Комната

Глава 5. ЖИЗНЬ

Я в доме с гамаком. Смотрю в окно, надеясь увидеть этот гамак, но бабушка говорит, что его обычно вешают не на переднем, а на заднем дворе и не раньше 10 апреля. Здесь повсюду кусты и цветы, перед домом проходят улица и тротуар, и есть еще другие дома с двориками перед ними. Я насчитал одиннадцать домов, где живут соседи вроде Попрошайки, моего соседа. Я сосу зуб — он лежит как раз на середине моего языка. У дома стоит белая машина, на которой я приехал из клиники, хотя спешки никакой не было, доктор Клей хотел, чтобы я остался для непрерывности и терапевтической изоляции, но бабушка кричала, что не позволит ему держать меня в заточении, раз у меня есть семья. Моя семья — это бабушка, отчим, Бронуин, дядя Пол, Диана и родной дедушка, который, правда, содрогается при одном моем виде. И еще Ма. Я передвигаю зуб за щеку.
— Ма умерла?
— Нет, и я тебе уже много раз говорила об этом. Конечно же нет. — Бабушка кладет голову на деревянную раму стекла.
Я заметил, что, когда люди говорят «конечно же», это звучит весьма подозрительно.
— Может, ты просто притворяешься, что она жива? — спрашиваю я бабушку. — Потому что, если она умерла, я тоже не хочу жить.
По ее лицу текут слезы.
— Я не... я не могу сказать тебе больше того, что я знаю, милый мой внучек. Они сказали, что позвонят нам, как только все прояснится.
— Что значит прояснится?
— Ну, станет известно, как она себя чувствует.
— А как она себя чувствует?
— Ну, пока что не очень хорошо, поскольку она проглотила слишком много плохих таблеток, о чем я тебе уже говорила. Но врачи, наверное, уже промыли ей желудок и удалили из него все эти таблетки или большую их часть.
— Но почему она...
— Потому что она нездорова. У нее неполадки с головой. Но ее лечат, — отвечает бабушка, — так что тебе не о чем беспокоиться.
— Почему?
— Ну, потому что это ни к чему хорошему не приведет.
Красное лицо Бога зацепилось за трубу. Темнеет. Зуб, больной мамин зуб, вонзается мне в десны.
— Я смотрю, ты совсем не притронулся к своей лазанье, — говорит бабушка, — может, хочешь соку или еще чего-нибудь? — Но я качаю головой. — Ты устал? Ты, наверное, сильно устал, Джек? Бог знает, как я измучилась. Спустись вниз и осмотри свободную комнату.
— А почему она свободная?
— Потому что мы ее не используем.
— А зачем вам комната, которую вы не используете?
Бабушка пожимает плечами:
— Ну, она может понадобиться в любой момент. — Она ждет, когда я спущусь по лестнице на попе, потому что здесь нет перил, за которые можно было бы держаться.
Я тащу за собой сумку с Дорой, и она стукается о ступеньки бамп-бамп. Мы проходим через комнату, которая называется гостиная, я не знаю почему. Никаких гостей в ней нет, бабушка и отчим живут в других комнатах, а не в свободной.
Вдруг раздается ужасный звук вааа-вааа, и я закрываю уши руками.
— Надо все-таки взять трубку, — говорит бабушка. Через минуту она возвращается и вводит меня в комнату. — Ты готов?
— К чему?
— Ложиться спать, милый.
— Только не здесь.
Она сжимает губы:
— Я знаю, что ты скучаешь по своей Ма, но пока тебе придется спать одному. Не бойся, ведь мы с дедушкой совсем рядом, наверху. Ты ведь не боишься чудовищ, правда?
Все зависит от того, что это за чудовище — настоящее или нет, и еще от того, рядом ли оно или далеко.
— Гм... Комната, где когда-то жила твоя Ма, расположена рядом с нашей, — говорит бабушка, — но мы превратили ее в спортзал. Не знаю, найдется ли там место для надувного матраса...
На этот раз я поднимаюсь по лестнице на своих ногах, опираясь о стену, а бабушка несет мою сумку с Дорой. В комнате я вижу голубые хлюпающие маты, гантели и тренажеры. Вроде тех, что показывают по телевизору.
— Ее кровать стояла здесь, на том самом месте, где была колыбель, в которой она лежала малюткой, — говорит бабушка, показывая на велосипед, прикрепленный к полу. — На стенах висели постеры ее любимых музыкальных групп, огромный веер и ловушка для снов...
— А как он ловил ее сны?
— Кто?
— Ну, этот веер.
— Нет-нет, это были всего лишь украшения. Я долго не хотела относить их в благотворительный магазин, как советовал руководитель группы, в которой нас учили справляться со своим горем...
