть будет на их совести.

Чувствую, как начинает лихорадить, и крепко сжимаю ладошки в кулачки, уверяя себя, что все будет хорошо и я выдержу эту пытку. Хотя уговоры настолько вялые, что к горлу подступает легкая тошнота. Это все от нервов, уверена. Фактически до боли в руке снова сжимаю лапку чемодана и тащу его к двери, что смотрит на меня слепыми черными глазами, словно предупреждая, чтобы не смела заходить.

Толкаю ее и медленно вхожу, рассматривая все вокруг. Типичные серые стены, голые и лишенные любых обоев или хотя бы краски. Никаких картин, вешалок или подставок для обуви. Несмело шагаю вглубь комнаты и вижу с одной стороны дверь в ванную с такой же маленькой металлической табличкой, как и везде, а с другой - отделенную стеной спальню с двумя кроватями. На одной из них лежит худой парень с бледным, чуть вытянутым лицом. Его глаза бесцельно блуждают по потолку, а губы шевелятся в безмолвном разговоре. Напоминает безумного.

Хочу спросить его имя, но не могу выдавить и звука, продолжая просто стоять и глазеть на него. У парня густые волосы пшеничного цвета, маленький аккуратный нос и красивые кукольные губы. Не знаю, считается ли он симпатичным, как должны рассуждать обычные девушки, но, по крайней мере, меня от него не воротит. Мой новый сосед больше похож на девчонку, нежели на парня, и от этого, честное слово, становится немного легче.

Делаю ставку на то, что он заговорит первым, и почти смело ступаю к свободной кровати, таща за собой вещи. Забываю разуться, но опять-таки уповаю на предупреждение соседа в случае чего. Осторожно сажусь на кремовое покрывало, обводя взглядом прикроватную тумбочку, круглый персиковый светильник и встроенный плоский сенсор. Такие штуки сделаны специально для каждого ученика, чтобы отслеживать время прихода и ухода из комнаты. Я тут же провожу запястьем по чуть светящейся синим полоске и слышу, как что-то пикает. Сенсор загорается красным, подтверждая мое присутствие.

Поворачиваю голову и снова смотрю на молчаливого парня, который, кажется, вообще не заметил меня. Что ж, это даже к лучшему, не хочу лишних разговоров и напряжения с угрозой на припадок. Аккуратно открываю чемодан и начинаю выкладывать вещи, погружая сложенные стопки одежды внутрь довольно широкой и вместительной тумбочки.

Снова тянет размышлять о далеком доме и оставшихся где-то там матери с отцом. Грустят ли они? Считают ли себя виноватыми, что в нормальном роду появилась «неправильная»? Моя старшая сестра давно оставила семью и удачно вышла замуж, а я стала неожиданным позором, клеймом на чести семьи. Со мной никогда не вели подобных разговоров, никто не сомневался, что я нормальная, что моя пугливость и замкнутость – это просто возрастное и обязательно пройдет, но я ошеломила всех.

После того, как меня забрали в штаб для оформления документов и перевода в новую школу, матери не дали поговорить на прощание со своей дочерью. Я видела ее слезы, видела грусть и растерянность. Как же мне хотелось вырваться из удерживающих рук и крепко обнять ее, приговаривая, что все будет в порядке, что это ошибка и я скоро вернусь, но слишком поздно о чем-либо сожалеть.

Задумчиво перебираю листочки книги, найденной в чемодане, которую мне тайно подложила мама, и внезапно слышу, как в дверь кто-то стучит. Парень позади меня плавно поднимается с кровати и подходит к ней, оттягивая за ручку на себя. В проеме стоит незнакомый мне высокий юноша со слегка курчавыми темными волосами и карими глазами. На его пухлых губах играет дружелюбная улыбка, и вообще с виду он вселяет вполне нормальное впечатление о себе.

Спасает, что я сижу далековато от них и меня не душит паника, как бывает при знакомстве с новыми людьми. Однако сердце неожиданно подскакивает в груди от мысли, что я наедине с двумя парнями и один бог знает, что у них в голове. Они, вроде как, «неправильные», а значит не должны обращать внимание на такую как я. Собственно, именно поэтому в данной школе и поселяют парня и девушку в одной комнате, чтобы они таким образом привыкали друг к другу, а в последствии принятия лекарств чувствовали тягу. Немного странные порядки, но для людей с нарушенной ориентацией самое то. Так они считают.

К счастью, мне повезло. Из нас двоих только я латентна, а значит мне удастся противостоять эффекту «королевской терапии». Не уверена, что это вообще может мне помочь, а уж тем более неправильным вроде этих двоих. Но мне неизвестно, как они переносили процедуры ранее, поэтому лишь просто таю надежду, что меня не заметят, как будто я обычный предмет мебели, не больше.

- Привет, Лухан, - сладко улыбается пришедший парень и активно машет своей пятерней у носа моего соседа. Тот коротко кивает и отходит в сторону, пропуская своего знакомого в комнату. У меня начинает сосать под ложечкой, но совсем не от голода, а от пристального взгляда устремленных на меня глаз.

- Ух ты, а кто это? – спрашивает гость, указывая в мою сторону, и вновь поворачивается, встречаясь со мной взглядом и высказывая свое первое предположение: – Новая соседка?

Парень по имени Лухан, лениво бросает на меня взгляд и безразлично произносит неожиданно приятным, на удивление даже не раздражающим голосом:

- Еще одна неправильная.

- Сегодня поступила? – уже у меня спрашивает незнакомец, понятливо кивая на слова своего друга. Он ждет, когда я отвечу, а меня всю колотит, словно от захватившей организм нежданной простуды. Язык прилипает к нёбу, дыхания практически не хватает, а в животе все неприятно скручивает узлом. Не знаю, как назвать это ощущение, но, кажется, самое близкое к этому определение – страх.

Гость растеряно оглядывается на моего соседа, апатично глядящего на меня с легкой ухмылкой на губах и плохо скрываемым презрением. Впрочем, я бы тоже к себе так относилась, будь на его месте, ведь до этого времени он мог себе спокойно жить в одиночестве, пока не подселили заторможенную девчонку с кучей комплексов и полным отсутствием желания общаться с кем бы то ни было.

- Тебя как зовут? – снова поворачивается ко мне брюнет и обнажает белоснежный ряд ровных зубов. Он должен вызывать во мне благодарность, ответную улыбку, что угодно, но совсем не сумасшедшую опаску вовлечения в разговор.

- Эй, Чанёль, - Лухан подходит к гостю и кладет ладонь ему на плечо, обращая на себя внимание. – Хватит тратить на нее свое время, пошли уже.

Я весьма заметно сильно вздрагиваю, когда новый сосед склоняется над брюнетом, а его лицо оказывается в каких-то сантиметрах от лица юноши. Они оба это фиксируют, и если на физиономии парня по имени Чанёль застывает удивление, то по Лухану можно было бы смело предположить, что ему вдруг стало весело. Неужели такая реакция для них не в привычку? Не то чтобы я была против геев, но, в конце концов, есть же какая-то мораль, и в присутствии девушки подходить друг к другу так близко... это ведь неправильно? К тому же, куда сильнее тревожит то, что они стоят в двух шагах от меня.

- Кажется, она не... - начал брюнет, но мой сосед внезапно прижимает к его губам указательный палец и хитро улыбается, глядя мне в глаза. Чувствую, что сейчас что-то будет, и судорожно передергиваю плечами.

- Заткнись, Пак. – Он чуть подается в мою сторону, отчего я вся сжимаюсь и смотрю на него, будто загнанный в ловушку зверь, затем Лухан слегка наклоняет голову и любопытствует: - Ты точно неправильная? Реагируешь так, что можно подумать, будто тебя напрягает наша близость.

Сердце бьется уже в ушах, тело как прикованное к кровати, кровь стынет в жилах, а губы немеют. Лицо нового знакомого приближается еще больше, и меня начинает в буквальном смысле нервировать даже его равномерное дыхание. Ощущаю под ладошками ткань покрывала и сильно сжимаю ее между пальцев, отвлекая себя от врывающихся в голову лихорадочных мыслей.

- Лу... - зовет его брюнет, но мой сосед резко разворачивается к гостю и вжимается в его губы своими, обхватывая сзади ладонью за шею и притягивая к себе сильнее. Смотрю на их страстный поцелуй, и меня снова начинает тошнить, а чтобы окончательно не опозориться, подхватываюсь на ноги и пулей выскакиваю из комнаты, слепо бросаясь куда глаза глядят.

Темные, похожие на тюремные коридоры с наслаждением заглатывают мою хрупкую фигурку, скрывая в плотном подобно ткани мраке. Снова та же самая грузная тишина, похожая на вакуум, голые углы и пустые повороты. Я несусь будто загнанная лань, а мысли наскакивают на мое сознание, как изголодавшиеся дикие волки. Хочу кричать и заливаться слезами, потому что наконец осознаю, куда попала. От жалости к самой себе, от страха чужой близости, от приобретения нового странного соседа хочется лезть на стену или разодрать себя в клочья, лишь бы забыть обо всем. Но это невозможно, потому что для меня все только начинается.

  Примечания:

Гаптофо́бия — (др.-греч. ἅπτω — «прикасаюсь» и φόβος — «страх»; также известна как афефо́бия, гафефо́бия, гафофобия, гапнофобия, гаптефобия, тиксофобия) — редкая специфическая фобия, навязчивый страх, боязнь прикосновения окружающих людей. Наблюдается при неврозе навязчивых состояний и психастении. Проявляется как страх вторжения или загрязнения, распространяющийся даже на близких знакомых человека, страдающего гаптофобией.
Гаптофобия является сильно гипертрофированным обычным стремлением человека защищать свое личное пространство, нежеланием прикасаться и общаться с другими людьми, особенно незнакомыми. Иногда гаптофобия ограничивается только боязнью прикосновения к человеку противоположного пола. У женщин это часто связывается со страхом сексуального нападения.

Латентная гомосексуальность — влечение к людям своего пола, которое не переживается испытывающим его на сознательном уровне и не выражается в каких-либо открытых действиях. Это скрытое влечение может быть в силу различных причин подавлено, или же оно может не осознаваться человеком как гомосексуальность. Латентная гомосексуальность может впоследствии стать явной, но может так никогда и не проявиться, оставаясь скрытой и неосознанной.