Я громко зеваю. Зуб падает из моего рта, но я ловлю его рукой.
— Что это? — спрашивает бабушка. — Бусинка или что-нибудь еще? Никогда не соси маленькие предметы, разве ты... — Она пытается разогнуть мне пальцы, чтобы добраться до зуба. Я с силой ударяю ее по животу.
Бабушка в изумлении смотрит на меня. Я кладу зуб под язык и сжимаю зубы.
— Знаешь что, давай-ка я положу надувной матрас рядом с нашей кроватью, всего на одну ночь, пока ты не привыкнешь.
Я тащу за собой сумку с Дорой. В следующей комнате спят бабушка и отчим. Надувной матрас тоже похож на огромную сумку; шланг насоса все время выскакивает из отверстия, и бабушке приходится звать на помощь отчима. Наконец матрас надут — он похож на шарик, только имеет прямоугольную форму. Бабушка стелет мне постель. Кто это промывал желудок Ма? Откуда они взяли насос? А вдруг ее разорвет на куски?
— Я спрашиваю, где твоя зубная щетка, Джек?
Я нахожу ее в рюкзаке, в котором лежат все мои вещи. Бабушка говорит мне, чтобы я надел свою пж, что означает «пижама». Она показывает на матрас и говорит:
— Запрыгивай. — Люди всегда говорят «прыгай» или «запрыгивай», когда хотят сказать что-нибудь смешное. Бабушка наклоняет ко мне свое лицо, намереваясь поцеловать, но я прячу голову под одеяло. — Прости, — говорит она. — Рассказать тебе сказку?
— Нет.
— Ты слишком устал, чтобы слушать сказку? Ну хорошо. Спокойной ночи.
Комната погружается во тьму. Я сажусь.
— А как же клопы?
— Простыни чистые, и никаких клопов в них нет.
Я не вижу ее, но узнаю по голосу.
— Нет, хочу про клопа.
— Джек, я просто падаю от усталости...
— Скажи, чтобы клоп не кусался.
— А, — говорит бабушка. — Ночь, скорее засыпай... Да, я всегда читала этот стишок, когда твоя Ма была...
— Прочитай его целиком.
— Ночь, скорее засыпай, клоп, малютку не кусай.
В комнату просачивается свет — это открывается дверь.
— Куда ты идешь? — Я вижу черный контур бабушкиной фигуры в дверях.
— Спущусь вниз, — отвечает она.
Я скатываюсь с матраса, он трясется.
— Я тоже.
— Нет, я иду смотреть свои передачи, они не для детей.
— Но ты сказала, что вы с дедушкой ляжете в кровать, а я буду спать рядом, на надувном матрасе.
— Мы еще не устали и ляжем попозже.
— Но ты же говорила, что очень устала.
— Я устала от... — Бабушка почти кричит. — Я еще не хочу спать, я хочу посмотреть телевизор и какое-то время ни о чем не думать.
— Ты можешь не думать здесь.
— Давай-ка ложись и закрывай глаза.
— Я не могу спать один.
— Эх ты, бедное создание, — говорит бабушка.
Почему это я бедное создание?
Она наклоняется над матрасом и касается моего лица. Я отстраняюсь.
— Я просто хочу закрыть тебе глаза.
— Ты будешь спать в постели. А я — на надувном матрасе.
Я слышу, как она переводит дыхание.
— Ну хорошо. Я прилягу к тебе на минуточку...
Я вижу ее тень на одеяле. Что-то со стуком падает на пол — это ее туфля.
— Хочешь, спою тебе колыбельную? — шепчет бабушка.
— А?
— Песню на ночь.
Ма пела мне песни, но ее больше не будет. Она разбила себе голову об стол в комнате номер семь. Она приняла плохие таблетки, я думаю, она так устала от игры и так торопилась вернуться на небеса, что не стала ждать меня. Почему она не дождалась меня?
— Ты плачешь?
Я не отвечаю.
— Милый ты мой. Впрочем, лучше выплакать горе, чем держать его в себе.
Мне хочется пососать, мне безумно хочется пососать мамину грудь, я не могу без этого уснуть. Я сосу мамин зуб, это кусочек ее, ее клетки, коричневые, гнилые и прочные. Не знаю, зуб причинял ли ей боль, или, наоборот, она ему, но теперь они уже не могут причинить друг другу боль. А почему лучше выплакать горе, чем держать его в себе? Ма говорила, что мы будем свободны, но я совсем не чувствую себя свободным.
Бабушка тихо поет, я знаю эту песню, но она звучит совсем не так.
— Автобус колесами крутит...
— Нет, спасибо, — говорю я, и она замолкает.